Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

• Название: Николай II в секретной переписке
• Автор: Олег Платонов
• Издательство: М. : Родник
• Жанр: История
• Год: 1996
• ISBN: ISBN — 5-86231-154-8

Третья книга из серии «Терновый венец России» основана на подлинной секретной переписке царской семьи и вводит читателя в самый центр противоречий, в борьбе которых решается судьба России. С одной стороны — царская чета, трогательный союз любящих сердец, стремящихся сделать все для возвышения Отечества и победы страны в войне. С другой — преступное сообщество темных, подрывных сил, поставивших своей целью разрушение России на иностранное золото и по инструкциям тайных организаций. В окружении Царя зреет измена, проникшая даже в среду его родственников и в высшее военное руководство, и которая оборачивается страшным предательством в феврале 1917 года. Заговоры, интриги, убийство близких Царю людей — все это находит отражение в письмах царской четы. Хотя главное в них не это, а беззаветная любовь к России, нежная любовь друг к другу — свет любви противостоит ненависти, захлестнувшей Россию.

Заключительным аккордом являются письма царской четы из сибирского заточения. Они не жалуются, не плачут, а думают о судьбе России, не проклинают тех, кто предал их, а обращаются ко всем со словом любви.

Издание продолжает тему, начатую в книгах «История масонства 1731-1996» и Заговор цареубийц»; снабжено уникальным словарем царского окружения.

---

Надеюсь, что Воейк. не говорил тебе той же чепухи, которую он говорил Ане он хотел просить тебя заставить Н. дать тебе честное слово, что не остановится в Москве. Воейков — трус и дурак. Можно подумать, что ты завидуешь Н. или боишься его. Уверяю тебя, что я жажду показать всем этим трусам свои бессмертные штаны! Если Павел захочет меня повидать, могу я ему сказать, что ты в следующий раз возьмешь его с собой? Это его тронет и наведет его мысли на правильный путь; он, наверное, придет. Телеграфируй так: “согласен” (насчет Крупенского) или “не согласен”, “скажи Павлу” или “не говори Павлу”, я пойму. Скажи “бойзи”, что его дама с нежною любовью вспоминает его.

Понюхай это письмо.

Ц.С. 24 августа 1915 г.

Мойлюбимый,

Слава Богу, что все сделано и что заседание прошло благополучно — это такое облегчение! — Христос с тобой, мой ангел, да благословит он твои начинания и увенчает их успехом и победой, внешней и внутренней! Как меня взволновала и обрадовала телеграмма ...из Царской ставки! Я сохранила конверт, как воспоминание об этом памятном дне. Бэби очень счастлив и заинтересован всем, Аня тоже сразу перекрестилась. Я тотчас же вызвала Нини к телефону, чтобы успокоить ее, что все сошло хорошо. Ее мать и Елена были у нее, и я знала, что это их всех успокоит.

Вечер был прекрасный, 13 градусов, и я 20 минут каталась с тремя старшими девочками в полуоткрытом автомобиле. — Сегодня утром очень сыро, пасмурно и моросит. — А. была у Нини, и та ей рассказала, что толстый О.[320] принял все очень прилично, это все, что я про него знаю; Эмма плакала, так как она к нему привязана, а Нини боялась, что это интрига ее мужа, но А. ее успокоила.

Пока Митя Ден с тобой, он мог бы быть тоже дежурным, когда не надо много ходить. — О, как бы я хотела видеть, как ты все делаешь, вообще я бы много дала, чтобы иметь шапку-невидимку, заглянуть во многие дома и видеть лица!.. — Бэби очень весело провел время в “маленьком доме” с Ириной Толстой и Ритой Хитрово, — они вместе играли. — Я с Марией была у обедни в Екат. соб., там так хорошо, — а оттуда в 12 час. пошла в лазарет навестить наших раненых. Затем мы позавтракали наверху в угольной комнате и просидели там до 6 час. — Бэбина левая ручка болит и сильно опухла, боли с перерывами ночью, и сегодня тоже, опять старая история, но у него давно уже этого не было, слава Богу. Жильяр читал нам вслух, а затем показывал нам волшебный фонарь. — Я приняла 7 раненых и Ордина[321]. — А. съездила на несколько часов в Петергоф. Очень неприятная сырая погода. — Я вижу, что в газетах еще ничего не появилось. Предполагаю, что ты намерен объявить об этом завтра, когда Н. уедет, — интересно.

Оценилли ты успех Володи[322] на Черном море?

Я получила прелестное письмо от Николая[323] о том, что ты принял командование — завтра тебе его перешлю, так как должна отвечать на него сегодня вечером. Аня шлет тебе свой привет, целует твою руку и постоянно думает о тебе. — Передай от нас всех привет Н.П.

Да хранит тебя Господь, мое сокровище, — ужасно скучаю без тебя, да и не может быть, ты знаешь, иначе; прижимаю тебя крепко к своему сердцу и осыпаю поцелуями. Благословляю и молюсь постоянно за тебя. Навсегда твоя старая

Женушка.

Элла молится за тебя — она этим постом поедет в Оптину пустынь. Вот еще одна несправедливость, о которой рассказывали мне вернувшийся с фронта Таубе, кн. Гедройц и наш молодой доктор. — Только что вышло распоряжение, что доктора могут получать только 3военн. награды, что очень несправедливо, так как они постоянно подвергаются опасности, — и до сих пор многие получали награды. — Таубе находит совершенно неправильным, чтобы люди, служащие в интендантстве, получали бы то же, что получают на фронте. — Доктора и санитары — настоящие герои, их часто убивают; солдаты ложатся ничком, а эти ходят на виду неприятеля и выносят раненых под огнем.

Мой маленький доктор Матушкин 21-го С.с. полка опять командовал ротой. Нельзя достаточно наградить тех, которые работают под огнем! — Один из твоих молодых кирасир, совсем молоденький мальчик, похожий на Минквиц, был ранен офицером Гессенского резервного полка. Как грустно об этом слышать! Теперь я буду многое узнавать и передавать тебе.

Жажду иметь известия от тебя насчет фронта!

Да поможет тебе Господь!

Теперь пойдут сплетни.

24 августа 1915 г. Среда.

Еще несколько слов — говорят, что в Думе все партии собираются обратиться к тебе с просьбой об удалении старика[324]. Я все еще надеюсь, что когда, наконец, перемена будет официально опубликована, все наладится. В противном случае, я боюсь, что старик не сможет оставаться, раз все против него. — Он никогда не осмелится просить отставки, но, увы, я не знаю, как пойдут дела. — Сегодня он увидит всех министров и намерен решительно с ними переговорить. Это может прикончить честного старика.

И кого взять в такое время, чтобы был достаточно энергичен? Военного министра на короткое время, — чтобы наказать их (я эту мысль не одобряю) это будет похоже на диктатуру, так как он ничего не понимает во внутренних делах. — Каков Харитонов[325]?Я не знаю. — Но лучше еще подождать. — Они, конечно, все метят на Родз.[326], который погубил бы и испортил все, что ты сделал, и которому никогда нельзя доверяться. Гучков поддерживает Поливанова, а министра внутренних дел у тебя все нет.

Извини, что пристаю к тебе, — это только слух, но лучше о нем знать.

Ц.С. 25 авг. 1915 г.

Мой любимый,

Спасибо, дружок, за твою милую телеграмму. — Я рада, что окрестности Могилева тебе понравились. Злебов[327] всегда их хвалил, говоря, что они очень живописны, — это естественно, так как он там родился. — Все же я думаю, что ты выберешь место поближе, чтобы быть в состоянии легче и скорее передвигаться. — Когда доходят до тебя мои письма? Я отдаю их в 8 час., и они уходят в город в 11 час. вечера. — С нетерпением жду объявления о перемене.

Опять льет дождь и совсем темно. — Бэби провел ночь неважно, спал мало, хотя боли были небольшие. — Ольга и Татьяна сидели с ним от 11 1/2 ч. до 12 1/2 и забавляли его. — В газетах была статья о том, что поймали около Варшавы двух мужчин и одну женщину, намеревавшихся сделать покушение на Николашу. Говорят, что Суворин[328] выдумал это ради сенсации (цензор сказал А., что все это утки). — Месяц тому назад все редакторы из Петрограда вызывались в ставку, где Янушкевич дал им инструкции. Это сказал Ане военный цензор, подчиненный Фролову[329]. Самарин, кажется, продолжает говорить против меня, — ну, что ж, тем лучше, он сам провалится в яму, которую мне роет. — Эти вещи меня не трогают ни капельки и оставляют меня лично холодной, так как моя совесть чиста, и Россия не разделяет его мнения, но я рассержена, — потому что это косвенно затрагивает тебя. — Мы поищем ему заместителя.

Как тебе нравится работа с Алексеевым? Приятно и быстро, наверное. — У меня нет особенных известий, только Мекк уведомил меня, что мой центральный склад (Львов, Ровно) из Проскурова, вероятно, через 5 недель, переедет в Полтаву. — Я не могу понять, почему, и надеюсь, что это не понадобится. — Мариины дамы из Житомира спрашивают, куда переведут ее лазарет в случае эвакуации этого города. Все это немного рано решать, я думаю. — Как грустно, что Молоствов[330] умер. — Я узнала, что ты назначил Вельепольского флигель-адъютантом[331], — наверное, Воейков за него просил, — он не очень симпатичен и — такой “салонный” юноша. Наверное, здоровье заставляет его выйти из полка, — но твоя свита не должна быть таким местом, как поч. опек. совет, куда сплавляют людей. — Я тоже — увы! просила за своего Маслова. Он уже несколько месяцев командовал полком на фронте. Вел. — любовник Ольги О.[332] (это большой секрет, ей пришлось несколько лет тому назад сделать выкидыш); он был не очень мил с нею потом, — несимпатичный человек, но друг Воейкова, так как, наверное, хороший офицер.

Прилагаемая фотография для П.П. — Как некрасиво, что опять кто-то хочет ему навредить, так что ты лучше прикажи Фред. напечатать (частным образом, не от его имени), что теперь не надо заместителя, так как у тебя теперь большая канцелярия иДр.[333] и Кира остаются; это, я уверена, идет из того же источника, что и история с телеграммой из ставки. — Покажи Воейкову (газетную вырезку — О.П.) Надо указать военному цензору Виссарионову, о чем писать, так как он главный цензор у Фролова и хороший человек. — Это все дела Суворина — и вчера вечером, и сегодня утром. — Я так беспокоюсь, что до сих пор еще нет телеграммы. Не могу понять, почему перемена официально не публикуется. Это очистило бы и приподняло умы, и скорее изменило бы направление мыслей в Думе. — По-моему, сегодня крайний срок, так как Н. уезжает. Вчерашняя твоя телеграмма была еще из ставки, а последние уже из Царской ставки. Это звучит так хорошо и многообещающе!