Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

• Название: Николай II в секретной переписке
• Автор: Олег Платонов
• Издательство: М. : Родник
• Жанр: История
• Год: 1996
• ISBN: ISBN — 5-86231-154-8

Третья книга из серии «Терновый венец России» основана на подлинной секретной переписке царской семьи и вводит читателя в самый центр противоречий, в борьбе которых решается судьба России. С одной стороны — царская чета, трогательный союз любящих сердец, стремящихся сделать все для возвышения Отечества и победы страны в войне. С другой — преступное сообщество темных, подрывных сил, поставивших своей целью разрушение России на иностранное золото и по инструкциям тайных организаций. В окружении Царя зреет измена, проникшая даже в среду его родственников и в высшее военное руководство, и которая оборачивается страшным предательством в феврале 1917 года. Заговоры, интриги, убийство близких Царю людей — все это находит отражение в письмах царской четы. Хотя главное в них не это, а беззаветная любовь к России, нежная любовь друг к другу — свет любви противостоит ненависти, захлестнувшей Россию.

Заключительным аккордом являются письма царской четы из сибирского заточения. Они не жалуются, не плачут, а думают о судьбе России, не проклинают тех, кто предал их, а обращаются ко всем со словом любви.

Издание продолжает тему, начатую в книгах «История масонства 1731-1996» и Заговор цареубийц»; снабжено уникальным словарем царского окружения.

---

Увы, я должен кончать, они все собираются к обеду у большого шатра. Благослови тебя Бог, сокровище, утеха и счастье мое! Горячо целую вас всех. Всегда твой муженек

Ники.

Божественная погода.

Царское Село. 12 июня 1915 г.

Мой единственный,

Начинаю письмо сегодня вечером, п.ч. завтра утром надеюсь пойти в лазарет, и тогда будет меньше времени для письма. Мы с Аней ездили сегодня кататься до Павловска — в тени было совсем прохладно; мы завтракали и пили чай на балконе, но к вечеру стало слишком свежо. — От 9 1/2 до 11 1/2 ч. вечера мы были у Ани, я работала на диване, а 3 девочки играли в разные игры с офицерами. — Я устала после своего первого выхода. — Мой Львовский склад находится на время в Ровно, около станции, — дай Бог, чтобы нас оттуда не вытеснили дальше. — Тяжело, что нам пришлось оставить тот город[263], — хотя он не был вполне нашим, все же горько, что он попал им в руки. — Теперь Вильгельм, наверное, спит в постели старого Франца-Иосифа, — которую ты занимал одну ночь. Мне это неприятно, это унизительно, но можно перенести. Но при мысли, что те же поля сражения будут опять усеяны трупами наших храбрых солдат, сердце разрывается. — Я знаю, я не должна говорить с тобою об этих вещах — у тебя и без того достаточно скорби, мои письма должны быть веселыми, но это немного трудно, когда тяжело на душе и на сердце. — Надеюсь повидать нашего Друга на минутку у Ани, чтобы проститься с ним — это меня ободрит. — Сергей Тан.[264] должен был выехать сегодня вечером в Киев, но получил телеграмму, что Ахтырцы переведены в другое место, и поэтому он уезжает завтра. — Интересно, какие новые комбинации. — Как было бы хорошо, если бы Алексеев оставался с Ивановым, — дела пошли бы лучше — Драгомиров все портит.

Я молюсь, молюсь, и все недостаточно. — Злорадство немцев приводит меня в ярость. — Господь должен, хочется верить, внять нашим молитвам и послать успех нашим войскам! Теперь они направятся на Варшаву, около Шавли уже много войск — о, Боже, какая ужасная воина! — Дорогой мой, мужественный, как бы я хотела обрадовать твое бедное, измученное сердце чем-нибудь светлым, какой-нибудь надеждой! — Я жажду крепко обнять тебя, положить твою дорогую голову на мое плечо — тогда я могла бы покрыть поцелуями твое лицо и глаза и нашептать тебе сладкие слова любви. — Я ночью целую твою подушку — это все, что мне осталось, — и крещу ее. — Теперь я должна идти спать. — Спи спокойно, мое сокровище, крещу и целую тебя горячо и ласкаю твое дорогое чело.

Июня 13-го. Как мне благодарить тебя за твое дорогое письмо? Я получила его, вернувшись из госпиталя. — Так обрадовалась этой весточке от тебя, мой ангел, благодарю тысячу раз! — Но я обеспокоена, что твое милое сердце не в порядке. Прошу тебя, вели Боткину осмотреть тебя, когда ты вернешься, — он может дать тебе капли, ты будешь принимать их при болях. — Я так сочувствую всем, у кого больное сердце, так как столько лет сама этим страдаю. Скрывать и таить все горести и заботы — очень вредно для сердца. Оно физически устает от этого. Это иногда было видно по твоим глазам. — Только всегда говори мне об этом, потому что у меня достаточный опыт в этом отношении, и м.б. я сумела бы тебе помочь. Говори обо всем со мной, поделись всем, даже поплачь — это иногда физически как будто облегчает.

Слава Богу, Н. понял про 2-й разряд. — Извини меня, но я не одобряю твоего выбора военного министра — ты помнишь, как ты сам был против него, и наверное правильно, и, кажется, Н. тоже. — Он работает с Ксенией. Но разве он такой человек, к которому можно иметь доверие? Можно на него положиться? Как бы я хотела быть с тобою и узнать причины, побудившие тебя его назначить! — Я боюсь назначений Н. — он далеко не умен, упрям, и им руководят другие. — Дай Бог, чтобы я ошибалась и чтобы твой выбор оказался удачным, но я все же каркаю, как ворона. — Мог ли этот человек так измениться? Разошелся ли он с Гучковым[265]. Не враг ли он нашего Друга, что всегда приносит несчастие? — Заставь милого старого Горемыкина хорошенько поговорить с ним, нравственно на него повлиять. — О, дай Бог, чтобы эти 2 министра оказались действительно подходящими к своим местам! Сердце полно беспокойства и так жаждет единения среди министров, успеха. — Дорогой мой, предложи им по возвращении из ставки представиться мне, — я буду горячо молиться и употреблю все усилия быть тебе действительно полезной. — Это ужасно — не помогать и допускать, чтобы ты один справлялся со всей работой.

Наш Друг опять обедал (кажется) с Шаховским[266], он ему нравится. — Он может направить его на верный путь. — Подумай, как странно: Щербатов[267] написал очень любезное письмо Андроникову[268] после того, как говорил тебе против него. Есть еще один министр, который, по-моему, не на месте (в разговоре он приятен), это – Щегловитов[269]: он не слушает твоих приказаний, и каждый раз, когда думает, что прошение исходит от нашего Друга, не желает его исполнять, и недавно разорвал одно, обращенное к тебе. Это рассказал Веревкин[270], его помощник (друг Гр.).И я заметила, что он редко исполняет то, что у него просишь. Он упрям, как Тимирязев[271] — и держится “буквы”, а не души. — Хорошо быть строгим, но надо быть более справедливым и добрее к маленьким людям, снисходительнее.

Наша операция с аппендицитом сошла благополучно; видела вновь прибывших офицеров; бедному мальчику, у которого тетанос, немного лучше, — больше надежды.

Чудная погода, я лежу на балконе, птички так весело поют. А. только что была у меня, она видела Гр. сегодня утром. — Он в первый раз после пяти ночей спал хорошо, и говорит, что на фронте стало немного лучше. — Он тебя настоятельно просит поскорее приказать, чтобы в один определенный день по всей стране был устроен всеросс. крестный ход с молением о даровании победы. Бог скорее услышит, если все обратятся к нему. Пожалуйста, отдай приказание об этом. Выбери какой угодно день и пошли свое приказание по телеграфу (открыто, чтобы все могли прочесть) Саблеру[272]. Скажи об этом же Шавельскому. Теперь Петр. пост, так теперь это еще более своевременно, это поднимет дух и послужит утешением для наших храбрых воинов. — Прошу тебя, дорогой, исполни мою просьбу. Пусть приказание исходит от тебя, а не от Синода.

А., Аля и Нини[273] поехали в автомобиле в Красное, чтобы переговорить с Гротен. — Сейчас я должна поскорее отослать это письмо. — Мария Барятинская обедает с нами сегодня, а завтра с Ольгой уезжает в Киев, кажется.

Да благословит и сохранит тебя Господь! — Сердцем и душою с тобою, мои молитвы о тебе непрестанные. Я грустна и подавлена, ненавижу быть разлученной с тобою, особенно когда у тебя столько забот. Но Бог поможет! Когда эти кр.ходы будут устроены, я уверена, Он услышит молитвы твоего верного народа.

Да сохранит и наставит тебя Господь, мой дорогой друг!

Если у тебя есть какие-нибудь вопросы для нашего Друга, напиши мне немедленно.

Осыпаю тебя нежными поцелуями. Навсегда твоя старая

Женушка.

Привет старику и Н.П.

Ц.С. 14 июня 1915 г.

Мой любимый,

Поздравляю тебя от всего моего любящего сердца с 16-тилетием рождения нашей, уже взрослой Марии. — Какое было холодное, дождливое лето, когда она родилась! — До этого у меня были ежедневно боли, в течение 3-х недель. — Жаль, что тебя здесь нет. — Она так обрадовалась полученным подаркам: я подарила ей от нас ее первое кольцо, сделанное с одним из моих бухарских бриллиантов.

Она такая веселая сегодня!

Пишу на балконе, мы только что кончили завтрак, а до этого были в церкви. Бэби днем едет в Петергоф, а позднее к Ане. — Погода дивная, и благодаря ветру не жарко, но вечера свежие. Мария Барятинская обедала с нами и сидела до 101/2, a затем я легла, так как у меня болела голова.

У девочек была репетиция в “маленьком доме”.

Мой любимый, все мои мысли и молитвы с тобою все это время, так много забот и горя на сердце! — Надеюсь, что ты распорядишься относительно крест. ходов. — Старый Фредерикс, конечно, напутал: он продолжает выплачивать Ольге Евг. ее жалованье как моей фрейлине, а не пенсию ее отца, которая гораздо меньше и которую она просила. Она совершенно смущена твоей добротой.

Вчера я видела 10 англ. автомобилей — очень хороши, гораздо лучше наших: есть 4 койки для раненых, место для сестры или санитара, и всегда можно иметь горячую воду; они надеются достать еще 20 таких автомобилей для мама и меня. Как только она их осмотрит, их надо отправить немедленно на фронт, я думаю. туда, где кавалерия больше всего в них нуждается теперь. — Но я не знаю куда именно, может быть, ты узнаешь, и тогда я намекну об этом дорогой мама. — Она теперь на Елагине.