Анатолий Загорный - Каменная грудь

• Название: Каменная грудь
• Автор: Анатолий Загорный
• Издательство: Литагент «РИПОЛ»15e304c3-8310-102d-9ab1-2309c0a91052
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-386-00665-5

Роман известного российского писателя Анатолия Загорного «Каменная грудь» – завораживающее эпическое повествование о тех далеких временах, когда Киевская Русь, окруженная кольцом враждебных народов, сражалась за свою независимость. Железной рукой правит киевский князь Святослав, сокрушая всех врагов Руси от Востока до Запада, от свирепых кочевников-печенегов до коварных византийцев. Но в центре романа все-таки не война и не придворные интриги, а вечная, как мир любовь. Славянскому воину Доброгасту и красавице Судиславе суждено пройти через многие испытания, уцелеть в кровопролитных битвах и выбраться невредимыми из осажденных городов.

Перед вами, дорогие читатели, безусловно, один из лучших любовно-приключенческих романов последнего столетия!

---

– Я пойду, – отозвался кто-то из толпы, и перед народом предстал гусляр Будимир – все тот же, маленький, щуплый, облезлые гусельки за спиной.

– Иди! – могучим выдохом произнесли воспрянувшие духом киевляне.

На Самвате было жутко-тихо. Будимир прошел вдоль всей ее длины; во многих местах полуразрушенная, израненная, с осевшими городнями, она медленно умирала. От каменной ее груди отваливались целые глыбы, выпадали; два или три пролома были наспех завалены бревнами и при новом приступе грозили сослужить предательскую службу. Защитники Самваты, потерявшие силу, пухнущие от голода, лежали вдоль стен у сложенного грудами, раскаленного на солнце оружия. Широкие топоры, оберемки сулиц, протазаны, крючья, косы, луки с обтрепанными тетивами, рогатины, утыканные стальными колючками булавы.

«Не разобрать оружия киянам, – думал Будимир, – так и останется оно лежать печенежскою добычей».

От этой мысли засосало под ложечкой, захотелось что-то сделать, громко закричать, запеть веселую песню, чтобы разбудить отупело дремлющее скопление людей, где сын, склоняя голову на плечо отца, тяжело дышал, открыв сочащийся кровью рот, где вздутый живот полуголого малыша едва не лопался, где лежали вповалку седобородые и юные, а женщины перебирали в подолах какие-то тошнотворные коренья. Кругом валялись раздробленные, обглоданные лошадиные кости.

У стены рос молодой дубок, Будимир взобрался по нему на стену, огляделся в последний раз. Солнце готово было скрыться на ночлег; едва заметной голубоватой дымкой затянуло золоченые шатры теремов; расплылись, потеряли очертания крыши боярских хором, шифер на них казался стылою кровью. Потемнели дебри, затаились; в розовом небе металось черное воронье.

Будимир мысленно простился со всем, прошептал молитву, прыгнул в кустарниковую чащобу и некоторое время лежал, притаившись: не заметили? Но нет – все было спокойно, из вражеского стана доносилась заунывная степная песня, сопровождаемая размеренными ударами в бубен. У самого уха трещал сверчок, и чуть вздрагивала ветка над головой. Задержав дыхание, пополз на четвереньках, осторожно раздвигая кусты, нагнув голову. Два раза останавливался, переводил дух и видел немигающие бусинки глаз ящерицы, в упор смотрящей на него, клочья липкой паутины, облепившие брошенное птичье гнездо, а на них тысяча маленьких желтых паучков, будто цветок ромашки рассыпался.

Вскоре кусты поредели, измельчали, лагерь степняков был как на ладони. Будимир, не раздумывая, поднялся во весь рост, на всякий случай ощупал рукоять ножа за пазухой, потуже надвинул на глаза печенежскую шапку. Надо было незамеченным пройти через становище. «Раскроют?.. Не раскроют?..» – сталкивались в голове тревожные мысли.

Один, два, три шага… только бы не зашуметь, не споткнуться… Вот первая кибитка. Из нее несется здоровенный храп, двое пьяных печенегов сидят и поют, качая головами. Двое других обжираются овечьим сыром. Дразнящий запах убоины идет из медных чанов, в которых раньше вымачивали кожу подольские кожемяки. Шелестит сухая трава по брюхам пасущегося табуна. Стража спит, разбросав оружие.

Начинает смеркаться.

Будимир осторожно поднял брошенную кем-то уздечку и, не сбавляя шага, двинулся дальше. Из войлочного, кисло пахнущего шатра высунулась тупая стриженая голова, колючие глаза пронизали молодого гусляра:

– Ты куда идешь?

Рука с уздечкой из сыромятной кожи сама поднялась.

– Вот коня ищу, – ответил Будимир по-печенежски, – не видал ли кто моего коня?

– Коня теряешь – голову теряешь! – насмешливо отрезал степняк и исчез.

Словно тяжелый камень свалился с сердца. Ощущая напряжение во всем теле и нервную слабость в коленях, шел дальше, окруженный со всех сторон врагами, хорошо видимый в отсветах костров.

Большая часть построек ремесленного Подола была уничтожена степняками, предпочитавшими курной избе незамысловатый войлочный намет. Чужой, незнакомой показалась эта часть Киева. Вырубленные деревья, сожженные на кострах плетни, вытоптанные огороды, осиротевшие жилища, сквозь которые летают стрижи, разграбленные мастерские.

В дикой злобе кочевники прежде всего набросились на постройки; безошибочное чутье заставило их остервенело разрушать печи – те очаги, у которых рождался киевлянин, варил свою пищу, обогревался в зимнюю стужу.

…Проходя по улицам, Будимир видел развороченные стены с вывалившимся мхом, пух вспоротой подушки на бурьяне.

Четверо всадников быстрой рысью вынырнули из-за угла, гусляр шарахнулся в сторону. Один из печенегов выругался, а другой, удаляясь, подозрительно оглядывался. Под кустом лежал больной степняк и стонал, хватаясь за живот. Увидев Будимира, он перестал стонать, поднял голову:

– Иу! Что за человек?

По спине медленно потекла ледяная струйка. Показалось, что разоблачен; большим искушением было сбросить с головы косматую шапку и, выхватив нож, пойти в открытую, но он подавил это желание, учтиво поклонился по-восточному:

– Коня ищу. Не видал ли кто моего коня? В седле высок, копытами кос, с лохматой гривой.

– Пусть духи пошлют тебе болезнь живота за эту потерю!

Помахивая как можно беспечнее уздечкою, ускорил шаги, вышел на Житный торг, увидел низвергнутого Велеса, неуклюже распростертого на земле, и, понося в душе степняков, опустился к Днепру. Здесь было особенно большое скопление печенегов, стоял желтый шатер самого хакана, окруженный другими шатрами, принадлежавшими его роду. Слышались песни, пьяные крики.

Будимир вышел на берег. Закат осветил поверхность реки, легкой золотистой игрою обозначил быстрины, покраснил рощицу на противоположном берегу.

Как всегда по вечерам, на реке было грустно; притихшая, она казалась особенно пустынной, только колебались течением камышинки да с левого берега доносился зычный лебединый крик. Полной грудью вдохнув влажный воздух, Будимир вошел в воду; к нему стали приглядываться, кое-кто уже шагнул в его сторону. Тогда он швырнул шапку и уздечку в траву, а нож в Днепр и, забыв о всякой осторожности, шумно бросился в воду.

На берегу поднялась суматоха. Печенеги заметили его, натянули тугие луки.

– И-э-эх-оу! – вырвалось у стрелков.

Будимир нырнул, стараясь уйти поглубже. Только вынырнул – послышался знакомый зловещий свист; снова погрузился в глубину.

– И-э-эх-оу! Убит проклятый русс! Пошел на съедение ракам!

Но Будимир вынырнул, судорожно хватая воздух, чувствуя, что не выдержит, захлебнется, пойдет ко дну. Вода в Днепре не та, что в родном море, так и тянет вниз. Встали перед ним лики людей на обессилевшей от голода Самвате – лица его товарищей! Бесконечно ныряя в булькающей воде, он наконец выбился к середине Днепра.

Легкая судорога сводила правую ногу, мешала плыть, но, стиснув зубы до боли в скулах, все плыл и плыл. Казалось, нет другого берега у Днепра, ничего в мире нет, кроме посиневшей воды и мерцающей крупной звезды. Сами собой взмахивали руки, тело тянуло вниз, будто камень к нему привязали, ломило шею…

Небо вдруг перевернулось или, может, звезда упала в воду, потому что все засверкало в глазах, а в ушах заныл протяжный звук, похожий на жужжание отпущенной тетивы.

«Конец», – пронеслось в мозгу страшно спокойное слово…

– Осторожней, ершовый парус! За гриву его не тяни.

– Переваливай, чего там. Очнется, поди… Приплыви мы чуток позже… потешился бы водяной…

– Да он ранен! – прогудел басом первый, черноволосый, взлохмаченный, с заросшей грудью – настоящий медведь.

– Погоди-ка, боярин, – рябоватый мужчина ловко вытащил стрелу из бедра гусляра.

– Не отравлена?

– Леший ее ведает!

Лодка медленно направилась к берегу, потихоньку захныкали уключины, с весел кропилась вода.

Будимир рыгнул, с трудом открыл глаза:

– Кто вы, люди?

Гребущие скорее догадались, чем услышали, о чем спрашивает спасенный.

– Русские, ершовый парус!

– К Претичу… везите, – слабо прохрипел тот.

– Я и есть Претич, – отозвался лохматый мужчина, налегая мощною грудью на рукоять весла.

Стемнело.

ВРАЖЕСКИЙ СТАН

«Гроза степей», камень, упавший с неба, высокочтимый, могущественный хакан Курей погрузился в свое любимое занятие: лепил из глины игрушечные повозки, кибитки с оглоблями, палатки, маленьких кургузых лошадок. Он сидел на корточках перед глиняным лагерем и не мог им налюбоваться. Широким волнистым узором ковра обозначалась великая степная река, на ней сложенная из кремней стена – киевская крепость. Сырое лицо хакана выражало довольство. Осторожно, чтобы не сломать длинных ногтей, брал из эмалевой чаши кусочки глины, разминал их руками, ловкими движениями окручивал, расплющивал, слюнявил. По мере того, как росло глиняное войско, хакан улыбался все шире, глаза его совсем исчезали за лоснящимися от жира скулами.

Проклятых руссов нигде не было видно, и печенежская конница свободно вступала в город. В открытые ворота въезжал на коне сам хакан. Конь под ним в два раза больше других, грива и хвост его будто выкрашены хной, – ворсинки ковра. Следом – Кондяк… Хакан подумал некоторое время и, отодвинув опасного соперника назад к реке, выставил своего сына Илдея. Вот теперь хорошо, совсем хорошо! Теперь уже ничто не беспокоит хакана. Все на своих местах. Две фигурки особенно удались: Илдей – точь в точь, круглая жирная катышка, смешно растопырил руки; Кондяк – облезлый, точно старый бурдюк, с длинной тугою косой за плечами.