Анатолий Загорный - Каменная грудь

• Название: Каменная грудь
• Автор: Анатолий Загорный
• Издательство: Литагент «РИПОЛ»15e304c3-8310-102d-9ab1-2309c0a91052
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-386-00665-5

Роман известного российского писателя Анатолия Загорного «Каменная грудь» – завораживающее эпическое повествование о тех далеких временах, когда Киевская Русь, окруженная кольцом враждебных народов, сражалась за свою независимость. Железной рукой правит киевский князь Святослав, сокрушая всех врагов Руси от Востока до Запада, от свирепых кочевников-печенегов до коварных византийцев. Но в центре романа все-таки не война и не придворные интриги, а вечная, как мир любовь. Славянскому воину Доброгасту и красавице Судиславе суждено пройти через многие испытания, уцелеть в кровопролитных битвах и выбраться невредимыми из осажденных городов.

Перед вами, дорогие читатели, безусловно, один из лучших любовно-приключенческих романов последнего столетия!

---

Боярин пыхтел, злился. «Вот поди ж ты, – говорил он себе, – кусок телячьей кожи, и тот с норовом, и в том послушания нет, и на него надо силу, везде надо силу. Вот и пером водить тоже… да, слабнут силы на Самвате, а непослушание растет с каждым днем… измор… голод… непокорный Доброгаст».

– Пиши же дальше, – не переводя взора, тихо и внятно произнесла княгиня: – В другой раз уже зову тебя… Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул, а нас чуть было не взяли печенеги, и мать твою, и детей твоих; если не придешь и не защитишь нас, то возьмут-таки нас. Неужто не жаль тебе твоей отчизны, старой матери, детей своих?..

Небо за окном проросло на несколько секунд огненными корнями, раскололось, забросало землю грохочущими осколками, и дико вскрикнул на красном крыльце перепуганный страж.

Блуд угодливо протянул обмакнутое перо. Княгиня взяла пергамен, придавила локтем к колену, неверной рукой, разбрасывая красные чернила, подписалась: «Волга».

– Кого гонцом собираешь? – спросила она.

– Сотского Доброгаста из молодшей дружины, – поспешно отвечал вельможа, – ему дороги ведомы. Он вборзе… пока дождь не перестал – ни одного степняка ни на Болони, ни на Валах, ни на Подоле, только разбухшие палатки…

– Доброгаст нужен Самвате, – бросила княгиня, – ему она обязана всем…

– Полно, матушка, – досадливо отмахнулся Блуд, – он смутьян и крамольник, похуже любого древлянина… Жжется крапивушка, пока на корню, а там трепи и мочаль, и веревки вей. Совсем отложился от нас – нарочитой чади, сладу нет. Слова боярского не слушает, на своего господина цыкает; хлеб ему давай, пшено давай и соль давай. Стыдно сказать – давеча Ратиборова коня сожрали всем людом, а самого Ратибора под бока затолкали… Я не за Ратибора, – спохватился Блуд, увидев на лице Ольги кривую усмешку, – придет время – разделаемся и с ним. Но ведь он как-никак древнего боярского роду, бывалый воин, искусный в ратном деле, а Доброгаст… Худо нам и пагубно для Руси, ежели холоп и впредь будет верховодить на Самвате. Что тогда скажет народ? Он скажет, что отныне сам без нас, нарочитой чади, смекай, без княжеской власти, может управляться отныне.

– Что ж, – вздохнула Ольга, – не принявшие святого крещения суть поганые, дерзки и самонадеяны. Не то в других странах. Крепка там княжеская власть. У кесаря эллинов подле трона два золотых льва сидят, пасти раскрывают, рык издают, в трепет повергают каждого, кто осмелится предстать перед очами кесаря. – Она помолчала и добавила как бы про себя: – Пусть мы убогие еще, но за нами весь христианский мир, как за каменной стеной, никто не придет к ним из диких степей… Это в нашу каменную грудь стучат кочевники.

Скрипнула дверь, и в покои, не спросившись, вошел Доброгаст. Он промок до нитки – вода ручьями стекала с его рваной, вымазанной глиною одежды. Неумело поклонился, зацепил мечом медный светильник, едва не опрокинул. Обросшее негустой смятой бородкой лицо было бледно, глаза ввалились, будто позеленели, как пряжка-сустуга, удерживающая на плече жалкое подобие корзна. Доброгаст тяжело дышал и долго молчал, прямо смотря на княгиню, не замечая вельможи. А тот надулся, зашипел, еж-ежом, только колючек нет.

– Княгиня, Самвата просит тебя помочь нашему бедствию. На Самвате великая скудость: есть нечего, две-три лошади остались, остальных прирезали. А бояре прячут запасы! Одного гобина[47] хватит дней на семь. Бьем челом тебе, княгиня… вели боярам сбивать замки с житниц. Блуд взял себе гобино, отнял у Вакулы, отними его у Блуда и отдай нам.

– Врет! – взвизгнул вельможа. – Гобино спустил Златолист, не верь ему, матушка.

– Молчи ты, единорог алчный! В геенне огненной гореть будешь. Знаю, что у тебя на уме, – за меру зерна гривну брать хочешь, – оборвала его Ольга.

Мрачно помолчали.

– Плохо, говоришь, на Самвате?

– Люди изнемогают, теряют силы. Давеча в приступ многие попадали со стен – голова закружилась. Упал Твердислав-кожемяка и плотник Ян и Черный рог, витязь из Любеча, – вытирая лицо мокрым рукавом, ответил Доброгаст.

– Что печенеги?

– Упрямы и злы. Они решили взять Киев измором. Скоро не уберутся. Мы пока держимся. Сегодня в ночь несколько прелагатаев пробрались в город и запалили избы у Северных ворот. Благо дождь пошел.

– Добро! Заберите гобино у Блуда, доставьте на Самвату, – решила Ольга.

Блуд даже привстал, но головы поднять не смел, смотрел, как с одежды Доброгаста стекала вода, расплывалась лужей.

– Все заберите. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь!

Бледная улыбка растянула губы Доброгаста:

– Спасибо тебе, княгиня, не о себе печемся. Русь бы отстоять.

– А теперь внимай моему слову! Я снаряжаю тебя гонцом к сыну нашему – Святославу в Переяславце на Дунае. Отправишься немедля; в Родне, коли она не под печенегами, возьмешь коня и вборзе…

Брови Доброгаста сошлись у переносицы.

– Нет, княгиня, – смело возразил он, – мое место на Самвате. Не могу ее бросить. Сколько товарищей похоронили, сколько приступов отбили! Все мы теперь на Самвате, как братья, перемешалась кровь наша… могу ли бросить их?

– Поразмысли! Грамота важная. Святослава зову на Русь. Без него нам погибель. Однако неволить тебя не хочу.

– Нет, княгиня, люди меня не отпустят, они не признают Ратибора, хоть он и горазд в ратном деле.

– Ладно ужо. Бери грамоту и вручи ее надежному человеку… но чтобы вборзе…

Доброгаст решительно протянул руку, взял пергамен и, смело глядя на Блуда, сказал:

– Ручаюсь тебе, княгиня, грамота быстро дойдет до Святослава.

Сунул пергамен за пазуху, показал спину и вышел. Он торжествовал, он открыто смеялся над боярином, а тот был бессилен причинить ему зло, ему – свободному человеку.

– Дерзкий, дерзкий холоп! – прошептала великая княгиня, и страдальческие, водянистые глаза ее гневно сверкнули, – не лучше Златолиста, все той же разбойничьей породы: глаза раскосы – один на Киев, другой на Чернигов. У всех разбойников такой взгляд. Но зато предан Самвате!

– Не дело это, матушка, – взвизгнул Блуд, наливаясь кровью и показывая желтые, крепкие зубы, – холопы начали замки с закромов обивать, а завтра начнут наши сундуки-подголовники вытряхивать. Вижу кругом татьбу, разбой, худо!

– Добро! – ответила Ольга и воззрилась на икону.

– Крамольник! Крамольник! Паучище мохнатый, – твердил свое вельможа, – даже княжича паутиной оплел. Нашептал ему в ухо всяких речей злых – тот и подписал грамоту о вольностях.

– Кто? Ярополк? – встрепенулась княгиня, уперлась крепкими руками в постель.

– Да, да, княгинюшка, облает волчонок волка и волчицу и всю стаю, – подхватил Блуд. – У них в прилуке был сговор с братчинами. Я только теперь об этом дознался. Чуть ли не в князья возвели Ярополка, клялись ему в верности.

Плечи Ольги затряслись от беззвучного смеха.

– Ах, он глуздырь… щенок незрячий. Чего не станется с ним, дураком… Запри его в Воронграй-терем… Пусть княжит там всю осаду… А с Доброгастом… пообождем немного, подумаем…

На красном крыльце жались человек двадцать исхудалых, замученных горожан. Те, кому не хватило места, лежали под телегами перед крыльцом. Когда Доброгаст вышел, все бросились к нему:

– Ну, что? Как? Что сказала княгиня?

– Берите все!

– Это она сказала?

– Нет, – засмеялся Доброгаст, – хотела сказать. Но чтобы без разбоя, слышите? Кто лишнюю ложку возьмет, будет выставлен на позор.

– Само собой, не пужай! Сами с усами.

– Вот ежели сундуки из мякиша—утащим, – пошутил кто-то. – Гей, ребятушки, впрягайся в телеги, прочь со двора! Ну и небо! Не небо, а прорва!

И люди впряглись в телеги, весело покатили их, громыхая по каменным плитам:

– Хле-ба! Хле-ба!

Дождь хлестал по спинам и выпиравшим под рубахами худым лопаткам; грязными сосульками свисали бороды.

Доброгаст, прыгая через лужи и ручейки, поспешил к Самвате.

Дождь вскоре прекратился. Жаркое солнце быстро высушивало землю. По стене ходили дымящиеся паром дозорцы, медом светили тесовые, еще не успевшие почернеть башни по обе стороны Кузнецких ворот. Дубки с черными бархатными стволами ярко зеленели, веселые, кудрявые, точно парни в новых рубахах. Под ними лежали сбитые, пахнущие дождем листья.

Люди покинули шалаши, стояли и сидели кругом: кто жилу тянул на лук, кто строгал древко копья, кто щит плел из ивовых прутьев. Спиной к Доброгасту сидел обнаженный человек, другой возил по его гноящимся ранам мочалкой, смоченной в дегте. Девушка смотрела в лужу и поправляла на голове окровавленную повязку. Не слышалось ни громкого говора, ни песен. Напрасно Будимир дергал струны гуслей, как птица, примостившись на ветке дерева.

Доброгаст нашел Идара, тот острил меч на точильном камне.

– Идар, важная грамота к Святославу. Ольга зовет Святослава. Я должен был везти ее, но…

– Не говори боле, – перебил Идар, взяв пергамен, – до конца быть тебе на Самвате.