Анатолий Загорный - Каменная грудь

• Название: Каменная грудь
• Автор: Анатолий Загорный
• Издательство: Литагент «РИПОЛ»15e304c3-8310-102d-9ab1-2309c0a91052
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-386-00665-5

Роман известного российского писателя Анатолия Загорного «Каменная грудь» – завораживающее эпическое повествование о тех далеких временах, когда Киевская Русь, окруженная кольцом враждебных народов, сражалась за свою независимость. Железной рукой правит киевский князь Святослав, сокрушая всех врагов Руси от Востока до Запада, от свирепых кочевников-печенегов до коварных византийцев. Но в центре романа все-таки не война и не придворные интриги, а вечная, как мир любовь. Славянскому воину Доброгасту и красавице Судиславе суждено пройти через многие испытания, уцелеть в кровопролитных битвах и выбраться невредимыми из осажденных городов.

Перед вами, дорогие читатели, безусловно, один из лучших любовно-приключенческих романов последнего столетия!

---

– Ври больше, – одернул скуластый, – он прибыл из Новгорода от посадника Добрыни. Добрыня – дядя княжича Владимира. Вот Златолист и прибыл посадить княжича на коня и мечом его опоясать.

– Скажешь тоже! – огрызнулся белобрысый. – Владимир совсем малой, куда ему до посага.[39]

– А я мыслю, – вмешался третий, обнаженный по пояс, волосатый, что дуб под мохом, – Златолист пришел оборонять Киев от кочевья…

Когда догорела вторая лучина, холопы пожелали Доброгасту спокойной ночи и разошлись по своим углам. А он лежал и все думал, думал. Значит, этот витязь с дубовым листом на груди уже в Киеве. Какую крамолу замыслил! Разрушить Киев, отдать его на пограбление печенегам. Может, они и Судиславу возьмут у него, как взяли Любаву! И он здесь, на подворье, этот добытчик. Чего же смотрят бояре?..

В избе было душно, и Доброгаст вышел на порог, сел, подпер голову руками. Призрачно светили стены хором, а за ними чуть проблескивал Днепр. Спали хоромы, и город спал, большой, кипучий город! Мир тебе, родная Киянь! Мир и покой! Вздохнулось глубоко, сладко. Судислава! Завтра они свидятся…

Днепр притих и затаенно катил воды. А ивы на той стороне! Ох, эти старые ивы-колдуньи; распустив седые волосы, они пели бесконечные колыбельные песни, под которые в густых таинственных чащобах дремали нахохлившиеся рябчики. О чудо-чудное над Днепром! Рыба всплеснулась… Прозвенело, откликнулось вдали, замерло. Древним любовным кличем прозвучал в ночи гортанный лебединый крик. «На мое счастье», – подумал Доброгаст, потянулся. Скорей бы минула ночь. Жизнь сулила впереди много светлого и радостного. Хотелось жить, дышать полною грудью, бороться не под тем намалеванным охрой светилом рабов, что на балке в людской, а под настоящим жгучим красным солнцем…

… Доброгаста разбудил один из тиунов. Он потянул его за рукав и, поклонившись, сказал:

– Изволь, сотский, к конюшне идти. Княжич Ярополк приказал. Велел поспешить, поскольку тебя долго ищут, а кони оседланы.

– Куда? – недоумевая, поднялся Доброгаст.

– Того не знаю, сотский, но сказано, чтоб поспешил.

Доброгаст застегнул кафтан, расчесал волосы. Так и ослепило солнцем. У конюшни его дожидался княжич Ярополк – длинный, прыщеватый юноша, нисколько не похожий на отца. Кони нетерпеливо перебирали ногами, и Ярополк не мог устоять на месте, подпрыгивал, словно бы пританцовывал.

– Скорей! – крикнул он, заметив Доброгаста, и вскочил в седло.

Все еще ничего не понимая, Доброгаст последовал его примеру.

– За мной! – бросил Ярополк, стараясь лихо усесться в седле и трогая поводья.

Они выехали из детинца и направились по Боричеву взвозу, вниз к Днепру.

Ярополк, не оборачиваясь, спросил Доброгаста:

– От батюшки?

– Да, княжич, – ответил Доброгаст, разглядывая его нескладную фигуру в малиновом с золотыми цветами кафтане.

– Значит, живой батюшка? – морщась, снова спросил княжич.

– Живой.

– А могут его убить, а?.. Или он бережется?

– То мне неведомо, княжич.

– Угу, – отозвался Ярополк, – а вот водовоза убили… поглядим! Бо-о-льшая бочка у него… Что много крови текло на Дунае, по колено, чай?

Доброгаст открыл было рот, чтобы ответить, но Ярополк не слушал. Мысли его скакали быстро, быстро, как сороки по веткам.

– Проклятущий Златолист, не дал мне буланого, а эта кляча… Тьфу! Дрыгается! Весь зад растер. Я тебе кончар подарю, слышь, сотский? Насовсем подарю, а ты мне коня своего… Бабка оплошала, вот-вот засмердит. Это они ее довели: Бермятичи, Городецкие, Ратибор Одежка. Все против! Еще Дремлюга – вот псина! На пиру костью подавился. Я как хватил его кулаком по спине, так он и сел на пол… Ничего, – многозначительно подмигнул княжич, – у нас тоже мечей хватит. Наши у бабки собираются… все: шу-шу-шу.

Выехали на берег. Здесь стояло несколько человек, хмурых, раздумывающих. Мечник внимательно осматривал стрелу, поразившую водовоза. Перо на ней было из крыла какой-то степной птицы. Люди расступились перед лошадью княжича, поклонились.

Водовоз лежал вверх лицом с открытыми глазами, как живой. Доброгаст похолодел, он узнал в нем толстяка, который провез его мимо стражи под аркой Кузнецких ворот. Врагов у водовоза не было, все любили его за веселый нрав и трудолюбие, впрочем, не принесшее ему ничего, кроме лошаденки, расшатанной повозки и двадцативедерной бочки в калиновых обручах. Ясно, – это была стрела печенегов.

– Толкните его, может, оживет, – предложил Ярополк.

Княжичу не ответили. Водовоза положили на повозку, хлестнули лошаденку по ногам, и вода заплескала ему в лицо тихим мелодичным плеском.

– Вот твари!.. За мной, сотский! – пришпорил коня Ярополк и поскакал в сторону Аскольдовой могилы.

Волей-неволей Доброгасту пришлось подчиниться. Ему нетерпелось увидеться с Судиславой, и он раздумывал над тем, под каким бы предлогом повернуть назад.

Берег был пустынен, скучен. Причалы не расцвечивались яркими парусами ладей: все заморские гости, почуяв неладное, поспешили домой.

Неожиданно показалось несколько печенежских всадников, ехавших шагом и оглядывавших Угрскую гору. Вместо того, чтобы повернуть назад, Доброгаст обнажил меч и, пришпорив коня, с криком бросился на них. Степняки, не оглядываясь, поскакали прочь.

– Рази их, супостатов! – в восторге кричал Ярополк, сверкая кончаром. – Рази их насмерть!

Заметив невдалеке пасущуюся в траве лошадь, Доброгаст придержал коня:

– Кусь, кусь, – позвал он, расправляя аркан.

Легкий свист послышался из травы; лошадь, поведя ушами, рысцою потрусила к хозяину, но дорогу ей пересек Ярополк. Вдруг звонкая стрела ожгла ему щеку. Подвязывая портки и держа лук, из кустов поднимался печенег.

Растерявшийся княжич остановил коня и смотрел, холодея, как целится в него степняк. Тетива была неподатлива – исказилось лицо кочевника и встопорщились редкие усы, но аркан Доброгаста быстрее, чем змея в камышах, взметнулся и захлестнул шею стрелка. Не останавливаясь, Доброгаст пронесся мимо окаменевшего княжича, свалил степняка, поволок, разметал им высокую траву. Затем вихрем слетел с седла, навалился на печенега. Тот кусался, царапал руки острыми ногтями, норовил ударить ногою в пах. Впервые Доброгаст видел кочевника так близко: голова тяжелая, круглая, как бойцовая гиря, в узких дремучих глазах светящиеся точки, серая полоска рта перекошена ненавистью.

Связали руки и протянули от них веревку к седлу Ярополка.

Гордые успехом, возвращались домой по самым людным улицам города. Толпы народа собрались, чтобы посмотреть на живого печенега, пуще всех радовались мальчишки. Загорелые, в грязных рубашках, они бежали впереди всадников и орали, что было духу.

– Печенежина поймали! – натуживался вихрастый.

– Кто – «поймали»? – с высоты своего аксамитового седла строго спрашивал Ярополк. Бледное лицо его с приплюснутым носом и слегка выдающейся нижней челюстью выражало надменное презрение.

– Мы поймали, – тыкал себя в грудь пальцем мальчишка.

– Кто это – «мы»? Уж не ты ли? – заносился Ярополк.

– Не я, а мы! Мы поймали! – твердил вихрастый.

– Дурак, не вы, а я поймал печенега! Ваш княжич Ярополк! Слышишь, дурачина?

Он бросил на дорогу серебряную монету:

– Кричи – Ярополк поймал!

Мальчишка ловко подхватил монету и, пугая молодицу, несшую кубышки с водой, заорал ей в лицо:

– Мы поймали, мы!

На главной площади остановились – невозможно стало проталкиваться сквозь толпу.

– Прикончить печенега, порешить! – кричали люди.

– Народы! Я, гончар Гусиная лапка, над собственными горшками воевода, говорю вам – языка взяли, опросить надо!

Но уже приволокли высоченный шест, привязали к нему пленника, подняли, приколотили шест к изгороди гордятинского двора.

Печенег громко кричал.

– Взголосил, небось! А то словно язык проглотил! Так ему ближе к Яриле. Что, видать соплеменников? Ай да сотский! Слава сотскому! – слышались отдельные голоса.

– Народы! Я, Гусиная лапка, говорю вам, что не дело стрелять его в небе, – закричал гончар, видя, что княжич натягивает тетиву, – нешто он куропатка?

Стрела взвилась, печенег замотал головой, но стрела, пролетев мимо, плавно нырнула вниз. Княжич пустил другую, третью. В толпе послышался легкий смех. Гусиная лапка почесал в затылке:

– Не быть мне больше воеводой – все, как есть, горшки перебьет.

В толпе засмеялись громче. Неожиданно от Самваты поднялось облако густой пыли: во весь опор мчались два всадника. Через минуту Златолист предстал перед народом. Доброгаст так и обмер – он узнал во втором всаднике Судиславу. Хотел было броситься к ней, взять ее за руки, заглянуть в глаза.

Но глаза их и без того встретились. Судислава вздрогнула, побледнела, лицо ее отразило растерянность, и девушка тут же отвела взгляд, будто не узнала…

Немного, кажется, времени прошло, а как все изменилось. Она ждала Доброгаста, думала о нем, но все говорили, что войско Святослава не скоро вернется в Киев… Потом появился Златолист. Не раз слышала – он стоит за волю! Его отрешенность, холодный взгляд, не однажды, казалось, смеявшийся в самое лицо смерти, внесли необъяснимое смятение в душу Судиславы. Так тонкая, еще не окрепшая осина затрепещет вдруг всеми листочками под налетевшим внезапно осенним ветром, в котором уже чудятся искорки инея, чудится жгуче-пронзительное дыхание зимы. Девушка знала, не уйти ей от участи, предназначенной богинею Ладой, как не укрыться осине от холодного ветра, под которым она увянет и растеряет зеленую одежду. Но, быть может, богиня Лада не захочет этого.