Анатолий Загорный - Каменная грудь

• Название: Каменная грудь
• Автор: Анатолий Загорный
• Издательство: Литагент «РИПОЛ»15e304c3-8310-102d-9ab1-2309c0a91052
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-386-00665-5

Роман известного российского писателя Анатолия Загорного «Каменная грудь» – завораживающее эпическое повествование о тех далеких временах, когда Киевская Русь, окруженная кольцом враждебных народов, сражалась за свою независимость. Железной рукой правит киевский князь Святослав, сокрушая всех врагов Руси от Востока до Запада, от свирепых кочевников-печенегов до коварных византийцев. Но в центре романа все-таки не война и не придворные интриги, а вечная, как мир любовь. Славянскому воину Доброгасту и красавице Судиславе суждено пройти через многие испытания, уцелеть в кровопролитных битвах и выбраться невредимыми из осажденных городов.

Перед вами, дорогие читатели, безусловно, один из лучших любовно-приключенческих романов последнего столетия!

---

– Да за грибами с лукошком ходить, – тихо добавил Синко.

Кто-то не сдержался, прыснул, витязи нагнули головы, пряча улыбки. Старый варяг сел, важно положил на стол длинную, крашенную хной бороду, выставил над головой посох с массивным золотым набалдашником, на который завороженно уставился кое-кто из бояр победнее. Совсем невпопад загорланил на дворе петух.

Встал Ратибор Одежка, щека у него нервно подергивалась.

– Великий князь, мы, твои верные мужи, готовы воевать и греков и болгар, но прежде хотим знать, что получим в конце похода. Кметство вкладывает сокровища в земли, покупает села, накрепко привязывает смерда и может жить припеваючи, не гоняясь за славой под стрелами. Обещай нам земли, великий князь… земли на Дунае.

– Да, да! – подтвердило несколько голосов. – На Дунае – наши древние русские земли… по всему правобережью! Обещай их вернуть именитым! Мы будем володеть ими!

– Отдай нам земли, князь, – как горошина из стручка, выскочил боярин Блуд, – каждому свое: князю засевать поле костьми, а боярству – хлебом.

Святослав порывисто придвинулся к столу, тучкой сошлись на переносице мохнатые брови, лицо потемнело:

– Слушаю вас и мнится мне: не воины, сидят передо мной, а вороны собрались на совет, куда лететь на поживу, какой труп когтями терзать… В ушах ваших золото звенит – не булат.

– Не все, князь, не все! – вскочил Синко. – Не все думают так. С тобой мы прошли тысячи верст до верховьев Оки, примучили вятичей и буртасов, взяли Булгар, разгромили хозар… Огнем полыхал Саркел, лопались сторожевые башни, черным-черно летел над полями пепел. С тобою мы взяли Итиль, Семендер, покорили ясов и касогов… Нам ли с тобою в торг вступать?..

– Нам ли, князь, в Киеве быть, – подхватил толстый воевода Волк, – когда ладьи у Тьмутаракани наготове стоят? Продолжи поход: греки боятся, что ты двинешь полки на Корсунь, вот и отводят глаза – на болгар науськивают…

– Давно мы ждем твоего клича, князь, – перебил витязь Моргун, – на тропу Троянову! На Царьград!

Глаза его дико сверкали, отброшенные назад волосы обнажили ярко горевший шрам вместо уха.

Заговорили все разом, спорили, доказывали друг другу, двигали кулаками по столу. Особенно шумели единомышленники Ратибора Одежки. Они даже отсели подальше, чтобы выказать пренебрежение князю, – землевладельцы, богачи.

Встал Белобрад, выждал, пока угомонятся, начал спокойно, перебирая сквозь бороду шейные гривны:

– Византия сильна, ибо выигрывает последние войны; если бы не это, кесарю давно нечего было бы есть, убогие отняли бы у него последнюю корку хлеба. Болгария ослабла – смуты, междоусобица. Смерд беднее речного рака, он продает землю и прячется в монастырь, бояре не являются с дружинами ко двору и им не рубят за это голов, как всегда было. Петр Кроткий не помышляет о войне, он проводит дни в молитвах воскресшему мертвецу из Назарета. Болгары ненавидят царя. Болгары пойдут с нами… тот же комит Микола с четырьмя сыновьями пойдет на Византию. А прежде дадим битву царю Петру. Не так ли было и с единокровными племенами древлян, вятичей? Мы с тобой, князь!

Белобрад сел, наступила тишина – все раздумывали над мудрыми словами первого советника.

У Доброгаста ноги затекли, но он боялся пошевелиться, слушал, затаив дыхание.

– Спасибо вам, бояре, за то, что мыслите, как и я мыслю, – проговорил Святослав, не обращая внимания на Ратибора и его окружение, – греки зовут нас варварами, а мы придем к ним и поставим шатры… Я не могу этого сказать, но чувствую здесь, в груди… Когда на меня смотрит грек…

Святослав остановился, пересек рукою солнечный луч.

– Грек смотрит на русса, как на дикого коня, вольно бегущего по степи. Ему хочется схватить коня за ноздри и бросить седло на хребет! Они и теперь думают: два варвара столкнутся головами и лбы расшибут. Клюкой изгибаются греки, но мы перехитрим их, мы мудры потому, что не небо, но земля – наша мать. Поднимутся руссо-болгары и сбросят в море их орла, теряющего перья от старости!

Именитые повскакивали, будто их подняла с мест могучая сила Святослава, заговорили, засуетились.

Сухман, мрачный, но со сверкающим взглядом, протиснулся сквозь толпу, обступившую князя, вытащил из-под волчьей шкуры меч и рассек прибитого к стене серебряного орла – знак, невесть когда захваченный в битве.

Его поступок вызвал всеобщее одобрение. Удалая сила перехлестывала через край.

– Слава Святославу! Он нас убедил! Разжег наши сердца!

В это время в гридницу вошел незнакомый человек в черной, длиннополой одежде, горбоносый, как козел-сайгак, с умными карими глазами. Он сделал общий поклон. Все удивленно уставились на него.

– Я, патрикий Калокир из Херсонеса, прошу великого князя руссов и все доблестное воинство выслушать меня.

Святослав недовольно кивнул головой. Калокир приложил руку к сердцу, подался вперед:

– Не будет ли великий князь столь милостив и не захочет ли он оставить меня при его высокой особе. В звоне мечей летит слава Руси. Плененный высокородным умом и доблестью великого князя, о которой наслышаны ближние и дальние страны, я решил навеки покинуть шаткую ладью Византийской империи. Буду служить великому князю верой и правдой, на чем целую крест!

С этими словами он достал из складок одежды на груди нательный крест с голубой, как небо его родины, эмалью и поцеловал его…

– Идем! – положила Судислава руку на плечо Доброгасту, – как бы не открыли нас – худо будет…

………………..

Работать на следующее утро Доброгасту не пришлось. Стражники перед самым его носом скрестили секиры. На подворье шло игрище, сопровождаемое гулкими ударами в накры.[15] Слышались крепкие слова, шутки; тах-тах-тах – хлопали деревянные мечи, заглушались взрывами дружного хохота.

– Вот ведь хотел кольчужку надеть, – жаловался Волдуте боярин Блуд, – так и знал, что князь начнет стариков трусить, теперь понаставят нам шишек.

Подхватились с саней холопки, бросились наутек: «Опять начинают, скаженные!» Зазвенели по камням медные котлы княжеской поварни. Метался под ногами петух, хлопал крыльями.

Стоя на крыльце, молодцевато подоткнув на боках рубаху, Святослав кричал:

– Забирай влево, Волк! К возовням!.. Разжирели, боровы-свенельдовцы! Кашу серебряными ложками лопаете, а меча держать не умеете. Меч прям, рука пряма – удар смертелен!.. Круши их, Волчище! Дави щитами, вали с ног!.. Гей, гей! С тыла заходят!

Мускулы перекатывались по всему могучему телу Святослава. Гордый, стоял на крыльце, а душой растворился в игрище.

– Ратибор, поворачивай дружину, присоединяйся к Волку! Вы – болгары, они – русские! Вам вместе, плечом к плечу! Так! Молодцы! Обрушьтесь на проклятых эллинов! Что, Свенельд, плохи твои дела? Бегут греки, ур-ра!

– Ур-ра! – подхватили дружины, и древний клич пошел грохотать, перекатываться по высоким киевским кручам.

В ПОХОД!

На Бабином торжке заиграли трубы, верхоконные гонцы – витьские с горящими обручами из луба поскакали по всем дорогам от Киева. Это означало войну.

Доброгаст проснулся в бурьяне, день уже начался – солнцем пахла густая, душная лебеда. Прислушался к медному голосу труб: тру-ру-ру неслось издалека призывное, тревожившее. Вскочил, заторопился, сорвал на ходу пучок росистой травы, протер им глаза. Легко перепрыгнул через плетень, зашагал по улице, полной народа.

– Война! Война! – выкрикивал вещун, длинный, нескладный воин в помятых доспехах. Он колотил сучковатой палкой по горшкам на изгородях, увертываясь от золы, которую вслед ему сыпали женщины, отвращая несчастья.

– Какая война? Зачем она и с чего ей? – слышались отовсюду вопросы.

– Чтоб ты околел, чернобогий вещун! – кричали женщины. – Пусть тебе вгонят бараний рог в глотку! Отведите от нас, добрые боги, печали-напасти, не дайте высохнуть нашим грудям на радость мужниным врагам!

Переполошились собаки, сворой бежали за вещуном.

– К великому князю прибыли греки помощи просить, столько золота привезли, что можно купить целое княжество с городами и селами! Все – на Бабин торжок! На Бабин торжок! – не унимался вещун, ловко орудуя палкой.

Вытирая потные лица кожаными фартуками, поспешно собирались кузнецы, натягивали на себя рубахи кожемяки. Шлепая босыми ногами по деревянному настилу и задирая расшитые подолы юбок, бежали девушки. Два носильщика в просмоленных дерюгах бросили в подворотню труп убитого, присоединились к толпе.

Ожило, казалось, громоздкое здание храма Перуна, сверху донизу покрытое лепниной: львы, орлы, грифоны, единороги – пышная византийская парча, а не камень.

Навстречу толпе плыли тяжеловооруженные всадники с копьями, перевитыми разноцветной тесьмой, позванивали в щиты, чтобы дали дорогу. Они вели себя сдержанно, даже сурово, как люди, в которых больше, чем в других, нуждалось теперь княжество. Только один из них, грязный, опухший от пьянства, лежал поперек седла, свесив руки, бессмысленно выкатив покрасневшие глаза, и пел песню: