Юрий Щербак - ЧЕРНОБЫЛЬ

• Название: ЧЕРНОБЫЛЬ
• Автор: Юрий Щербак
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

"Это было в начале сентября, перед завершающим этапом закрытия саркофага. Надо было установить контрольные приборы, чтобы проверить ряд параметров. И вот летчик-испытатель Николай Николаевич Мельник - человек очень застенчивый, очень миловидный, очень симпатичный, совершенно непохожий внешне на летчика-испытателя, каким его представляют, скажем, в кинофильмах, - взялся выполнить эту рискованную операцию. С ним был представитель головного завода Эрлих Игорь Александрович - инженер старой закалки, я думаю, ему было лет за шестьдесят, деликатный, подчеркнуто вежливый, резко отличающийся от всей нашей чернобыльской спецовочно-тельняшечьей братии… Интересная пара была. Они опустили прибор в трубу, а прибор взял и зацепился за какие-то ребра внутри трубы. Надо вынимать, а с лету-то не выдернешь. И Мельник сел на трубу. И прибор они вытянули.

Но это просто штрих, а если учесть, что он очень много раз летал над развалом, причем не просто пролетал, а висел над реактором, то станет понятно, какого мастерства и мужества этот человек. Там очень трудно было летать - и дело не только в радиации и торчащей трубе. Ведь еще стояли очень высокие краны, висели тросы, а лопасти вертолета имеют размах несколько метров, и очень легко черкануться… и ничего хорошего от этого не будет.

У нас с Г. Г. Ведерниковым было больше пятидесяти вылетов на четвертый блок. С нами летало три экипажа вертолетчиков - и я знаю, какая у них тяжелейшая работа. Пилоты обливались потом. Радиационная нагрузка очень большая. Слева от пилота висит измеритель радиоактивности - там показания весьма и весьма… А рядом с ним стоит наблюдатель и говорит: "Давай левее… давай правее… повиси… дай посмотреть…" Надо или сфотографировать, или визуально в чем-то убедиться. А висит прямо над развалом. Несмотря на то, что у ребят под ногами и на сиденьях свинцовые листы, но все равно - остекление кабины ведь не может защитить… В те дни, когда заканчивалось сооружение саркофага, мы особенно часто летали. Потому что бетон уходил в страшном количестве, и порою мы не знали - куда же он девается? Те кубометры бетона, которые закачивались в ступени саркофага, не соответствовали реальному росту конструкций. Возник вопрос вопросов: куда дошел бетон, куда он девается?

Дело в том, что там были открытые каналы, откуда в свое время поступала вода на охлаждение реактора, имелись проломы, которые невозможно закрыть - и туда затекал бетон. И вот бетон только начинает выходить где-то, в каком-то вспомогательном помещении четвертого блока, как все начинают по новой думать: ага, значит, просачивается там-то и там-то.

В решении этих проблем нам очень помогли вертолетчики, такие замечательные люди, как Мельник. После того как он выполнил задание в Чернобыле, его приняли в партию. Он позвонил мне и поделился этой радостью. Он настоящий герой.

Или возьмем Юру Самойленко, вы его знаете Я не могу назвать его своим другом, у нас не было дружеских отношений хотя бы потому, что между нами приличная разница в возрасте. Он молод, горяч и энергичен. Я с ним встретился через день или два после приезда в Зону. Он пришел ко мне, и пришлось помогать ему в решении каких-то вопросов.

В Самойленко удивительно сочетаются два начала: с одной стороны, он человек дела, он всего себя отдает делу. Тогда, в те дни он был фанатично нацелен на то, чтобы дезактивировать крышу машзала и третьего блока. С другой стороны, он достаточно наивен в том, что всякому делу сопутствует. Непрактичен во всем, что касается многочисленных бюрократических надстроек - всех согласований, увязок, обоснований. Я считаю, что это его достоинство. Мне кажется, он очень чистый парень. Очень жаль, что в наше время мало таких людей. Будь побольше таких, как он, - искренних и бесхитростных, - стране было бы полегче решать все проблемы.

Ю. Самойленко очень смелый человек. Он работал в так называемой особой зоне. В АБК-1 у него была конторка - ее показывали в фильме "Чернобыль: два цвета времени", но основное место действия, основная его работа - на крыше машзала. Потом площадки третьего блока, потом труба… Человек он крутой, чернобыльцы к нему неоднозначно относятся. Он может кого-то припечатать, сказать все, что думает, - причем в выражениях не самых дипломатичных. Он вообще любит колоритные выражения, вроде "не напускай чаду" или "не заводи рака за камень". А когда начиналась схватка, то выражений он не подбирал… Порою это ему вредило. И еще - страшно не любил всяких меркантильных разговоров - о пятерных окладах, квартирах, о том - кто сколько "набрал" рентген и когда сможет уехать из Чернобыля.

Он не считался с опасностью. И сколько в действительности "набрал" - он один только знает, да и то неточно. Ведь ходил он в самое "пекло". Я, честно говоря, когда впервые увидел, как он работает, спросил у него - сколько у него детей, что за семья. Потом, осенью 86-го, Самойленко болел, и Голубев болел, и Черноусенко, и другие ребята. Непросто далась им эта крыша, очень непросто.

Я считаю, что Юра Самойленко образец самоотверженности, ответственнейшего отношения к делу. Он достоин быть примером для молодежи, достоин стать прообразом героя литературного произведения или кинофильма.

Он настоящий человек".

Сталкеры

_*Все, Зона! И сразу такой озноб по коже… Каждый раз у меня этот озноб, и до сих пор я не знаю, то ли это так Зона меня встречает, то ли нервишки у сталкера шалят.

А. Стругацкий, Б. Стругацкий. "Пикник на обочине".*_

Юрий Николаевич Самойленко, Герой Социалистического Труда, заместитель главного инженера Чернобыльской АЭС по ликвидации последствий аварии (ныне Ю. Н. Самойленко - генеральный директор ГПО "Спецатом" в Припяти):

"Страна обязательно должна быть готова к разного рода авариям. Нужно уметь спасти аварийный объект, спасти людей, живущих вокруг него, спасти нацию. Ведь нельзя же делать так, как поступали в первые дни чернобыльской аварии. Я далек от того, чтобы осуждать людей, принимавших там решения: были и хорошие решения, были просто отличные, были и ошибки, и никуда не годящиеся действия… но самое страшное - это когда дилетанты вмешивались в дело. Вот тут-то и начинались дикие вещи. Это все - плоды директивно-авторитарного стиля руководства. Возьмем, например, решение о засыпке реактора песком. Допустим, это делалось для того, чтобы создать теплоаккумулирующий слой. Но зачем же свинец было туда бросать?

- А можно ли было в первый-второй дни вообще понять, что и как надо делать?

- Можно. Только решение должны были принимать инженеры-специалисты. Надо было сделать тщательную разведку, произвести аэрофотосъемку с хорошим увеличением, рассмотреть, что осталось в аппарате, прежде чем его засыпать. Вот сейчас все говорят: пожар, пожар, пожар. А что горело? Кто знает? Крыша горела? Горела. Но ее потушили еще ночью. А реактор? Горел ли он? Странный вопрос, не правда ли? Реактор горел. Но его, между прочим, никто не тушил. Если четко говорить, то реактор разгорелся почти через сутки после аварии - к двадцати трем часам 26 апреля. И закончил он гореть к шести часам утра. Горел всю ночь. Механика такая: аппарат обезвожен, происходит естественный разогрев топлива, потому что охлаждения нет, плюс хороший доступ воздуха в результате разрушения какой-то зоны реактора. Загорелось топливо, поднялась температура. Где-то в пределах 1000 или более градусов началось интенсивное соединение графита и урана с образованием карбида урана. Вот он-то и горел. И когда оттуда все выдуло в виде радиоактивного облака, аппарат сам и загасился.

- Так быстро?

- Конечно. Все улетело в атмосферу. А остальные выбросы, которые теперь мы называем "протуберанцами", были вызваны забрасыванием реактора мешками с песком и свинцом. Вот к чему привела засыпка реактора. Это моя личная точка зрения, многие с ней не согласны.

- А что бы вы предложили, если бы в те дни были в Припяти, на месте тех, кто принимал решения?

- Во-первых, с самого начала - еще двадцать лет тому назад - я создал бы организацию, которая боролась бы с авариями. Собственно, такой серьезный разговор был уже в 1976 году, во время очень неприятной аварии на одной из наших АЭС. Кстати, также на реакторе РБМК. Я на той аварии не был, были мои коллеги, которые ликвидировали ее. Состоялся большой разговор о необходимости создания специальной аварийной службы, Минэнерго вроде соглашалось, но выводов не сделало, хотя за это время в стране произошли и другие аварии.

Совершенно ясно, что, создавая какое-то опасное производство - особенно если речь идет о радиоактивности, - нужно было побеспокоиться о том, что же делать, если, не дай боже, все это выйдет наружу? А не кричать, что у нас полная благодать.

Я ремонтник, перед аварией в Чернобыле работал на Смоленской АЭС. Поймите, ведь мы же голые и босые, у нас не было никаких дистанционных средств, никакой специальной одежды. Ни одного скафандра приличного. Что пожарный костюм дает? Он дает минуту пребывания там. А нужен надежный скафандр, чтобы в нем можно было дышать, работать, пребывать в высоких полях… Мы же врукопашную шли на ремонт аппаратов. У нас кувалда, ключ, в лучшем случае шлифмашинка - и крепкие русские выражения… Вы знаете, как работают ремонтники? Утром идут на работу - темно, с работы идут - темно. О смысле жизни думать некогда. Еще и ночью поднимают. Вот это - судьба ремонтника с атомной станции. И персонал ремонтников делится на две части: либо туда идет такое барахло… либо уж такие ребята остаются, которые пашут не на жизнь, а на смерть.