Юрий Щербак - ЧЕРНОБЫЛЬ

• Название: ЧЕРНОБЫЛЬ
• Автор: Юрий Щербак
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- укр.) был наш храм очень красивый. Я здесь с 1979 года работаю - и до самой аварии.

Наша церковь по размеру больше чернобыльской. Деревянная, светлая, светло-голубая. Колокольня была, колокола. Правда, звонить в колокола нам запрещали. Посчитали, понимаете, что школа рядом с церковью…

Двадцать шестого апреля, в субботу, я ехал в свой приход. Сам я житель Чернобыля, родился там. И у меня был дом в Чернобыле. Все мои родственники жили в Чернобыле. И сейчас там на вахте тетя моя работает, сестра, зять. И вот в тот день меня очень поразило - так тихо в городе. Я сразу не понял - в чем дело. Когда уже пришли на переправу к речке Припять

- там летом паром работал, а зимой по льду переправлялись, - я слышу, разговоры разные ходят. Говорят, какие-то неполадки на АЭС. Когда мы переехали через Припять, едем на Красну, видим, возле Зимовищ ходят дозиметристы. Это было где-то в половине третьего. Дозиметристы мерили приборами фон в Зимовищах.

Приехал я в село, там все спокойно, без всякой паники. Но когда со смены приехали дети наших стариков, которые работали на АЭС, то пошли разговоры. Правда, никто не думал, что такая сильная авария. Думали, что там уже потушили… потому что когда-то там что-то небольшое было, так тогда все быстро закончили, без всякой паники.

Сажали огороды. Я отслужил службу в субботу и воскресенье. Нормальная служба, без всякого испуга, без страха. И вот я двадцать седьмого, в воскресенье, возвращаюсь домой, в Чернобыль. А в это время уже Припять эвакуировали… Жена моя в субботу узнала, что будто бы хотят эвакуировать, поехала в Припять и забрала детей - дочь с зятем и внучкой, они на атомной станции работали. Чтобы дети были при месте. Я приезжаю, она мне это рассказывает.

Ну, мое мнение такое: у нас сейчас наука большая - значит, все неполадки уладят. Правда, жена немного в панике, я успокаиваю ее… Она хочет детей забрать и в Киев поехать. Я говорю - никуда. Или потушат, или что-то сделают, или будет какой-то приказ. Не людские досужие разговоры, а приказ. В понедельник и вторник я был в Чернобыле, в Красно не ходил. Уже видел и дозиметристов, которые вокруг все проверяли, и тех, кто землю на вертолеты грузил. А в среду приехали за мной из Красна. Там умер человек, ему было лет сорок пять, но он давно болел. Уже военные поставили понтонный мост через Припять. Переезжаем. И что интересно? Люди послали за мной человека с мотоциклом. И сказали: если не приедет батюшка - значит, дело плохо.

Приезжаю. И село все возрадовалось. Я говорю: "Что такое с вами?"

- "А мы загадали себе: если вы не приедете, батюшка, - значит, неважные дела". - "Ну, приехал, как видите". Отслужили мы в церкви, похоронили его. А затем начались предпасхальные богослужения - и все дни подряд я служил…

Первого мая был страстной четверг. Прихожане ходили в храм, молились. С первого же дня аварии, надо сказать, мы молились, чтобы Господь помог. Молились за благополучие, чтобы был народу спас. Потому что к кому верующие обращают в годину испытаний свои взгляды? К Спасителю.

Наше село близко было от АЭС, мы все видели, что делается на станции. Церковь стояла на возвышенности. На окраине жила одна наша прихожанка. Так из ее хаты было видно, как с вертолета мешки на станцию сбрасывают.

В пятницу, второго мая, я служил в два часа дня. Мои прихожане говорят: приехали из Чернобыля, из райкома партии. Будут что-то сообщать. Собрали сход посреди села, и представитель райкома сказал, чтобы к шести часам вечера люди собрались - будет эвакуация. И мы дожидались вечера. Я был среди людей, ходил по больным, причащал тех, кого надо было причастить. Там были старики и старухи, больные, которые годами лежали…

А представители райкома и местного совхоза говорили, что выезжаем на короткое время, чтобы брали с собой еду и белье на три дня…

Мы ожидали, но вечером никто не приехал. Только в два часа ночи приехали машины… забирать скот. Что тут началось! Записывали данные - кто сколько сдает скота, его вес - и брали на машины, отправляли по назначению. И вот когда сдали скот, настало утро - и уже люди стали собираться.

Мне старики, которым лет по семьдесят пять - восемьдесят, говорят: "Остаемся, батюшка, здесь. Не поедем никуда. Все равно помирать". Я говорю: "Дорогие, вы знаете, ваш день смерти еще не пришел. Зачем же оставаться? Раз нас везут отсюда - значит, надо сделать то, что положено. Ведь мы вскоре назад вернемся". Мы рассчитывали на то, что, может, на месяц, не больше мы едем… Вещей особых никто с собой не брал. Я лично свои вещи оставил - ризы, рясу - все в Красном оставил. И из церкви ничего не брали - ни икон не забрали, ничего из убранства. Мы закрыли церковь, ключи староста взял, я говорю: "Сдашь митрополиту". Ничего не опечатали, просто закрыли. И ключи от церкви сейчас у митрополита. Но потом уже ничего мы не смогли забрать: село попало в мертвую зону.

И вот вы знаете, когда с людьми по душам поговоришь, они соглашаются. Говорю: "У вас же есть дети, внуки, невестки… Надо вместе ехать, зачем же расставаться?" Где-то в восемь часов утра приезжают автобусы, и людей постепенно забирают и вывозят.

Из Красна когда выезжали - каждому жалко свой дом, люди плакали. Крестились, каждый осенял себя крестным знамением для того, чтобы вернуться. Даже было такое: подошел ко мне один руководитель из Зимовищ и говорит: "Батюшка, если когда вернемся сюда, то придем в церковь и в честь этого по сто граммов с тобой выпьем". Говорю: "Я непьющий". - "Ну ничего. Ты батюшка, а мы коммунисты, когда придем сюда и бояться ничего не будем, разопьем по сто граммов за такую радость. Только бы вернуться…"

Нас вывозили через Чернобыль.

Я приехал в Чернобыль, зашел домой, чтобы забрать свои документы. А мой сын работал в это время в Чернобыле, на почте. Он тоже ходил на помощь атомной. Они грузили песок в мешки. Он говорит: "Папа, завтра наша почта будет выезжать, ты сегодня не уезжай. Вместе выедем". Я остался с ним. Жена к тому времени уже выехала с детьми… Было это с субботы на воскресенье, с третьего на четвертое мая. Как раз на Пасху. Вечером я пошел в чернобыльскую церковь, на всенощную. Там отец Николай, настоятель этой церкви, службу правил. У меня не было ризы - я все в Красно оставил. Был в штатском платье. Народу на богослужении было мало - человек шестьдесят. А там, бывало, до тысячи людей на праздники собиралось. Уже все знали, что началась эвакуация, многие уже выехали… На этой службе отец Николай говорит: "Помолимся Богу, чтобы беда эта ушла с земли нашей…"

Куличи святили, а после полуночи пели "Христос воскресе" и "Аллилуйя". В три часа ночи служба закончилась.

Я пошел домой, а в воскресенье в девять утра мы выехали из Чернобыля. Жена была с детьми и внуками у своей сестры в Борисполе. А мы с сыном поехали, как и все, в Бородянку. Там в селе Мирча мне приход выделили. Там есть церковь. Община и сельсовет нашли домик, определили у хозяйки. Люди приняли хорошо, сочувственно.

После эвакуации я проходил комиссию, кровь сдавал на анализ. Одежду мою проверяли, волосы. Сказали, что высокая радиация: одежду надо было сдать в обработку.

В Мирче все время приходили ко мне люди, просили молебен отслужить, чтобы беда эта закончилась как можно быстрее. Чтобы Всевышний надоумил человека - как с несчастьем этим справиться…"

Во время рассказа отца Леонида всплыло в памяти воспоминание о Пасхе - празднике весны и возрождения жизни, который встречали мы когда-то с женой и дочерью в живописнейшем местечке Седнев на Черниговщине: небольшая чистая речка Снов полнилась водой, сады цвели, все ликовало, все было торжествующе зелено - и заливные луга, и леса, и склоны холмов. Зелено и - тогда еще - весело.

Теперь же, в 1986-м, каким-то зловещим и пророческим символом казалось совпадение дат, разделенных почти двумя тысячелетиями. День, когда истощенный, замученный пытками и распятый молодой человек воскресал в сознании людей, любящих его, утверждая надежду на бессмертие, неуничтожимость бытия. И день смятения, недоумения и ужаса, когда сама идея жизни была попрана смертоносным излучением, что на беду себе создал человеческий разум.

Из письма Акима Михайловича Старохатнего:

"Я бывший житель д. Вельямово Брагинского района Гомельской области. Наша деревушка входила в состав колхоза "Ленинский шлях". Это в 18-ти километрах от Чернобыльской АЭС, вблизи с. Посудово, что на железной дороге Чернигов - Овруч.

Наш колхоз и соседний совхоз "Посудово" расположены в самом южном уголке Белоруссии, в междуречье Днепра и Припяти.

Деревни Киевской области (левобережья р. Припяти) были эвакуированы 3-го мая, а наши, белорусские, - 4-го мая, на Пасху.

Я очевидец страшной трагедии - эвакуации деревень, тысячи сельских жителей, согнанных с родимых мест по воле неуправляемого атома. Попытаюсь кратко написать Вам об этом. Дети мои, дочь с мужем и двумя детьми и сын с женой жили в г. Припяти. Я с женой работали в 1951 г. сельскими учителями, всю жизнь жили в своей деревушке Вильямово. Как и все сельские жители, мы занимались хозяйством: имели две коровы, телят, свиней, пчел, и т. д. Жили в своем собственном доме, построенном в 1961 - 1963 гг. Со мной жила и мать-старушка (87 лет), которой пришлось пережить еще одну войну, так она называла чернобыльскую аварию.