Ольга Хлудова - За голубым порогом

• Название: За голубым порогом
• Автор: Ольга Хлудова
• Издательство: Географгиз
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1963

Моря Дальнего Востока, в частности Японское море, по богатству и разнообразию населяющего их животного и растительного мира являются интереснейшими водоемами.

Множество морских животных, необычных по своему внешнему виду и повадкам, встречалось автору и его товарищам по подводным исследованиям во время экскурсий у берегов Приморья. Большие глубины населяют еще более причудливые существа, которые попадаются иногда в сети рыболовецких бригад.

Обо всем этом и рассказывается в книге О. Ф. Хлудовой, удачно сочетающей в одном лице наблюдательного натуралиста, художника, фотографа и спортсмена, владеющего техникой подводного плавания.

Это вторая книга О. Ф. Хлудовой о подводных исследованиях. Первая под названием «Волны над нами», выпущенная Географгизом в 1960 году, была посвящена подводному миру Черного и Азовского морей.

---

Мой сосед выбрасывал рыбу ловким взмахом удилища. Я поступила так же. Мальма сорвалась с крючка уже на камнях отмели, и ее подхватил Николай, иронически наблюдавший за ловом. Он кричал нам что-то, но за гулом реки не было слышно слов.

Речная жилая мальма, называемая на Дальнем Востоке форелью, отличается от проходной мальмы образом жизни и меньшими размерами. Проходная мальма живет в море и осенью входит для нереста в реки и озера. Речная мальма рек не покидает. Это одна из красивейших рыб наших вод. Яркие малиновые, розовые, серые пятна на спине и боках действительно придают ей сходство с ручьевой форелью. Максимальная длина рыб, пойманных в тот вечер, составляла сантиметров двадцать, но Александр Георгиевич сказал, что это отнюдь не предельный размер для мальмы, водящейся в дальневосточных реках и озерах.

Лов шел своим чередом.

Заметно темнело. Неожиданно появились поденки — коричневатые насекомые с большими прозрачными крыльями. Они плясали над самой водой. По поверхности омута поминутно расплывались круги от тех мест, где рыбы подхватывали падавшую в воду добычу, Николай принял энергичное участие в ловле, размахивая сачком и доставляя нам поденок. Мальма клевала так, как это бывает только в мечтах подмосковных рыболовов.

Пришлось на скорую руку переоборудовать удочку для ловли в проводку. В азарте ловли, когда все внимание до предела сосредоточено на гибком удилише, не замечаешь ничего, кроме содрогания лесы.

Иногда я отвлекалась на мгновение и тогда ощущала какое-то слабое прикосновение к лицу и рукам, будто их касалась тонкая паутинка. Я отмахивалась от невидимых посетителей, но они так и липли к разгоряченному лицу. Это налетела мошка. Забегая вперед, не могу не упомянуть о свирепом зуде и долго не проходящих расчесах, появившихся потом на лице и руках. Но в тот момент мы не думали о мошке и таскали одну за другой отличных рыб. Стало уже совсем темно, когда мы прекратили лов.

Перед домом, где расположились студенты, горел костер. Над ним висел трехведерный котел. Две фигуры хлопотали у огня, помешивая в котле длинной ложкой и подправляя горящий валежник. Рядом с костром вертелся Чок, розовый от отблесков пламени. Он даже не поглядел в нашу сторону, когда я его окликнула.

Мы собирали раскиданные по комнате вещи, укладывали рюкзаки. На рассвете нам надо трогаться в путь, обратно во Владивосток. Сборы затянулись. Куда-то исчезли кассеты с пленкой. Гербарная папка не желала влезать в рюкзак.

Мы устали за день, все раздражало, и очень хотелось, плюнув на все, просто завалиться спать.

Александр Георгиевич постучал в окно.

— Идите скорее сюда! — крикнул он.

Мы выбежали на улицу. Свет горел только в наших окнах. Остальные дома погрузились в сон. Было тепло, влажно и тихо. Козодои, как призраки, бесшумно реяли над нами.

И вдруг в кустах против дома мелькнул огонек — словно кто-то широким жестом откинул в сторону горящую папиросу. Еще один огонек прочертил широкую дугу и исчез за деревом. А вон и еще, и еще огоньки. Они кружатся между кустами и на поляне, то поднимаясь вверх, то опускаясь к самой земле.

Это летали жуки светляки. Александр Георгиевич и Николай метались по поляне, стараясь поймать хоть один живой огонек. Наконец Александр Георгиевич издал торжествующий возглас. Пойманного светлячка посадили в стакан и погасили в комнате свет. На столе горел зеленоватый огонек. При электрическом свете светлячок оказался небольшим, в сантиметр, черным жучком с узким телом.

Мы еще немного поговорили с директором и тут только спохватились, что уже первый час ночи. Александр Георгиевич обещал проводить нас утром, и мы расстались.

Я проснулась оттого, что кто-то настойчиво тряс меня за плечо. Николай уже оделся и засовывал в рюкзак сложенный сачок — последнее, что он укладывает в час отъезда.

Как водится, мыло, полотенце и зубные щетки были уложены с вечера, и никто не помнил, в какой именно из двух туго набитых рюкзаков. Эту странную особенность сборов отметил еще Джером К. Джером.

Нас уже ждала машина. Александр Георгиевич разговаривал с шофером. Из соседнего дома, где поселились студенты, раздавались голоса. Неожиданно там поднялся крик, шум, споры. Из-за угла выбежала девушка с ложкой в руках и остановилась, растерянно оглядываясь.

— Что там у вас случилось? — окликнул ее Александр Георгиевич.

— У нас пропала вся каша, — сказала девушка, энергично размахивая ложкой. — Мы вечером сварили полный котел каши, чтобы утром не задерживаться с выходом. Оставили половину котла. А теперь там только на самом донышке намазано.

— Что за ерунда! — пробормотал Александр Георгиевич и пошел разбираться в происшедшем. Вернулся он почти сейчас же и очень сердитый. — Вы Чока не видели? — спросил он нас.

— Со вчерашнего вечера его не было, — ответили мы.

— В золе костра отпечатки его лап, а шерсть прилипла на краю котла. Это его работа.

— Вели вы будете его наказывать, надо это сделать немедленно, — заметил Николай, — Потом всякое наказание будет бессмысленным. Собака просто не поймет, за что несет расплату.

— Знаю, — сказал сердито директор, — да где его, подлеца, теперь найдешь! Чок! Чок! Ко мне! — Интонации его голоса не сулили ничего хорошего. Я подумала, что Чок будет последним идиотом, если сейчас прибежит на зов хозяина. Чок, видимо, разделял мою точку зрения. Он не появился.

Пока директор писал шоферу путевку, я пошла по знакомой тропке в сторону реки. В высокой траве среди кустов что-то белело.

Оттянув на затылок шелковистые уши, Чок распластался на земле. Он следил за мной блестящими темными глазами. Вид у него был виноватый, но счастливый. Непомерно раздутое брюхо не оставляло и тени сомнения в том, куда делась каша студентов.

Александр Георгиевич и Николай звали меня к машине. Услышав голос хозяина, Чок тяжело вздохнул и еще плотнее приник к земле. Я подмигнула ему и поскорее вернулась назад, чтобы не навести на след преступника его разъяренного владельца. Кто виноват, что голодный щенок нашел на улице котел с едой и воспользовался случаем раз в жизни наесться до отвала. Мои симпатии были на стороне Чока.

Мы уехали, уверяя Александра Георгиевича и себя, что скоро вернемся сюда, в страну непуганого зверя. Но кто знает, когда это желание воплотится в жизнь…

* * *

Я лежала на жесткой койке в кубрике и прислушивалась к мерным ударам волн. Небольшое суденышко, ласково именуемое на языке дальневосточных моряков жучком, упрямо пробивалось сквозь волны и ветер. Мы задержались во Владивостоке и вышли только перед заходом солнца. В сумерках поднялся сильный ветер. Спать совсем не хотелось, да и трудно было заснуть. При каждом крене судна на правый борт узкое ложе наклонялось под углом в сорок пять градусов, и я рисковала очутиться на полу. Однако мои соседи по кубрику, свободные от вахты, спокойно спали на своих койках, протянувшихся в два яруса по обе стороны узкого прохода. Свернувшись котенком, сладко посапывала в подушку девушка, судовой кок. Темный локон лежал на ее розовой щеке. Она спала так крепко и безмятежно, будто и не мотало наше судно семибальной волной. Небольшое зеркальце над ее изголовьем ритмически постукивало по переборке в такт ударам волн, бросая на одеяло отраженный свет лампочки. Николай сидел на скамейке в конце кубрика и пытался что-то писать, придерживая ногами ускользающий стол.

В иллюминатор над головой ломились волны, то закрывая его темным полотнищем воды, то взрываясь белоснежными фонтанами пены.

Мне скоро наскучили гимнастические упражнения на качающейся полочке у самого потолка. Не без труда спустившись со своего насеста и натянув сапоги и плащ, я вскарабкалась по вертикальному трапу. Ветер рванул дверь, волна ударила в борт — и я вылетела на палубу.

В слабом свете бортовых огней у ног возникали бледные призраки пенистых гребней, шипя заливали палубу и исчезали, гонимые ветром, в темноте.

Крохотная пылинка света, дрожащий огонек мигал вдали. Маяк ли это, стоящий на скале над морем, или одинокий буй, прикованный ржавой цепью, бледным лучиком указывает нам правильный путь?

Цепляясь за выступы палубной надстройки, я пробралась по узкой бортовой палубе на нос катера. Здесь, на банке (скамейке) у рубки, спал кто-то, прикрытый брезентом. Лицо рулевого, освещенное снизу слабым светом компасной лампочки, казалось трагической, призрачной маской. За рубкой было тише. Брызги не летели в лицо холодным дождем, волны, разрезаемые высоким носом судна, шипели и хлюпали в клюзах, но палубу не заливали. Я устроилась на ящиках с научным оборудованием. Пахло морем, смолой, влажным деревом и брезентом, приторным запахом солярки. Знакомый, любимый букет запахов, неразрывно связанный с экспедициями. Всего лишь месяц назад шумел за бортом весенними штормами Каспий, а теперь кидают катер шалые волны Японского моря.