Владимир Федюк - Керенский

• Название: Керенский
• Автор: Владимир Федюк
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03206-4

Александр Федорович Керенский — ключевая фигура в истории Февральской революции 1917 года. Едва ли кто другой из первых лиц государства когда-либо пользовался таким всеобщим обожанием, как Керенский в первые месяцы после свержения царского режима. С его именем связывали надежды на демократическое обновление России, на превращение страны в процветающее, свободное государство. Но надеждам этим не суждено было сбыться, и очень скоро всеобщее обожание сменилось столь же всеобщей ненавистью к премьеру Временного правительства. В советской историографии образ Керенского неизменно рисовался в самом карикатурном виде. Между тем и его личность, и та роль, которую он сыграл в истории русской революции, заслуживают пристального внимания и более чем поучительны. О судьбе Керенского и о крушении «эпохи надежд» рассказывается в новой книге серии «Жизнь замечательных людей».

---

В дальнейшем Малянтович отошел от политической деятельности. При большевиках он работал в различных государственных учреждениях и даже успел сыграть самого себя в фильме С. Эйзенштейна "Октябрь". Однако прошлое не отпускало его. Несколько раз его арестовывали, а в январе 1940 года Малянтович был расстрелян. Так же сложились судьбы Никитина и Гвоздева. Больше повезло Ливеровскому. Он тоже не избежал ареста и почти год провел в сталинской тюрьме, но в итоге был освобожден. В годы Отечественной войны Ливе-ровский принимал участие в проектировании знаменитой Дороги жизни. За эти и другие заслуги он был награжден орденом Ленина и умер в преклонном возрасте.

"Министрам-капиталистам" пришлось просидеть в Петропавловской крепости значительно дольше. Они были освобождены только в начале мая 1918 года в связи с первой амнистией, объявленной новой властью. При первой же возможности они постарались перебраться за границу. В политической жизни никто из них больше участия не принимал. Принадлежность к Временному правительству, которое проклинали и правые, и левые, стала для них клеймом на всю жизнь.

Но все это будет позже, а пока едва начинался новый день — 26 октября 1917 года. Внешне в Петрограде мало что изменилось. Так же продолжали ходить трамваи, так же по Невскому спешили на работу многочисленные служащие. Никто ничего толком не знал. События предыдущего дня не вышли за пределы центра столицы и завершились слишком поздно. К тому времени, когда Временное правительство было арестовано, все основные газеты уже были сданы в типографию. В результате в вышедших номерах никакой информации о происходящем в городе не оказалось.

Петроград заполонили слухи. Рассказывали о том, что победители устроили кровавую расправу над побежденными. Говорили о десятках изнасилованных женщин-ударниц, о сотнях растерзанных юнкеров. В то, что большевики сумеют удержаться у власти, никто не верил. Если уж в июле, когда во власти анархии был весь город, Керенскому удалось навести порядок, то подавно удастся и сейчас. В эти первые дни антибольшевистские силы в Петрограде не только не прятались, а, казалось, преднамеренно афишировали свою деятельность.

На лидирующую роль в антибольшевистской борьбе претендовали два центра. Во-первых — городская дума. После неудачной попытки "умереть" дума заседала непрерывно. По коридорам сновали какие-то люди, в боковых комнатах шло заседание фракций, в большом зале в каждом углу проходили импровизированные митинги. Здесь Авксентьев по телефону пытается собрать депутатов разогнанного "предпарламента", в двух шагах от него городской голова Г. И. Шрейдер рассуждает о необходимости созыва "Всероссийского земского собора".

Повсюду царила обстановка хаоса и какой-то нервической истерики. Набоков вспоминал: "Что касается ежедневных думских заседаний, то они носили характер сплошного митинга. Не было никакой повестки, никакого плана занятий. Все проходило в виде срочных, спешных, внеочередных заявлений. Чаще всего их делал сам городской голова. Вслед затем начинались бурные прения".[414] Большевистская фракция прекратила посещать заседания думы сразу после переворота. Некоторое время два-три представителя от большевиков еще заглядывали в здание на Невском в качестве наблюдателей, но вскоре прекратились и такие посещения.

Вторым претендентом на роль главного штаба антибольшевистской борьбы был Комитет спасения Родины и революции. Решение о его создании было принято на последнем заседании Временного Совета республики 25 октября, но окончательно состав и функции комитета оформились только на следующий день. Комитет был составлен по принципу представительства общественных организаций и политических партий. Хотя это специально не оговаривалось, Комитет объединял прежде всего представителей так называемой "революционной демократии". Кадетов в его составе было только трое — Набоков, Оболенский и графиня Панина, и то в центральное бюро их не включили. Председателем Комитета спасения стал Авксентьев, а его заместителями еще ряд известных деятелей из числа правых эсеров и меньшевиков.

Комитет спасения заседал в здании бывшего Училища правоведения на Фонтанке, где в дни революции расположился Исполком Совета крестьянских депутатов. Здесь тоже "занимались резолюциями — по обыкновению, споря о каждой фразе, о каждом отдельном слове, точно от этих фраз и слов зависело "спасение Родины и революции"".[415]

Россия задыхалась от слов. Это понимали все, кроме политиков, от которых зависело принятие решений. Осенью 1917 года все центральные газеты обошло стихотворение поэта-сатирика Д'Актиля (А. А. Френкеля) "Мы и они". Оно несколько длинновато, но мы все же позволим себе воспроизвести его, поскольку оно предельно ярко рисует ситуацию первых дней после большевистского переворота.

Уж тридцать суток ровным счетом
Бой длится и еще не стих.
Они нас чешут пулеметом,
Мы — резолюциями их.

Закат пылает в небе алом,
Морозный воздух недвижим.
Они грозят нам самопалом,
Мы — резолюциями им.

Смелы, находчивы и ловки,
Мы на своих местах чуть свет.
Они пускают в ход винтовки,
Мы — резолюции в ответ.

В минуту битв бесцельны споры,
Уж бой, так бой — и никаких!
Они громят нас из "Авроры",
А мы из резолюций их.

Над нами клочья дыма вьются
Как от погашенных шутих…
Они — в штыки на нас несутся,
Мы — в резолюции на них.

Смелей же по живому следу,
Слова текут, как кровь течет.
Еще напор — и нам победу
Бог красноречия пошлет!

Для того чтобы правильно понять происходившее в Петрограде в конце октября 1917 года, следует обратить внимание на важную деталь — Комитет спасения призывал к борьбе против большевиков, но не за Керенского и Временное правительство. Это отмечал в своих воспоминаниях В. Б. Станкевич: "Странным образом, борясь с большевиками, все боялись быть смешанными с правительством. При формулировке политической цели антибольшевистской акции в Комитете спасения Родины и революции я поднял вопрос о необходимости заявления, что борьба идет за восстановление правительства, низвергнутого большевиками. Но ни один голос не поддержал меня. Все указывали, что при непопулярности правительства в стране лучше о нем совершенно не упоминать".[416]

При таком положении дел шансы на победу у антибольшевистских сил были очень невелики. Против кого бороться — было ясно. За что бороться — оставалось непонятным даже для самих инициаторов движения. Одно было очевидно — не за возвращение Керенского. Свергнутый премьер еще что-то делал, еще пытался вернуться на белом коне в столицу, но всё это выглядело затянувшейся агонией.

В ШТАБЕ СЕВЕРНОГО ФРОНТА

Мы оставили Керенского в Гатчине, куда автомобильный кортеж премьера прибыл в половине первого дня 25 октября 1917 года. Керенский рассчитывал встретить здесь войска, по его сведениям, посланные с Северного фронта. Однако в Гатчине было тихо, и о войсках, идущих на помощь Временному правительству, никто не слышал.

В Гатчине было решено сделать остановку, для того чтобы пообедать и заправить автомобили бензином. Керенский прошел к коменданту города полковнику Свистунову, занимавшему помещения в первом этаже Гатчинского дворца. Но что-то в поведении коменданта показалось Керенскому подозрительным. Не желая искушать судьбу, он отказался от обеда. Правда, из-за спешки пришлось пожертвовать одним из двух автомобилей. Бензин из него слили в "пирс-эрроу" премьера, и Керенский продолжил путь.

Был уже поздний вечер, когда Керенский добрался до Пскова, где находился штаб Северного фронта. О том, что происходило в Петрограде, Керенский к этому времени еще ничего не знал. Но, видимо, он что-то подозревал, так как предпочел на время сохранить свое появление в тайне. В Пскове он направился не в штаб, а на служебную квартиру своего шурина генерала Барановского. После корниловской истории, в которой Барановский, по его мнению, проявил нерешительность, Керенский снял его с должности генерала для поручений. Барановский получил назначение на пост генерал-квартирмейстера Северного фронта. Здесь, в непосредственной близости от столицы, он должен был стать "глазами и ушами" своего высокопоставленного родственника.

По телефону в квартиру Барановского были вызваны главнокомандующий Северным фронтом генерал В. А. Черемисов и комиссар фронта В. С. Войтинский. В беседе с ними выяснилась странная картина. После ночного общения по телеграфу с Керенским генерал Черемисов действительно отдал приказ о формировании отряда, который должен был быть направлен в Петроград на помощь правительству. Предполагалось, что ядром его будут части 3-го конного корпуса, расквартированного в районе станции Остров.