Сергей Клычков - Князь мира

• Название: Князь мира
• Автор: Сергей Клычков
• Жанр: Русская классическая проза

 Проза русского советского писателя С. А. Клычкова (1889- 1940) связана с гоголевской традицией совмещения реального и фантастического планов - это создает в романах "Сахарный немец", "Князь мира" и др. атмосферу гротескно-сказочного быта, в котором действуют его излюбленные герои - одинокие мечтатели, чудаки, правдоискатели.

---

Хомка, когда пришло ему время жениться, ходил к нам в Гусенки к колдуну Филимону, который умел выводить чертовы пятна с лица человека… Филимон будто бы велел ему каждой весной ловить ежей на полосах и варить их с луком, живьем кидая в кипящую воду… смазываться перед каждой заутреней этим отваром и пить его наполовину с боговым маслом, но, видимо по всему, Хомка был такой человек, которому и колдуны не помогали.

Может, как раз по такому его уродству из Хомки и вышел у Рысачихи первый хвостач, костоправ, у которого не было жалости ни к старику, ни к молодому, который, если барыня назначала кому на первый раз двадцать пять палок, так уж от себя добавлял еще половину.

- Пришел? - тихо спросила барыня, оторвавшись от клавишей, когда скрипнула дверь и на пороге рядом с Марьей Савишной из черноты и пламени выступило страшное лицо Хомки.

- Пришел… пришел, калина-малина садовая. Как же, говорит, сижу и дожидаюсь. Я, говорит, зна-аю, когда я барыне нужен! - закракала ключница, отошедши от Хомки, который опустился на пол и приник на порог.

- Ну, ты помолчи… пять копеек получишь, - махнула на ключницу барыня ручкой, - дело есть к тебе, Хомка! - встала барыня к двери бочком. -Жениться как ты, Хомка, еще не раздумал?..

Хомка ударился лбом о порог, а Аленушка чуть высунулась головой из коленок, взглянула на Хомку и снова ее уронила.

- Ну, если еще не раздумал, - растягивала Рысачиха слова, скоса поглядывая на девку, - так я тебе подыскала невесту!

Хомка опять ботнул в порог, Мария Савишна сложила на животике ручки, терпеливо ожидая, что будет дальше, Аленка же, словно разбуженная последними словами барыни, вскочила на ноги, взметнулась руками и снова бросилась перед барыней на колени.

- Не пойду… барыня милая, не невольте… все равно не пойду! -сказала девка с такой не идущей к ее заплаканному лицу твердостью, которой Рысачиха, видимо, совсем не ожидала.

- Да ты что… что ты… спятила?..

- Не пойду… лучше живой в землю заройте!

- Кто же тебя будет спрашивать, дура? - сломала бровь Рысачиха. - Да как ты смеешь еще говорить?!

- Теперь мне… не страшно! - твердо отчеканила девка.

- Молчать! - вскричала барыня и пнула Аленку ногой, Аленка качнулась чуть от удара и вытянула руки, не вставая с коленок.

- Посмотрим… поглядим… откуда пойдет дым, как говорит Мироныч! Ты слышишь, ворона? Ты чего же это глядела? А? - обернулась Рысачиха к ключнице.

- Вижу… вижу, калинка-малинка! - сначала как бы обрадовалась ключница Аленкиной беде.

- Чего ты глядела?..

- Говорила же тебе, калинка-малинка… преупреждала!..

Рысачиха затопала на ключницу и сжала кулаки:

- Молчи!.. Молчи!.. Как ты смеешь? Хомка, выпороть ворону!

- Прости, калинка-малинка садо-овая! - завопила ключница, тоже опускаясь, словно подшибленная, на половик. - Не доглядела! Не доглядела!

Марья Савишна хорошо знала, что всякие оправдания в такую минуту могут повредить только делу.

- Прощать тебя я устала! Хомка, отдаю в жены тебе трепалку Аленку. Я тебя позвала… вроде как на смотрины… хотя… не смей, не смей подымать хари, после лучше увидишь! А теперь другое дело: завтра приехать князь обещался, будет часам к десяти! Смотри у меня, чтобы собаки были все в порядке! С вечера накормить, а завтра чтобы ни крошки! Иди! Завтра получишь Аленку!

Аленушка ударилась о пол и словно застыла. Марья Савишна сложила на груди руки крест-накрест, словно во время молитвы, и глядела на барыню вороньими моргливыми глазками, а Хомка, не вставая на ноги и не подымая лица, повернулся на месте и пополз в коридор на четвереньках…

- Хомка! - бросилась барыня к двери. - Захвати с собой эту ворону и дай ей ради первого раза… - барыня вроде как задумалась и поглядела на ключницу, - всыпь ей… три палки! Пшла, пшла, тебе говорю!

- Слушаю, барыня! - зашлепали из коридорной тьмы Хомкины губы, а Рысачиха схватила ключницу за руку, вытолкнула ее и с поспешностью захлопнула дверь.

- Ну, невеста, - сказала барыня девке, - вставай… с женихом належишься… собери мне постель…

- Слушаю, барыня, - покорно поднялась Аленка, не скрывая уже выпертого наперед живота.

- Уходилась я с вами! Эх ты, а еще князь предлагал поменять тебя на борзую!

Аленушка поклонилась, не глядя на барыню, и проскользнула в портьеры как тень.

СТРАШНЫЙ СОН

Плохо спала в эту ночь Рысачиха.

В первый раз в сердце строгой барыни шевельнулось что-то похожее на жалость к бедной Аленке, к которой как-никак Рысачиха привыкла, да и кем ее заменить?

У Рысачихи четыреста душ, а что с того толку?

Одних баб десять хороводов, а урод на уроде и такие грязнухи, варачки, что к себе на шаг не подпустишь!

Кого тут к постели приладить, когда даже с дворовых девок валятся вши, только за косу дерни?!

Ходит у Савишны в помощницах кривая Палашка, девка как будто бы ничего, если не считать, что кривая, но никак не отучат: после первой порки по ночам со страху прудится!

Пожалуй, тоже Савишну обидела зря?!

Надо ей бумазеи подарить, не зря же Савишна намекала на князя… ну, что же: побаловался немного!.. А Мироныч говорит, что за Аленкой что-то приглядывает очень Буркан, как бы не стал свататься, как этот страшилище Хомка, а тут эна что вышло! Нет, нет, Аленку надо выдавать с разумом: а то еще греха наживешь! Не спишь да выспишь, дом подожгет… высадит двери плечом (что кузнецу сторожа?) и барыню стукнет!

Ведь даст же бог одному человеку такую силищу!

Буркан, говорил староста, на колеса без клещей обода нагоняет, в ковку, если лошадь задом кидает, держит за ногу одною рукой, меняя подковы, и будто бы даже ударом пятипудового молота из каленого куска железа выбивает сразу сковороду!

Нет, с таким выродком надо иметь осторожку!

Лучше обоих женишков этих просто-напросто как-нибудь обойти, потому что и Хомка ведь нужен, хотя отец Ермолай не нахвалится Бурканом, такой, говорит, смирный мужик, пальцем никого не тронет, словом не заденет и в церковь ходит каждое воскресенье! Но кто его знает, когда если любовь? Что на свете злее любви? Что-что, а это барыня на себе испытала!

Нет, лучше, пожалуй, и в самом деле Аленку поменять на борзую!

Ах, какая собака, у Рысачихи ни одной такой не найдется! И что князь так уперся в Аленку, когда барыня ему три целых семьи отдавала?!

А лучше… лучше всего… Тут Рысачиха погорячела всем телом и облилась вдовьим румянцем… Лучше всего… - что с того, что пасьянс не выходит, и у других вон тоже только из тысячи - раз, и то наудачу! - выйти и в самом деле, нешто, за князя? Тогда и борзая будет, и Аленку можно простить; в наказание, правда, когда разродится, можно сучку от борзой заставить выкармливать грудью для улучшенья породы. Без наказания оставить, конечно, нельзя! Не годится!

А в самом-то деле?!

Рысачиха глубоко вздыхала, повертывалась с боку на бок в перине и хваталась за грудь, на груди при мысли о князе упруго вскакивали соски, как на дозоре, и барыня, щекоча их горячими пальцами, для самой себя незаметно от сладких мечтаний наконец погрузилась на теплое дно сновиденья.

*****

В Рысачихином сне уже вовсю гремела музыка на невидимых хорах, веселая свадьба была в полном разгаре, и перед преображенными глазами барыни мелькали по большому, украшенному цветами залу мундиры, блестя золотом эполет, в столь головокружительном вальсе, что ни у дам, ни у кавалеров не было видно голов… мундиры, мундиры, белые бальные платья с широкими подолами, а у подъезда то и дело палит медная пушка, которая осталась в память майора, сохраняясь в музейной комнате, где все стены завешаны саблями, бердышами, генеральскими лентами и орденами… рядом с барыней князь в фельдмаршальском чине, и такой молодой… усики - волосок к волоску, на лбу ни морщинки, а брови черные-черные и выгнулись страстной дугой.

- Сколь он прекрасен, - шепчут Рысачихины губы и улыбаются, и руки, как бы невзначай, роняют на пол цветы, а князь склоняется грациозно, двумя пальчиками подымает цветок и гадает по лепесткам о любви, - неужели это Копыто?.. Как же это я до сих пор его не разглядела?..

- Любит, - слышит Рысачиха ласковый шепот у порозовевшего уха.

- Не любит, - кокетливо отвечает она и, отвернувшись, смеется счастливым смешком в лебединое опахало, которое всегда висит у нее в изголовье, как память далекой поры, когда блистала она в Петербурге.

- Любит… любит, - смеется князь и увлекает барыню под руку по мраморной лестнице с дорогими коврами, внизу которой в парадные двери, раскрытые настежь, бьет такое яркое солнце, какого в наших хмурых местах никогда не бывает…

У подъезда стоит, танцуя от нетерпения, буланый жеребец Адонай, за которого в свое время запороли дурачка Недотяпу, недаром жеребца кормят гречихой, ишь, какой лосный, как в зеркало можно глядеться… А Адонаю на шею кобыла Аврора, тоже хорошая лошадь, положила пятнатую голову со вздутыми ноздрями и большими ушами, на ней всегда ездит князь, потому что она не трясет, а у князя давнишний недуг… несваренье…