Сергей Клычков - Чертухинский балакирь

• Название: Чертухинский балакирь
• Автор: Сергей Клычков
• Жанр: Русская классическая проза

 Проза С.Клычкова (1889-1940) сказочная по форме, пронизана народно-поэтическим восприятием мира. Он пишет о самобытности, природной одаренности крестьянина старой Руси, языческой стихии его воображения.

Критика 1920-30-х годов сравнивала прозу писателя с творчеством Гоголя, Лескова, Мельникова-Печорского.

---

Жалко медведице стало своих медвежат, да нечего делать: зверь любит свободу больше, чем человек!..

Пока они там торговались, залезла медведица на переклад, где куры несутся и собран разный хозяйственный хлам, и на накате процарапала здоровой лапой в крыше солому, сломала жердь по соломе, и в тот самый миг, когда у егерей в руках звякнули цепи, она соскочила, как молоденькая, в Спиридон Емельянычев огород, что всегда у нас сзади дома, - оттого и поднялись так торчками у коней Петра Еремеича уши.

Проковыляла она по огороду, как подбитая баба, а потом, откуда прыть взялась, выбежала за околицу, поваливши огородный плетень, а за околицей в то время тут же за Гусенками стояли кусты, и за кустами, рукой подать, -чертухинский лес…

Первые ее егеря увидали, свистнули было, да где!..

В лесу медведиха словно провалилась сквозь землю… Должно быть, издохла, дохлого же зверя человек никогда не найдет: зверь умеет сам себя хоронить.

Бросился было и Спиридон ее догонять, да было уж поздно: воротился ни с чем. Сели они с барином опять на лавку за стол и долго не могли ни слова друг другу сказать, потому больно уж это неожиданно вышло с медведихой.

- Вот уж и верно, Спиридон, как ты говоришь: на базаре двое глупых, -первый заговорил барин и усмехнулся на Спиридона.

- Не говори, какой грех!..

- Ну, так как же теперь будем кончать?..

Спиридон молчал и не знал, куда глаза и руки девать.

- Мне, Спиридон Емельяныч, пора, и так завозился!..

- Да как тут кончать? - осмелел Спиридон. - Я уж теперь и не знаю: у кого медведица убежала - у тебя или у меня, потому мы сторговались и хлопнули в руки…

- Ну, эти балушки ты, Спиридон, оставь для другого, не с дураком каким дело имеешь! - сердито пискнул Бачурин.

- Да кто вас, барин, дурит… Умнее вас по всей округе никого не найдется… Только я… по справедливости!..

- Полно, Спиридон, антиминсы на пне раскладывать: справедливости нет никакой!..

Тут-то вот барин Спиридона и облапошил: должно быть, пока бегал Спиридон догонять медведиху, он у него на полке все книги пересмотрел.

- Я, видишь ли, Спиридон, не знаю: была у тебя медведиха на самом-то деле али нет… бог тебя знает, может, ты глаза отводить умеешь?

- Нет, уж мы этим не займуемся, - намекнул Спиридон, что сам-то барин как раз на эту руку не особенно чист.

- Но ведь… медвежата остались!..

- Остались! Как же, остались! - радостно подхватил Спиридон, словно про них и забыл…

- Ну вот… за этих медвежат я согласен, Спиридон Емельяныч, отдать тебе мельницу…

- Ну что ж… Вот и ладно!..

- И три венца подрублю!..

- Вот уж спаси те, барин, Христос!..

- Только и у меня к тебе будет добавка, - равнодушно сперва барин отвернулся от полки, на которой были иконы и книги, а потом словно прыгнул к ней. - Сниму солому, и дом тесом покрою, и по лицу тесом… а ты мне к двум медвежатам вот эту книгу прибавь.

Бачурин снял с божницы "Златые уста".

Уж то ли затемнение какое случилось со Спиридоном, то ли еще почему: может, принял книгу за простой самый обычный псалтырь или знал все хорошо, да больно мельником ему быть захотелось, хорошо неизвестно, - мотнул Спиридон головой и ничего не сказал.

Облупил, значит, барин Спиридона как липку, и с той поры пропала, братцы, эта дивная книга навеки!..

Потому, что к этому народу попадет, так уж не выдерется!..

Повеселел барин на лицо, хлопнул он в Спиридонову лапу своей маленькой ручкой и с книгой под мышкой пошел на крыльцо. Спиридон с поклоном его провожал. Петр Еремеич усадил барина половчее в кибитку, с боков егеря поместились с медвежатами, прыгнул Петр Еремеич на облучок, и скоро заплакал под дугой колокольчик, унося Спиридоново счастье.

Эх, мужик, борода как лес, а такой диковины не уберег!!..

Так говорят у нас старики: не знаю, чему больше верить… Я-то думаю, что могло быть так и этак, а вы… можете ни тому ни другому не верить!..

Глава четвертая СОН-СИТНИК

ДУРНОЙ ЗВЕРЬ

Так был продан вольный зверь барину в рабство. Потому умный зверь никогда не пойдет по дороге, которая проложена топором, и не побежит по тропе, намятой ступней человека.

У зверя свои, звериные тропы, которых подчас человек и не видит, потому что зверь по земле умеет ходить, не попирая травы… И часто что лось по болоту пройдет, что птица пролетит над этим болотом - все едино: от них и духу никакого не будет.

Зимой дело другое!..

В ее белом зеркале видит звериная смерть, где какой зверь ни пройдет… За лисой тянется цепочка, как от часов, от зайца остаются все лапки, и передняя показывает на снегу, куда он спетлял, от волка памятка - острые когти в ту сторону, куда он глядит, когда идет за добычей!..

Ни один зверь не ухоронится от смертного глаза!..

И часто в лесу перед звериной кончиной звериная смерть трубит беззубым ртом в звонкий охотничий рог, торжествуя победу.

Не вздумай пойти да поглядеть, что там стоит за охотник!..

И ты попадешь ему в пестерь!..

Потому умные звери и не выходят зимой из берлоги: лучше-де в берлоге лапу сосать, чем висеть одной шкуркой у печки, хотя у печки и много теплее.

У зверя свои, звериные тропы, и разум у зверя - звериный!..

И зверь с человеком спокон веку живет во вражде!..

Ой, и не любит же зверь человека!.. И запаха его даже не любит! Ни от одного зверя так не несет, как от человека, а уж то ли зверь не пахуч, когда он линяет! Тяжелым человечьим дыхом ни один зверь не может дышать, потому наткнется зверь на дороге на след от колес, и у него сама поднимается шерсть на хребтине.

А все оттого, что человек, переставши быть зверем, сам стал больше, чем волк или медведь, на дикого зверя похож, хотя и сменил шкуру на пестрядину, ходит в церковь и в баню, но ни святее, ни чище не стал, и тайна, которой держится мир, по-прежнему бежит от человека, как незаметный на снегу горностай от лисицы. Все в мире человека боится. А все оттого, что хитрости в нем - так уж да!..

Уж и хитер!..

Этой-то хитростью и переманил он из леса немало слабых зверей к себе на вечное рабство: коня в железо обул, быку на шею ярмо наложил, из барана шьет шубу и делает сальные свечи, собаку приучил за хвост и за лапки приносить из леса целого зайца, рысь в кота обернул, кабана - в свинью и сам стал самым дурным, поганым зверем - свиньею!..

Даже петух и тот позабыл, что он совсем и не птица, а…лесные часы, и некогда в роковой день перенес роковой двенадцатый час из леса на скотный двор к человеку…

Пошел было его домовой выручать, да и сам приручился, и у него, как у настоящего беса, рога отросли, меж рогов плешь, словно блюдо, и ведет он дружбу с тех пор уж не с нами, а с нечистым, нечистый же спокон века живет с человеком, и нет такой хаты и дома, где бы не было с добрый десяток чертей, только так, на простой глаз они не больше… мокрицы!..

На каждый обиход человека есть свой особо приставленный черт!

Есть черт, как видишь, соборный, в чертях чин высокий, он только в карете с архиереем ездит по епархии, а если и служит, так где много торжества и народу, и есть черт сортирный: живет он в больших городах, в уюте, удобстве, спит на пружинном матраце, и все его назначенье - в руках держать наготове бумажку и подтирать человеку сиденье.

Но на черта человеку теперь начихать!..

Он ему зубы пять раз сам заговорит!..

Черт и человек не мешают друг другу, потому оба живут во уничтожение мира и жизни.

Ой, бегут за годами годы еще быстрее, чем мои лоси от пули!..

Не за горами пора, когда человек в лесу всех зверей передушит, из рек выморит рыбу, в воздухе птиц переловит и все деревья заставит целовать себе ноги - подрежет пилой-верезгой. Тогда-то железный черт, который только ждет этого и никак-то дождаться не может, привертит человеку на место души какую-нибудь шестерню или гайку с машины, потому что черт в духовных делах - порядочный слесарь.

С этой-то гайкой заместо души человек, сам того не замечая и ничуть не тужа, будет жить и жить до скончания века!..

*****

Так Антютик закончил рассказ, когда они с Петром Кирилычем сидели на спине высокого лося и любовались на Боровую мельницу. Как уж там обо всем ином рассказывал ему Антютик, мы доподлинно верно не знаем, но вернее всего, что еще больше прибавил, чем мы, потому как-никак - все же леший!..

Слушает Петр Кирилыч как зачарованный, и не может пошевельнуться, хотел было спуститься на землю, но Антютик схватил его за руку, сжал ее и на весь лес гикнул: лось на сажень подпрыгнул, повернулся в скачок и вихрем вынес в кусты.

Ветер засвистел Петру Кирилычу в уши, у кустов и низкорослых деревьев подолы так и заходили, как у баб на свадебной пляске… Но не прошло и минуты, кажется, снова все стихло, лось пошел неторопливым шагом, сощипывая по дороге с канавки траву. Антютик молчал, молчит и Петр Кирилыч… и словно не видит, как сменяются сосны и ели березовыми и осиновыми рощами: всюду разлито тихое дуновенье весны, которое бывает в первые весенние ночи, когда неожиданно грянет тепло и землю распарит, и пышет тогда от земли, как от молодухи.