Андрей Андреев - Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

• Название: Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы
• Автор: Андрей Андреев
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9551-0320-4

Как появились университеты в России? Как соотносится их развитие на начальном этапе с общей историей европейских университетов? Книга дает ответы на поставленные вопросы, опираясь на новые архивные источники и концепции современной историографии. История отечественных университетов впервые включена автором в общеевропейский процесс распространения различных, стадиально сменяющих друг друга форм: от средневековой («доклассической») автономной корпорации профессоров и студентов до «классического» исследовательского университета как государственного учреждения. В книге прослежены конкретные контакты, в особенности, между российскими и немецкими университетами, а также общность лежавших в их основе теоретических моделей и связанной с ними государственной политики. Дискуссии, возникавшие тогда между общественными деятелями о применимости европейского опыта для реформирования университетской системы России, сохраняют свою актуальность до сегодняшнего дня.

Для историков, преподавателей, студентов и широкого круга читателей, интересующихся историей университетов.

---

Данное утверждение можно было бы считать корректными, если предполагать, что появление университета служит естественным продуктом общественного развития в любой стране и носит, так сказать, «автохтонный» характер. С этой точки зрения Россия – особенная страна, раз в ней университетов в средние века не возникло. Однако возможна и другая точка зрения, которой придерживается методология данной работы – развитие университетов рассматривается здесь как процесс экспансии в масштабах Европы, в ходе которой происходит перенос и усвоение определенных образцов высшей школы, подчас не имеющих непосредственной связи с местной культурой и традициями.

В таком случае, говорить об отставании в возникновении университетов в России бессмысленно – они появляются именно тогда, когда процесс распространения европейских университетов достигает территории российского государства. Необходимо только правильно датировать это время: как показал анализ, проведенный в предыдущем параграфе, массовая экспансия высшего образования из Центральной в Восточную Европу началась в последней четверти XVI в. и практически сразу затронула православные земли Речи Посполитой, откуда в XVII в. представления об университетском образовании перешли и в Московское царство. Таким образом, именно XVII век вполне естественным образом и должен служить точкой отсчета в зарождении отечественной высшей школы. И это отнюдь не «поздно» в масштабах Европы, о чем свидетельствует, например, тот факт, что в соседних землях Северной Европы – шведской Прибалтике и Финляндии – университеты появились в том же XVII в. (лютеранские университеты в Дерпте / Тарту (1632) и Або / Турку (1640)).

Утверждение, что представления об университетском образовании переходят в Россию в XVII в., не означает, что в более раннюю эпоху здесь совсем не знали об университетах. Так, отдельными представителями древнерусской книжности уже в конце XV в. осознавалась потребность в научном богословском образовании, о чем, в частности, свидетельствует появление в Ростокском университете в 1493 г. первого из известных нам русских студентов – Сильвестра Малого из Новгорода, вероятно посланного архиепископом Новгородским Геннадием, который тогда подготавливал полный свод библейских книг на церковнославянском языке и нуждался в квалифицированных переводчиках, образованных в богословии.[333] Архиепископ Геннадий ходатайствовал перед митрополитом и об открытии собственных училищ на Руси. Одна из самых ярких фигур русской культуры первой половины XVI века – Максим Грек, прежде чем прибыть на Русь, учился в нескольких университетах Италии – Болонском, Падуанском, Феррарском, и полученное образование отразилось на его творчестве. В 1582 г. Антонио Поссевино предлагал Ивану Грозному организовать отправку русских юношей для обучения различным наукам в иезуитских академиях, а в царствование Бориса Годунова польский король Сигизмунд III (надо думать, с подачи тех же иезуитов) просил царя разрешить открыть латинскую коллегию для обучения проживавших в Москве поляков и других горожан.[334] Когда же при Лжедмитрии I в 1605 г. иезуиты обосновались в Москве, устами самого царя была озвучена мысль об основании здесь университета – очевидно, католического.[335] Впрочем, проекты иезуитов были нереалистичными: характерна твердая позиция Боярской Думы, высказанная еще при Борисе Годунове, против преподавания на латинском языке: «На Руси издревле было единоверие, а с разноязычием наступит и разноверие».

Поскольку для университетской истории после Реформации была свойственна конфессионализация (суть которой, напомним, заключалась в том, что каждое государство основывало или обращало университеты в официально поддерживаемую им конфессию), то Россию естественным образом ожидало создание не католического, а православного университета. Однако первые попытки его организации, предпринимавшиеся в восточных землях Речи Посполитой, вскрыли ряд трудностей, которые нужно было преодолеть, чтобы встроить новое училище в систему церковно-государственных и общественных отношений. Похожие трудности проявились и в Московском царстве XVII в., приведя к тому, что процесс открытия затянулся здесь на несколько десятилетий.

Одной из главных трудностей служило отторжение в массовом церковном сознании новых понятий и принципов, которые несло высшее образование, тем более что они шли с «еретического» Запада и на чужом языке. Как точно заметил В. О. Ключевский, с точки зрения московских людей, особенно распространившейся после Смутного времени, изучение наук казалось изменой древнерусской старине, вековым устоям религиозного быта, а значит, занятием не только не нужным, но и небезопасным, способным повредить вере, и, в конечном счете, погубить душу.[336] О том, что подобные мнения были распространены в православной церкви не только на территории российского государства, но и на других землях, свидетельствует приведенный выше пример Иоанна Вишенского.

Поэтому для усвоения научных понятий в России нужны были посредники из «своей» же православной среды, уже воспринявшие систему высшего образования. И они появились в XVII в. в лице киевских монахов – выучеников Киево-могилянской коллегии. Митрополит Петр Могила гордился своим училищем и предлагал распространять его опыт на другие страны (что, как упоминалось, успешно произошло в Молдавии и Валахии). В 1640 г. он отправил послание царю Михаилу Федоровичу с предложением соорудить в Москве особый монастырь, в котором могли бы жить выходцы из Киево-братского монастыря – своего рода «московский филиал» Киевской коллегии, чтобы обучать «детей боярских и простого чину грамоте греческой и славянской». «Дело то Богу угодно будет и твоему царскому величеству честно, и во всяких странах преславно», – писал царю Могила.[337] Предложение в Москве приняли сочувственно, и, хотя с некоторой задержкой, в 1649 г. в Москву были приглашены киевские монахи Епифаний Славинецкий и Арсений Корецкий-Сатановский. В последующие годы ими был выполнен огромный труд по переводу с греческого и латинского на славянский язык античных и средневековых учебных трактатов по широкому кругу предметов (от анатомии до «гражданоправительства»), а также подготовке греко-латино-славянских словарей.[338] Покровительство развитию наук при царском дворе оказывал ближайший друг царя Алексея Михайловича, окольничий Ф. М. Ртищев: в частности, на его деньги под Москвой был основан Андреевский монастырь, «ради во оном монастыре российскаго рода во просвещение свободных мудростей учения».[339]

Приглашая монахов из Киева, Алексей Михайлович упомянул и о преподавании ими «риторского учения», что (с точки зрения последовательности школьных предметов в classes inferiores) соответствовало бы учреждению гимназии, и действительно, Ртищев привлекал на учебу «к киевским старцам» московскую служилую молодежь.[340]

Однако даже «адаптированная» киевлянами наука вызывала негативную реакцию, виной чему, в том числе, была опора последних на латинский язык. Как и два десятилетия назад в Киеве, при основании могилянской коллегии, так и теперь в Москве высказывались подозрения в неправославии приезжих учителей. Из возникшего в 1650 г. следственного дела видны отзывы, что «старцы они недобрые, доброго учения у них нет… Да и кто по латыни ни учился, тот с правого пути совратился».[341]

Впрочем, и другой источник образования, без латинского языка, с помощью греко-славянских школ, куда, как и в западнорусские земли, приглашались бы греческие учителя с благословения восточных патриархов, не приносил немедленных плодов. Так, не состоялась в Москве греческая школа монаха Иосифа, направленного в 1632 г. александрийским патриархом. В 1649 г. близ Патриаршего двора, в Чудовом монастыре школу открыл грек Арсений, но уже вскоре он был сослан на Соловки, обвиненный в неправоверии.[342] Как видно, дело оказывалось не только в латинском языке: подозрение вызывал и греческий («Вот учится у киевлян Ф. Ртищев греческой грамоте, а в той грамоте еретичество есть», – толковали москвичи), а главное, содержащиеся в новых книгах идеи.

В этой ситуации важное значение должна была иметь твердость позиции верховных властей – светской в лице царя и духовной в лице православных патриархов – по учреждению училищ в Москве, а также присутствие у престола постоянного ходатая по делам образования.

В роли последнего выступил западнорусский ученый Самуил (в иночестве Симеон) Петровский-Ситнианович, прозванный в Москве Полоцким. Он учился в 1640—50-х гг. в Киево-могилянской коллегии, а затем в иезуитских коллегиях Великого княжества Литовского (по всей видимости, Полоцкой и знаменитой Виленской академии) и представлял новое поколение монахов – выходцев из Киева, прекрасно владея латинской образовательной традицией и не понаслышке зная устройство западных академий. В Москву Симеон Полоцкий переехал в 1664 г., приобрел доверие Ф. М. Ртищева и вскоре был назначен учителем и наставником царских детей, получив, тем самым, постоянный доступ ко двору[343].