Юрий Фельштинский - Архив Троцкого (Том 3, часть 1)

• Название: Архив Троцкого (Том 3, часть 1)
• Автор: Юрий Фельштинский
• Жанр: История

В третью книгу 3-томного собрания документов из Архива Л.Д.Троцкого, хранящегося в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета (США), вошли материалы, охватывающие период с августа по сентябрь 1928 г. Данный трехтомник продолжает документальную серию публикаций «Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923-1927 гг.».

Подавляющая часть документов данного издания публикуется впервые.

---

Момент такой ревизии пришел бы только тогда, когда бы мы совместно с В. М. Смирновым решили, что ВКП(б) труп, т. е. что Октябрьская революция труп. Мы этого не думаем и поэтому остаемся на почве платформы. Но оставаться на почве платформы это означает видеть те опасности, которые она сигнализирует и, видя их, сохранить единство оппозиции. Я глубоко убежден, что если бы Л.Д.[Троцкий] заблаговременно разослал проект своего заявления, то мы сговорились бы на одном тексте и, несмотря на разногласия в оттенках, Смилга и я не подали бы своего заявления. Не имея текста, мы подали свое. Оттенки получили официальное выражение, но это не должно было помешать солидаризироваться в основном с заявлением Л.Д.[Троцкого], которое подписали все ссыльные товарищи, ибо эта подпись для всякого означала одно: вы нам, ленинцам-большевикам, мешаете выправлять свои разногласия, мы их не скрываем, но мы все-таки один отряд, борющийся за реформу партии и сов[етской] власти, и вам нас не разделить. Я советую Вам послать такую телеграмму конгрессу. Поворот направо властно этого требует. Всякие другие соображения должны отступить на задний план. Евгений Алексеевич [Преображенский] тоже намерен был это сделать.

Жму Вашу руку, пишите.

К. Р[адек]

Томск, 8 августа 1928 г.

Г.Прозоровская[105]. Еще раз о «левом курсе». 10 августа

Развернувшиеся события последнего времени, получившие свое завершение в решениях июльского пленума,— решениях, которые означают неприкрытую победу правых над центристами,— заставляют еще раз призадуматься: что же, в сущности, представляет из себя этот нашумевший «левый курс»?

Назвать его просто «наваждением»? Утверждать, что никакого «левого курса» не было, вообще ничего не было, был, как у гоголевского Поприщина[106], «день без числа» (из письма тов. Дашковского)? Это хотя и звучит остроумно, но означает в лучшем случае лишь естественную реакцию против слишком неосторожных увлечений «левым курсом», которые наблюдались у некоторых наших товарищей, а в худшем случае — лишь желание отмахнуться от явления, которое необходимо понять и разъяснить.

«Левый курс» центристов является рефлексом каких-то объективных причин, лежащих в основе классовых отношений,— это несомненно. И эти причины, эти соотношения социальных сил необходимо вскрыть и объяснить.

До последнего времени все товарищи, признававшие «левый курс» (как те, которые непомерно им восторгались вместе с товарищами Радеком и Преображенским, так и те, которые относились с должным скептицизмом к его «левизне»), сходились в одном: «левый курс» означает резкий перелом (оптимистическая оценка) или робкие шаги, зигзаги (умеренная оценка) на пути выправления политической линии, поворота, сдвига в сторону пролетариата. Ведь когда мы все толковали о «левом курсе», то нас интересовал в первую очередь вопрос о его «левизне» исключительно с точки зрения возможности поставить знак равенства между этой «левизной» и пролетарской линией. Знака равенства никто из нас не поставил, но все же мы трактовали все эти шаги и зигзаги как приближение к правильному пролетарскому пути.

Пересмотрев еще раз внимательно, в свете последних событий, перечень всех намеченных весною «левых» шагов, который (наряду со всеми другими товарищами) был сделан мной в конце мая с. г., приходится на этот раз прийти к печальному выводу, что, во-первых, от всех «левых» начинаний почти ничего не осталось и, во-вторых, что и осталось, ничего решительно пролетарского в себе не заключает (боюсь, что навлеку на себя негодование и обвинение в каком-нибудь «уклоне»).

Привожу свой старый перечень «левых» шагов.

1. 107-я статья — отменена июльским пленумом. Хотя апрельский пленум тоже постановил отменить ее, тогда это не имело такого политического значения. Именно одновременная отмена 107-й ст. и повышение хлебных цен указывает, что ЦК сошел с «левого» пути административного нажима на кулака и вступил на правый путь изъятия хлеба у последнего посредством повышения цен.

2. Оживление колхозного движения. Во-первых, резолюция пленума выдвигает на первый план индивидуальное крестьянское хозяйство — это знаменует победу правых и сдачу позиций центристов. Во-вторых, само оживление колхозного движения и при своем недавнем бурном расцвете (на страницах «Правды» и других периодических изданий), и при теперешнем его спаде имеет, на мой взгляд, глубокие объективные причины, ничего общего не имеющие с полевением центристов именно в сторону пролетарской линии.

Спрашивается, что чему предшествовало: новый курс в колхозной политике как в расширительном толковании «левой» весны, так и в духе резолюций XV съезда — стихийному, идущему из глубин деревенской жизни колхозному движению, или это стихийное крестьянское движение есть результат «левого курса»? Все факты говорят за первое. Интересно сопоставить следующие цифры: Госплан проектировал прирост колхозов за пятилетие на 13,3 тыс., контрольные цифры на 1927-1928 г. предполагали прирост колхозов по Союзу в сравнении с прошлым годом на 3,6%, или увеличение с 18 011 до 20 464 единиц, а фактическое число колхозов без всяких Госпланов и контрольных цифр (и без малейшего участия «левого курса» и даже XV съезда) увеличилось за первое полугодие 1927—28 г. на 15849, т.е. почти удвоилось.

Что это означает? А то, что могучий рост колхозного движения отражает не «левые» намерения ЦК, отражающие, в свою очередь, нажим пролетариата. Нет, это движение есть стихийное движение самого крестьянства, т.е. мелкой буржуазии, убедившейся на жестоком опыте последних лет в невозможности выкарабкаться из трясины пауперизма, опираясь на развитие своего мелкого индивидуального хозяйства.

Об этом заговорили сейчас многие на страницах печати, вроде Ксенофонтова, Карпинского и др[угих], за что и обрушились на них громы и молнии правых молодчиков — Астровых, Марецких и пр. Об этом говорит, например, в своем докладе в президиуме Госплана СССР работник Укрсовхозтреста Маркевич следующее:

«Я позволю себе обратить ваше внимание на несколько цифр, которые чрезвычайно ярко характеризуют наше нынешнее крестьянское хозяйство и достаточно убедительно свидетельствуют о том, что индивидуальное крестьянское хозяйство не имеет никаких перспектив дальнейшего развития своих производительных сил. Мы имеем на Украине 49% дворов с площадью посева до 3 дес. Средняя площадь посева этих хозяйств — 1,9 дес. на двор; 64% этих дворов лишены тяговой силы — безлошадные. Но если бы эти безлошадные дворы приобрели по одной лишь лошадке, мы имели бы в этой группе дворов 63 лошади на 100 дес. посева, т. е. такое количество лошадей, которое поглотило бы весь урожай этих хозяйств. Этот пример я счел нужным привести даже на таком авторитетном собрании, чтобы лишний раз подчеркнуть всю экономическую абсурдность и несостоятельность продолжающихся и доныне разговоров о возможности уничтожения безлошадности при условии сохранения индивидуального крестьянского хозяйства. Это абсолютно невозможно, это вреднейшая утопия, о которой серьезно и разговаривать нельзя — которая стоила и стоит нам больших денег в настоящее время» (сборник Наркомзема[107] «Пути обобществления сельского хозяйства», вып.1, с. 8).

Вступая в широком масштабе в колхозы, крестьянин, бедняк или середняк, делает это не потому, что он наслушался нашей агитации о «кооперации — столбовом пути к социализму» (характерно, что к моменту оживления колхозного движения агитация за колхозы и совхозы со стороны парторганизаций и в городе и в деревне совершенно затихла), а потому, что это единственный выход из создавшегося для него положения. Следует отметить, что 13 тыс. колхозов, возникших за первое полугодие 1927-1928 г., в подавляющем большинстве являются первичными объединениями, ничего общего с социализмом не имеющими и представляющими субъективно во многих случаях для крестьянина попытку временного использования всех государственных льгот для перехода в дальнейшем снова на путь индивидуального хозяйства.

Между прочим, тот же Маркевич в том же докладе дает следующую интересную характеристику этих первичных объединений:

«У нас полагают, что объединение пяти-шести дворов, из которых один имеет лошадь, другой — плуг, третий — борону и т. д., имеющих целью совместное использование этого инвентаря для более успешной обработки своих пяти-шести клочков земли — что это и есть крупное сельскохозяйственное производство. Это мнение глубоко ошибочно; это тоже одно из заблуждений, которое стоит нам немало труда и средств. Такие объединения являются обычно крестьянской супрягой, существующей веками, принявшей у нас сейчас несколько иные, более сложные формы, но которая сама по себе не приведет нас никогда к крупному сельскохозяйственному производству. Через супрягу к социализму — вреднейшая эсеровская утопия, которая, к сожалению, до сих пор засоряет умы многих наших земельных работников. Я считаю необходимым остановиться на этом по той причине, что подавляющее большинство машинно-тракторных товариществ и товариществ по общественной обработке земли, которые причисляются к крупному сельскохозяйственному производству, представляют собой фактически ту же супрягу, но принявшую более сложную форму: там объединяются не 4 двора, а, скажем, 14 дворов, но принцип супряги остается в полной силе» (там же, с. 9).