Арон Шнеер. - Из НКВД в СС и обратно. (Из рассказов штурмбаннфюрера)

• Название: Из НКВД в СС и обратно. (Из рассказов штурмбаннфюрера)
• Автор: Арон Шнеер.
• Издательство: Из НКВД в СС и обратно (Из рассказов штурмбаннфюрера)
• Жанр: О войне
• Год: 2005
• ISBN: 5-98831-003-6

Герой книги — советский разведчик, с 1938 по 1945 г. носивший мундир офицера СС. Участник польской и французской кампаний 1939–1940 гг., Арденнского наступления немецких войск в декабре 1944 г.

В 1945–1947 гг. был уполномоченным советской миссии по репатриации во Франции, затем занимался разведывательной работой в Бельгии и Франции.

Построенная в форме бесед автора книги, профессионального историка, с ее героем, книга приоткрывает малоизученные или замалчиваемые страницы истории XX в.

По сравнению с его откровениями бледнеют облагороженные жизнеописания отечественных шпионов, так расплодившиеся в последние годы.

---

Мои родственники ввели меня в круг молодых аристократов-офицеров, сказав: «В военном училище из него делают танкиста, а вы сделайте из него немецкого культурного офицера, соответствуюшего тому старому Беннигсену, который когда-то пришел из Швеции и стал нашим…»

В такой круг попасть трудно. Аристократы не особенно охотно пускают к себе. Здесь традиции. К примеру, сидят генералы, а вошел лейтенант, щелкнул каблуками, но все как один встали. Почему? Это уважение не ему как таковому, а его графскому роду, к истории Германии. Поэтому мои жалкие капитанские, а потом и майорские погоны не производили такого впечатления, как господин фон Беннигсен.

А.Ш. Ваш титул был как-то зафиксирован специальной грамотой? Как вообще проходил процесс введения в этот титул?

А.П. С помощью моих родственников было установлено кто я и что я. Титул на стенку, как почетную грамоту, не вешают. Так что не было специальной грамоты. Это только безродные большевики, не помнящие родства, делали. А не помнящие родства — они и себя не помнят.

Дворянство, аристократия — это были люди, которые любили свою страну, свой народ. Ни секунды не раздумывая, готовы отдать свою жизнь.

А.Ш. Пойдя на службу к Гитлеру? Выразив готовность уничтожить другой народ, ради этой великой идеи. Чтобы мой народ был бы…. Попирая все нормы гуманности….

А.П. Извините, это наша советская сказка. Они убийцам рук не подавали. А вот приказ — это другое дело. Надо выделить роту для расстрела. Что скажете, нарушить приказ? Что, это рота сама пошла? Это не добровольцы, ваши латыши и литовцы…

А.Ш. Но были, кто шел и добровольно.

А.П. А я разве отрицаю, что такие были. Но такие исключение. А у нас с вами, когда расстреливали, как было? «Рота! По номерам расчитайсь! 3 и 5 номера выходи! Становись! Один патрон заряжай! Затвор…» Что значит вся армия расстреливала? Не надо…

А.Ш. Хорошо. Вернемся к родственникам. Как складывались Ваши отношения в ходе войны.

А.П. Отношения были исключительно теплыми все почти 8 лет моего пребывания в Германии.

Я с любовью вспоминаю своих родственников, но страшно виноват перед ними. Есть пословица: «родичи бывают двух сортов: одни — лезут в карман, а другие — кладут». К сожалению, я принадлежал к первой категории, а они ко второй. После войны, война их мало задела, в конце 40-х годов я приезжал в эти города. Но встретиться с ними мне не позволили остатки совести. А ведь именно благодаря им, у меня было железное прикрытие.

Мне действительно было намного легче, чем другим нелегалам. Меня на общий уровень с ними нельзя ставить не потому, что я сверхразведчик, а потому, что у меня были такие козырные карты на руках, что любая свинья королем стала бы. Мне не надо было выдавать себя за другого. Все родственники принимали меня, как спасенного из ада. В 23-м году мой отец еще раз побывал в Германии, но уже в составе комиссии по закупке сельхозтехники. Он тогда посетил родных и оставил им несколько наших семейных фотографий. Так, что я практически ничем не рисковал. У проверяющих не было сомнений, что я — это я. Поэтому уже в июле 37-го я стал подданным Рейха. Сразу же я подал рапорт на имя военного министра генерал-полковника Бломберга о зачислении меня в вооруженные силы Германии. Меня взяли, но, наверное, приняли решение о дополнительных проверках, дураков там тоже не было, поэтому меня отправили в ту же танковую группу в Испании, откуда я прибыл, под наблюдение. Помню командира этой танковой группы — оберст-лейтенант Шульмахер или Шумахер.

А.Ш. И что вы там делали?

А.П. В этой танковой группе меня любили, но на передовую не пускали. А вот танки ремонтировать позволяли. Хотя я и прибыл как кандидат на офицерский чин. Если я шел в разведку в танке, то уже не в Т-1, где два человека: одного пристрелил, а сам удрал, а в Т-2, там три человека. Присматривались, проверяли, конечно, а потом сказали: «Будем вас учить. Вы советский офицер, старший лейтенант, хотите быть немецким офицером? Я, конечно, согласился. И вот, вместо 2,5 лет обычной учебы, я один год и 8 месяцев учился сначала в танковом училище в Бамберге, на техническом факультете, а потом в Арнштадте, недалеко от Ордруфа, где находился танковый корпус. Вероятно, для удобства прохождения практики меня перевели туда. 26 мая 39-го года я окончил училище и вышел лейтенантом в танковые войска.

В это время проходило формирование первых не охранных, а воинских формирований СС. Началось формирование первого танкового подразделения СС. Туда я и был направлен на должность зам. командира роты с присвоением эсэсовского звания оберштурмфюрер. Так как офицеров вермахта, желающих служить в СС, было мало, на взводах стояли унтера и унтершарфюреры, через короткое время меня перевели на должность командира роты.

Итак, июль 1939-го Бауцен, 1-й усиленный танковый батальон СС. Батальон формально принадлежал «Лейбштандарту СС Адольф Гитлер». В состав батальона входило 4 роты. Две роты — 44 танка Т-3, в каждой роте 22 танка, и две роты — 32 танка Т-4, по 16 в каждой. Всего в батальоне 76 танков. Кроме того, рота в составе 18 бронемашин, дивизион штурмовых орудий — 12 штук, противотанковый дивизион -12 орудий и авторота. Скорее этот батальон напоминал облегченную танковую бригаду в миниатюре. Непосредственным командиром был оберштурмбаннфюрер Карл Штивиц, но организатором, создателем был Зепп Дитрих. Он знал каждого эсмана и командира в лицо. Я был командиром 2-й роты танков Т-4. И в декабре 44 г. под Арденном он не мне обрадовался, а старому боевому товарищу. Он так бы, я уверен, встретился с любым офицером из того, первого батальона.

И вместе с этой дивизией я пропутешествовал и в Польше и во Франции, а под Амьеном был ранен.

А.Ш. Все-таки вернемся еще раз в Испанию. Вы там пробыли 7 месяцев, а рассказали все в двух словах. Что было в Испании? Ваши впечатления о республиканской и франкистской армиях.

А.П. Часть республиканцев, в основном это интербригады, дрались по-настоящему. Остальные, чисто республиканские войска, так же как и франкистские, за исключением черных легионеров, немецких и итальянских подразделений, не очень боеспособные. У меня после этого к испанцам не очень хорошее отношение. Это мародеры и сукины сыны. Что республиканские войска, что франкистские, при хорошей пулеметной очереди бежали сразу. То же самое было при появлении танков. Когда появились советские танки, которые были раз в 10 мощнее несчастных итальянских «Фиатов» и появившихся там немецких Т-1, советские их просто давить могли, франкисты бежали как зайцы. Правда, бравые интернациональные бригады вместе с анархистами тоже драпали, покидали позиции, если на соседних высотах начал маневрировать взвод Т-1 и 2 итальянских «Фиата». Но как только появлялась пятерка советских БТ-5 или Т-26, моментально «фиаты» и немцы, я, конечно, с иронией рассказываю, разворачивались и удирали, а доблестные интербригадовцы возвращались в свои окопы. А вообще у испанцев для отступления находился любой повод. А как наступать, вперед двигаться, — митинговать начинали, как наши в 18-м году.

У меня создалось впечатление, что обе стороны не знали, за что они дерутся. После бесед с представителями обеих сторон у меня сложилось впечатление, что они плохо представляли, чего хотят. В основном они представляли, что можно в прифронтовой полосе пограбить у своих же испанцев. Причем это относится к обеим сторонам. Правда, мобилизованные мятежниками, испанцы сдавались в плен гораздо охотнее, чем социалисты и анархисты. А дрались по-настоящему интербригады, те же самые немцы, поляки, русские. Русских было больше, чем вы думаете и не только «добровольцы» из Союза. Много было американцев и поляков.

Наши военспецы вначале относились к испанцам всерьез. А потом поняли, что человек, который может напиться и бросить свое оружие — это не борец. Не трусливый народ, но безответственный и разболтанный, — это хуже.

Много говорилось о черных марокканцах, которых описывают зверьем. Они были обыкновенными людьми, разве что боялись белых в любом варианте.

А.Ш. В советских источниках всегда говорилось о зверствах франкистов. Известно, что в ходе войны в Испании погибло более миллиона человек.

А.П. Погибло-то почему? Из-за воздушных бомбежек, из-за голода, из-за того, что обстреливали сплошь и рядом мирные населенные пункты. Потери были громадные.

Что еще интересно? Народ очень веселый, но мыться не любит. А на немцев это совершенно жуткое впечатление производило. Правда, немец тоже по-своему моется. Меня это тоже первое время коробило. Он в одном и том же тазу морду вымоет, потом зад и ноги, правда, таз после этого тоже вымоет. Но первое время меня тянуло завести второй таз. Я мог завести, потому что я из Советского Союза, но поскольку я стал немцем, меня иногда подташнивало, но я делал как они.

Гражданская война кадрового испанского офицера научила мыться, и он был чистый. Но война открыла дорогу в армию десяткам, а то и сотням добровольцев. В советской России бывший вахмистр Буденный стал командующим армией, но вахмистром все же оставался. У Франко тоже, так как офицеров не хватало, кадровый унтер-офицер становился кабальеро, господином поручиком, господином капитаном и так далее.