Дино Динаев - Собака Кантерсельфа

• Название: Собака Кантерсельфа
• Автор: Дино Динаев
• Жанр: Ужасы и Мистика

Тебе исполнилось 18. Ты совсем большой, в день твоего рождения за тобой придет Черный пароход, с которого никто никогда не возвращается. А жить так хочется!

---

– Я всю ночь работал, – хмуро произнес Сафа заготовленную заранее фразу, хоть и надеялся, что его об этом не спросят, расторопно они, однако сработали.

– Много клиентов?

– Не сказать, чтобы народ пер дуром, но поездить пришлось.

– В старый город заезжал?

Вопрос на простака. На въезде в Центрально-портовый район стационарный пост ГАИ.

Останавливать не останавливают, но видят и надо думать записывают на камеру всех.

Так что Сафа сказал, что нет.

– А что, случилось что-нибудь? – самое главное поменьше заинтересованности в голосе, эти гаишники чуткие к интонации.

– Зашел узнать, как продвигаются твои дела с медкомиссией.

Отмазка хилая. Если бы он игнорировал комиссию, за ним прислали бы спецмон.

Пришлось показать ему справки, но Счастливчик на них даже не взглянул.

– А где твоя машина?

У Сафы все сжалось внутри. А кто сказал, что будет легко? В ментовке те еще зубры работают. Не зря они Коляна в месяц обломали. Сафа почувствовал, что внутри начинает раскачиваться маятник истерики. Спокойно, несколько раз повторил он про себя. Это рутинная проверка. Может у них и график есть. И стараясь, чтобы голос не дрожал, сказал, что машина на улице.

– Странно, обычно ты ставил ее во двор. Не боишься, что угонят?

Иезуитские вопросы. Наслаждается он его страхом по всегдашней привычке. Спокойно, страха нет.

– Каждый раз, когда въезжаю во двор, прыгаю на этой чертовой яме. Так и рессоре полететь недолго, – сказал он.

А вообще то я оставил ее на улице, чтобы соседи не видели, во сколько я вернулся.

А вернулся я сразу, надо бы поноситься еще по городу, засветиться в "зубах", но просто не было физических сил притворяться. Волосы все еще стояли дыбом после ночного леса. Сколько там жутких тварей без крови в жилах? Десятки? Сотни? Кто они? Откуда взялись?

И тогда Счастливчик нейтральным тоном произнес коронную фразу, ради чего собственно и приплелся, хотя его никто не звал:

– Может, стоит ее посмотреть?

Сердце прыгнуло к горлу. Счастливчик терпеливо ждал ответа, и его свинячие глазки-пуговки сверлили его, искали страх, ждали, что он не выдержит, сейчас расколется. Бухнется на колени. Дяденьки, я виноват, исправлюсь. Больше не буду пытаться убежать или спрятаться. Ни-ни. Мне семнадцать лет, и я всего лишь пацан.

Куда мне против такой силищи, как Иван Иваныч, спецмон, врачи-иезуиты и клистирная трубка в заднице. Сдаюсь. Берите меня, ведите на свой Черный пароход.

Я не знаю, и знать не хочу, куда он плывет, но я молча сяду на него. И рюкзак у меня будет один – четко по инструкции.

– Не слышу ответа, – напомнил о себе Счастливчик.

– Извините, я не думал, что это вопрос.

– Я же спросил. Может мне стоит посмотреть твою машину, Саша?

– Я думал, это просто мысли вслух. Было бы смешно, если бы вы советовались со мной о том, что вам делать. У вас работа такая, вы имеете право требовать, а я как законопослушный гражданин исполнять. Так что я просто ошибся и не так вас понял.

– Заткнись! – оборвал его Счастливчик, в глазах его зажглись злые огоньки, но он быстро взял себя в руки. – А ты хитрющий тип, Саша, – он даже издал короткий смешок, но злые огоньки в глазах его продолжали гореть, и Сафа понял, что его разозлил, и зря он это сделал, ой, зря. – Идем, покажешь свою лайбу.

На улице Счастливчик сразу полез под днище. Сафа испытал острые позывы в туалет.

Ерунда, даже если там остались листья, можно было соврать, что подцепил их в городе. Листопад. Осень в городе, господа.

– Машина недавно помыта, – констатировал Счастливчик, отряхивая прилипший мусор.

Еще бы. На ней было столько грязи. Они с Максом извозились все, пока драили ее на пляже. Но было так темно, что они вполне могли что-то и упустить.

– Я ее помыл после работы. А что нельзя?

– В пять утра?

– Я ночной зверь. Ночью работаю, ночью и мою.

Счастливчик подошел к нему и ухватился за рубаху. Сафа хотел оттолкнуть его, с тем же успехом он мог проделать это с ковшом экскаватора.

– Вот что, маленький ублюдок, – просипел участковый. – Сейчас ты расскажешь, где ты болтался сегодня ночью.

– Я работал!

– Значит, не хочешь сознаваться?

– В чем?

Участковый посмотрел ему в глаза, взгляд у него был нехороший, злобный, воспаленный.

– Меня по твоей милости подняли в три часа ночи, и я был вынужден вместо теплой постели сесть в холодное сиденье дежурной машины и мотаться по городу!

– Клянусь, я не знаю, о чем идет речь.

– Ты даже хуже, чем я о тебе думал, – он разжал руку, освободив рубаху, потом снова сжал ее в кулак.

Если он ударит, то убьет, подумал Сафа. В участковом происходила мучительная внутренняя борьба.

– Отложим это на потом, – сказал он, наконец, и опустил руку.

– Что именно?

Следующей реакции Сафа не ожидал. Участковый рассмеялся.

– Думаешь, переиграл меня, сопляк? Я совсем расклеился да? Сейчас потеряю терпение и начну психовать, да? Ты ведь этого хотел? Я поступлю по-другому, – он оглянулся на сверкающую в лучах осеннего восходящего солнышка лайбу.

Сафа почувствовал неподдельную тревогу.

– Что вы задумали?

– Чего ты так заволновался, Саша? Мы ведь друзья? Правда? Какие могут быть недомолвки между друзьями? я тебе открою даже один секрет. Знаешь, что произошло этой ночью? Ну, правильно, откуда тебе знать. Ты же всю ночь работал, возил клиентов. Кстати не назовешь адреса, где ты их подбирал? Это должны быть людные места и тебя обязательно должен был кто-то видеть. В уголовно процессуальном кодексе это называется свидетели. Признайся, это было бы смешно, если б за всю ночь тебя не видел ни один человек. Но впрочем, это все формальности. Между нами не может быть недоверия. Так вот слушай меня внимательно, только, пожалуйста, никому не рассказывай, а то меня накажут за разглашение. Видишь, я верю тебе все сильнее? Этой ночью какие-то негодяи хотели проникнуть за дозволенный периметр.

Ведь это был не ты? Можешь не отвечать. Конечно не ты. Они нашли богом забытую трассу в лесу и проехали по ней до периметра, но потом их обнаружили датчики.

Помнишь, я говорил тебе про датчики? И ведь не обманул ведь! Не обманул?

Сафа утверждающе кивнул головой, потом спохватился и крикнул:

– Откуда я знаю?

Участковый засмеялся счастливым смехом.

– Вот ты себя и выдал!

– Так в чем угодно можно обвинить!

– Вот! – участковый поднял перст. – Человека очень легко можно оклеветать. Те подлецы были на машине, и у тебя есть машина, – он вернулся к лайбе, тронул зеркало. – Родная деталь? Ни разу не менял? Изумительно. Раритет.

– Не надо, – тихо попросил Сафа.

Участковый прошел вдоль борта, ведя пальцем по полировке, дошел до багажника, открыл, порывшись, распрямился с монтировкой в руке. Сафа сорвался с места, коршуном кинулся на него. Участковый свободной рукой дал ему тяжелую затрещину.

В голове зазвенело, в бок больно ударил асфальт. Сафа кое-как сгруппировался, сел. Все проходящее казалось нереальным. Солнце играло на боках лайбы, вокруг которой, поигрывая железкой, ходил участковый.

– Дохляк, куда ты лезешь со мной тягаться?

Участковый остановил свой поход вокруг машины у задних габаритов. С ними было связано первое детское воспоминание Сафы. Он помнит их высоко над собой и свои тянущиеся тонкие ручки. Отец смеется. Он молодой, здоровый. Красавец докер, все девки вслед смотрели. Папа едет на работу в порт.

Участковый заносит монтировку. Кранк! Изумительной красоты и изящества двухцветный фонарь разлетается вдребезги. Участковый не останавливается, с иезуитской настойчивости выковыривает остатки арматуры из ниши, где раньше был габарит. Та же участь постигает второй. Участковый шумно дышит носом, он выполняет тяжелую нужную работу.

– Остановитесь, я все понял! – хнычет Сафа, куда там.

Участковый берет замах пошире, монтировка скользит над багажником и со всего маху врезается в заднее стекло. Маленького Сафу всегда сажали на заднее сиденье.

Он вставал на сиденье и махал всем машинам. Папа с мамой, сидевшие спереди, недоумевали, чего это все нас так приветствуют? Потом узнавали в чем дело, смеялись, молодые, казалось, они будут жить вечно. Это была не просто машина.

Это была даже не просто часть его жизни. Это часть жизни принадлежала им троим:

Сафе, маме и папе.

Участковый, идя вдоль корпуса бил все окна подряд. С каждым ударом в Сафе словно что-то умирало. Частица жизни. Какие-то неуловимые вещи, но очень важные, чему лайба была свидетелем. По существу она оставалась единственным свидетелем того, что у него когда-то было. На запотевшем заднем боковом стекле он чертил пальцами чертиков. Потом когда ему исполнилось 12,он отвоевал у мамы место спереди. Это было настоящее соревнование, кто займет его первым. Они составляли целые договоры, кто в какой поездке поедет первым туда, кто – обратно.