Иван Бларамберг - Воспоминания

• Название: Воспоминания
• Автор: Иван Бларамберг
• Издательство: Издательство "Наука", Главная редакция восточной литературы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1978

В своих воспоминаниях военный инженер генерал-лейтенант И. Ф. Бларамберг, полвека проведший на русской военной службе, рассказывает о путешествии в составе топографической экспедиции Г. С. Карелина на восточное побережье Каспийского моря в 1836 г., о пребывании в Персии и об участии в осаде Герата в 1837–1840 гг., о службе в Оренбурге в 1840–1855 гг.

Последние годы жизни И. Ф. Бларамберг провел в имении своей жены Е. П. Мавромихали на реке Черная близ Севастополя. Здесь он писал и готовил к печати воспоминания, вышедшие в 1872–1875 годах в Берлине на немецком языке.

На русском языке «Воспоминания» опубликованы в 1978 году издательством «Наука».

---

К вечеру русский отряд добрался до персидского лагеря, и итальянский врач поспешил разыскать своего начальника. Он обнаружил его в палатке лежащим на ковре без сил, но курящим кальян. Взглянув на врача, он глубоко вздохнул и оказал: «О хаким (доктор)! Сегодня я был мертв, но благодаря Аллаху теперь снова ожил. Теперь я понимаю, почему эти неверующие русские непобедимы. Им не хватает качества, которым мы, персы, обладаем в высшей степени: они не могут бежать, а стоят как стена, если их атакует враг».

Глава IV 1839 год

В течение этого года произошло мало интересных событий. Я ограничусь описанием лишь того, что вносило в нашу монотонную жизнь некоторое оживление. Как я уже говорил, русская миссия в Тегеране состояла лишь из нескольких человек, поэтому мы жили как бы одной семьей. Во время завтрака и ужина мы собирались вместе, ежедневно совершали прогулки по окрестностям. Прибытие почты бывало, естественно, всегда для нас праздником, потому что каждый получал письма от близких и друзей с далекой родины; мы узнавали из газет о политических новостях.

2 февраля нас покинул князь Солтыков, чтобы вернуться в Петербург. Он не провел здесь и двух месяцев, потому что однообразная жизнь в Персии ему не нравилась. Он занимался преимущественно живописью и удостоился чести написать портреты Мохаммед-шаха и его сына-наследника (валиахда), а также первого министра. Эти и другие групповые портреты были потом литографированы в Лондоне и высланы нам.

Приближалась весна, и русский министр решил отправить с капитаном Леммом приготовленные для губернатора Хорасана (им был тогда Асиф од-Доуле) подарки. Лемм должен был воспользоваться этим случаем, чтобы определить как можно больше астрономических пунктов. Я набросал ему маршрут, следуя которому он мог определить эти пункты на возможно большем пространстве. Ему предстояло ехать по большой дороге паломников до Мешхеда, повернуть затем на северо-восток и проехать через Кучан, Боджнурд, т. е. через Хорасанский Курдистан, в Астрабад и отсюда вернуться в Тегеран через Сари и Барфруш, перевалив горную цепь Эльбурса. Так как кроме астрономического прибора у него было четыре хронометра, он взял с собой бедного персидского пилигрима, намеревавшегося совершить паломничество в Мешхед. Тот шел рядом с Леммом, неся хронометры в маленьком ящичке. Лемма сопровождал и слуга-армянин, ко-торый мог говорить по-тюркски (по-татарски). Присоединившись со своими слугами к каравану паломников, капитан Лемм, напутствуемый нами, покинул Тегеран 4 февраля.

11 февраля в Тегеран прибыл из Кандагара Виткевич. Сопровождаемый лишь одним слугой, он поехал из Фараха (Ферраха) прямо на восток, через большую солончаковую пустыню, через Йезд в Исфахан и благополучно завершил это смелое и опасное путешествие. К нам он добрался по большому караванному пути из Исфахана через Кашан и Кум. Виткевич очень много рассказывал нам о своем пребывании в Кабуле и Кандагаре, но, к сожалению, он не вел дневника и вообще не любил писать. Несколько раз я запирался с ним в моей комнате, приказав слуге никого не впускать, и Виткевич диктовал мне свои воспоминания, а также описания маршрутов, которые я впоследствии включил в свою книгу о Персии. 2 марта Виткевич выехал из Тегерана в Петербург.

О неожиданной кончине этого дворянина и благородного человека я расскажу ниже.

13 февраля был праздник курбан-байрам.[94] Мы нанесли визит шаху и его первому министру. 21 февраля в шахском дворце был дан большой прием (салам). Его величество сидел на галерее или, скорее, на веранде, на возвышении, и опирался на подушки, усеянные большими жемчужинами. Министр и знатные вельможи стояли на некотором расстоянии вокруг него. Позади, в двадцати шагах, стоял придворный поэт, который, держа в руках большой свиток, громко читал хвалебную речь, изобиловавшую высокопарными и напыщенными фразами в честь кибле-алема. В глубине сада, в котором происходил салам, толпился народ. Затем привели слонов шаха, которые преклонили перед ним колени. Стреляли из пушек. Мы с интересом наблюдали этот новый для нас спектакль. Доктор Поляк очень подробно описал эту церемонию, а также праздник мохаррем в своей работе о Персии (глава X).

На первые числа марта пришлись дни памяти смерти Хусейна в пустыне около Кербелы. Этот большой праздник траура отмечается лишь шиитами (персами), но не суннитами (турками) и продолжается 10–12 дней. Сначала мы слышали, особенно ночью, непривычные вопли «Хусейн! Хусейн!», которые производились муллами и другим народом, носившимся по улицам. Фанатики наносили себе раны наподобие ран Хусейна. Однажды во дворе посольства среди прочих появился такой фанатик, обнаженный до бедер; грудь и руки его были залиты кровью. Он нанес себе множество небольших ран (как бы следы выпущенных стрел), чтобы уподобиться личности Хусейна. По улице за ним шла большая толпа; люди били себя кулаками в грудь, беспрерывно выкрикивая: «Хусейн! Хасан!», и одаривали фанатика деньгами за его страдания. Через несколько дней на многих перекрестках были установлены подмостки (текке), покрытые сукном и украшенные блестками, где давался своего рода спектакль. Такие представления, называемые тазийе, организовывали также знатные вельможи во дворах своих домов. На одно из них, у министра иностранных дел Мирзы Массуда, мы были приглашены.

Нас провели на второй этаж в просторную комнату с большими персидскими окнами, откуда был хорошо виден просторный двор. В центре его были установлены подмостки (без кулис), на которых изображались страдания и смерть Хусейна в окружении его семьи, жен и детей. Остальное пространство двора, а также все окна, галереи и веранды близлежащих домов были усеяны зрителями. Среди них были сотни женщин, которым было отведено особое место. Они сидели на корточках, закрытые паранджой и закутанные в темные одежды. Мужчины также сидели на корточках и с волнением следили за развитием действия. В особенно трогательных местах раздавались громкие всхлипывания, плач, возгласы сострадания и отчаяния. Эти сцены захватывали даже зрителей, не понимавших слов. У многих из нас на глазах стояли слезы, потому что горе зрителей было непритворным. Артисты произносили свои роли, читая их с полосок бумаги, которые держали в руках. Для нас, европейцев, такая манера игры несколько разрушала иллюзию происходящего на сцене. Женские роли исполнялись мужчинами, которые надевали на себя женское платье и повязывали черные бороды белой тканью. Лишь роли девочек и мальчиков исполняли дети обоих полов. Для этого подбирали самых красивых, и здесь действительно были прелестные мальчики и удивительно красивые девочки восьми-десяти лет. Одежда девочек была украшена золотом и жемчугом, и они очень естественно играли свои немые роли. Участие детей в спектакле сводилось к тому, чтобы при появлении новой жертвы, т. е. убитого члена семьи Хусейна, которого приносили на носилках, выбегать из палатки, рвать на себе волосы и посыпать голову мелкой соломой вместо пепла, что является у восточных народов знаком глубокого горя. Пышные черные локоны девочек и мальчиков, выразительные черные глаза производили большой эффект, и мы, европейцы, не могли на них налюбоваться. Такие красивые детские лица и фигуры редко встретишь в Европе. В числе персонажей был и европейский посланник в причудливой одежде и в треугольной шляпе, который должен был добиться пощады для несчастного Хусейна и его семьи.

В просторном дворе и в соседних домах Мирзы Массуда собралось около тысячи зрителей. В антрактах разносили кофе, сладости и шербет. Вообще, такой тазийе дорого обходится хозяину. При этом персидские вельможи стремятся превзойти друг друга в роскоши и затратах.

На ноуруз, т. е. на Новый год, который персы празднуют 9/21 марта, с наступлением весны, в день весеннего равноденствия, у шаха вновь был салам, на котором присутствовали члены русской миссии и персидская знать. Эти празднества очень подробно описаны доктором Поляком в его работе о Персии (1865 г.). Я ссылаюсь на эту интересную книгу потому, что в ней очень правдиво изображены страна и люди. Более того, этот врач прожил девять лет в Персии, в совершенстве владел языком и состоял лейб-медиком у Насер эд-дин-шаха. Филбаши, или смотритель слонов шаха, воспользовался тем, что эти животные находились в Тегеране во время ноуруза, и приводил их во дворы богатых горожан и вельмож, чтобы получить за это вознаграждение. Он привел этих животных и во двор русской миссии. Корнак, или погонщик, сидевший на них верхом, заставлял дрессированных слонов преклонять колени и выполнять другие трюки. На наш вопрос, может ли его слон сломать и вырвать один из платанов, растущих во дворе, корнак предложил нам указать ему дерево. Мы выбрали высокий стройный платан, ствол которого имел в диаметре приблизительно шесть дюймов. Корнак подвел животное к дереву, и слон по указанию своего погонщика сначала испытал сопротивление дерева головой, затем отступил на несколько шагов, навалился на него всей своей тяжестью, сломал его, оторвал хоботом верхнюю часть платана от корня и бросил в сторону. В качестве вознаграждения слон получил от нас сахар и ром, а его погонщик — несколько дукатов. К нам на двор привели и пару молодых львов, которые были пойманы в горах, к югу от Шираза; они были худые и мельче, чем африканские.