Эдвард Уитмор - Синайский гобелен

• Название: Синайский гобелен
• Автор: Эдвард Уитмор
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05520-7

Впервые на русском — вступительный роман «Иерусалимского квартета» Эдварда Уитмора, безупречно ясного стилиста, которого тем не менее сравнивали с «постмодернистом номер один» Томасом Пинчоном и южноамериканскими магическими реалистами. Другое отличие — что, проработав 15 лет агентом ЦРУ на Дальнем и Ближнем Востоке, Уитмор знал, о чем пишет, и его «тайная история мира» обладает особой, если не фактической, то психологической, достоверностью. В числе действующих лиц «Синайского гобелена» — двухметрового роста глухой британский аристократ, написавший трактат о левантийском сексе и разваливший Британскую империю; хранитель антикварной лавки Хадж Гарун — араб, которому почти три тысячи лет; ирландский рыбак, которому предсказано стать царем Иерусалимским; отшельник, подделавший Синайский кодекс, и еще с десяток не менее фантастических личностей…

Основной сюжетный стержень, вокруг которого вращается роман — это история монаха из Албании, обнаружившего подлинник Библии, в котором опровергаются все религиозные ценности. Монах решает написать поддельную Библию, чтобы никто не смог усомниться в истинности христианства. Он работает много лет, чуть не погибает во время своего великого подвига и сходит в конце-концов с ума. А потом прячет настоящую Библию на задворках армянского квартала в Иерусалиме. Именно этот подлинник и ищут почти все герои романа. Но найти его как бы невозможно, ведь он — миф, символ, сама тайна жизни. Закончатся ли эти поиски успешно, можно узнать только в финале.

---

Чему?

Щедрости Его даров. Но пойдем, брат, как ты зовешь меня, день окончен, и у нас есть хороший кофе. Да, пойдем скорее. Меня зовут Якуб, пошли.

Он вновь рассмеялся, и они пошли, высокий сухопарый хаким, величавый, несмотря на лохмотья, и низенький толстенький пастух, который, весело напевая, бежал вприпрыжку, пытаясь угнаться за размеренными шагами человека, которого он взялся отвести домой.

* * *

Пока хаким устраивался, Якуб приготовил кофе. Теперь толстячок стал серьезным, и голос его звучал настойчиво.

Хаким, я смотрел, как ты лечишь больных взглядом, ты делаешь доброе дело. Но знаешь, по твоим глазам тоже можно многое прочесть. Я занимался этим сегодня. Ты путешествовал так много, что, можно сказать, все повидал, ведь так?

Может быть.

И то, что ты видел и делал, тебя уже больше не интересует?

Это так.

Конечно, ведь ты стареешь, как и я. Но мы не такие уж старые, хаким, всего лишь шестьдесят с хвостиком, всего ничего. А еще ты очень богат, ведь так? Совсем не такой бедняк, каким кажешься?

Как это, брат?

Я хочу сказать, духовно, ведь ты так много повидал. Ты один из богатейших людей в мире, может быть, самый богатый?

Может статься.

Но нет, к сожалению, это неправда. Ты достоин этого, но увы. И когда перед этим сказал, что все повидал, это тоже неправда. Ты хороший человек, но во второй половине жизни тебя одолела немочь.

Я старею, вот и все.

Это не возраст, это что-то другое. Ты так много путешествовал, набрался мудрости, неужели ты этого не понимаешь? Неужели ты не видишь этого своими проницательными глазами, которые видят так много в окружающих? Но если ты не видишь, мне придется тебе сказать. Одиночество, хаким, — вот твоя немочь. Ты совсем один. Ты никогда не любил женщину, не был отцом?

Первое — да, второе — нет.

То есть женщину ты любил?

Да.

Но это было давным-давно и очень далеко?

Да.

То есть очень давно, много лет назад? По-настоящему давно?

Если сорок лет назад — это по-настоящему давно, то да.

Там, где это было, — совсем незнакомые места для бедного йеменского пастуха?

Пожалуй, незнакомые.

Всякие дворцы, фонтаны, слоны? Эти и другие бесчисленные чудеса? И всякое такое? И как же эта местность называется?

Персия.

Толстячок хлопнул в ладоши, и остатки серьезности исчезли с его лица. Он засмеялся и обхватил себя руками.

Знаю, хаким, слышал. Конечно, я слышал про Персию, про слонов и про фонтаны, но я никогда не встречал никого, кто там побывал. Ты не расскажешь мне все? И про эту женщину тоже? В наши годы мужчинам полезно вспоминать про любовь, нет ничего полезнее, кроме, разве что, самой любви. Так расскажи мне все, хаким, пожалуйста. Какой роскошный рассказ для здешних мест.

Да, да, зашептал он, затем вскочил на ноги и стал бестолково семенить по шатру в поисках новой порции кофе, второпях наткнулся на лампу и опрокинул ее, засмеялся над этим и, смеясь, налетел на жердь, поддерживавшую шатер, хохоча, нашел наконец кофе и уселся, с наслаждением предвкушая, покачиваясь и улыбаясь и обхватив коротенькими ручками свое тело, словно удовольствие от истории о Персии и любви так чувствовалось острее.

* * *

Услышанная Якубом история оказалась совсем не такой, какую он ожидал услышать. Хаким начал медленно, не зная, что скажет в следующий момент, даже не очень понимая, почему он рассказывает чужому человеку о своей возлюбленной, с которой жил всего лишь несколько недель, пока она не умерла от эпидемии, — да и сам он тогда заболел, частично ослеп и в тоске заучивал Коран, став мастером-суфием, после чего двинулся дальше описывать ритуалы тысячи племен.

Слушая этого высокого сухопарого человека, Якуб понял, что тот не просто добрый и могучий целитель, а путешественник, носивший в разных странах разное обличье, скрывавшийся под разными нарядами — воистину необъятный и переменчивый дух.

Джинн?

Да, раньше он был джинном. Теперь он страждущий человек.

Якуб слушал, глядя гостю в глаза. Когда хаким закончил рассказ, он кивнул.

А ведь ты глухой?

Да.

Ну, неважно. У каждого свои недостатки.

Кроме тебя, только один человек догадался об этом.

Он услышал это так же, как я, и, конечно, его тоже звали Якуб, не так ли?

Да, но как?

Да, но как и почему? радостно повторил Якуб. Могло ли быть иначе? Если что определено, значит, так тому и быть. Вот ты улыбаешься, хаким, а чему? Как может человек, который ничего не совершил и нигде не был, сделать так, чтобы ты улыбнулся? А ведь путешествие твое было не просто путешествием, верно? Все время, притворяясь, что совершаешь хадж, ты на самом деле искал потерянную книгу, не так ли? В ней была история про нежную персиянку и многое другое, и поэтому ты слушал анекдоты, загадки, отрывки стихов во многих святых местах. Признайся, ты думал, что они тоже — часть книги.

Стишки? спросил хаким. Анекдоты и загадки?

Ага, попался, попался? Тогда послушай, я перескажу твой рассказ так, как я его услышал.

Маленький пастух набрал воздуха и начал петь без слов. Он раскачивался вперед-назад, насвистывал, раскидывал короткие ручки и прихлопывал себе в такт, он плыл нагишом по Тигру, переплывал Красное море, проникал в Мекку и Медину, жил в Сафаде, шел двадцать пять сотен миль в Тимбукту, чтобы встретиться с другим Якубом, окунал ноги в озеро Чад после прибытия и перед уходом, за два перехода рассеянно пересекал Синай и вычерчивал траекторию полета таинственной кометы в Северной Аравии, общался с жирным лоснящимся торговцем письменными принадлежностями и почти невесомым продавцом древностей, писал в иерусалимской кладовке труд в три миллиона слов, покупал одну империю и разрушал другую и в конце концов въезжал во дворец на слоне, усаживался возле фонтана отдохнуть, расслабленно откидывался с чашкой кофе и всматривался в старые новые линии на своей ладони.

Видишь? сказал Якуб. Не так ли все было? Отрывки из волшебной книги, которая пишется постоянно? Или она была однажды написана? Или будет когда-нибудь написана? Я все знаю об этой книге, хаким. Что? Конечно знаю, мне еще трех лет не было, когда я впервые про нее услышал. Но главное, хаким, зачем дальше искать ее, когда мы вполне можем сами ее написать? Или даже лучше для нас, стариков, — проговорить, высказать ее? Зачем мечтать о том, что можно прожить? Не об этом ли шатре идет в ней речь? Вдвоем мы достаточно знаем, разве не так? Старик, который нигде не был, и старик, побывавший везде? С нами все дары и чудеса, все. И признайся, хаким, тебе понравились эти места? Конечно понравились, и поэтому ты здесь останешься. На этот счет есть одна арабская поговорка. Не подскажешь мне ее?

Странника влечет родина, сказал целитель. Поспеши домой, странник.

Да, да, поспеши домой, странник, точно. Ты же провел в пути, как ты говоришь, больше шестидесяти лет, вот ты и улыбаешься, оглядывая свой новый дом. Так это одна из Его маленьких загадок, чем был бы мир без загадок и стишков. Сплошные напыщенные церемонии, как на похоронах. Однако, как хорошо, должно быть, оказаться наконец среди своих, дома! Поистине, лучше этого может быть только одна вещь. Нет, две.

И что это за вещи, Якуб?

Первое — женщина, которую любишь, второе — ребенок, которого она тебе дарит. Но об этом можешь не думать, потому что у тебя скоро будет и то и другое.

У меня?

Конечно, это же читается у тебя по глазам яснее ясного. Давай-ка я скажу дочери, что к ужину у нас гость, я проголодался за всеми этими разговорами о дальних странах. Как здорово найти на исходе дня то, что потерял раньше. Ну вот, ты уже не просто улыбаешься, а смеешься. Зачем смеяться над человеком только потому, что он никогда нигде не был и ничего не совершил? Смеху будет достаточно, когда народ увидит нас вместе, у тебя голова в небесах, моя на земле. Рядом мы будем смотреться забавно, и они будут смеяться, но не обращай внимания, тут уж ничего не поделаешь, к тому все идет, так уж тому и быть.

Чему, Якуб?

Тому, что я заметил только что в твоих глазах, зачем ты пытался это скрыть? Твоей женитьбе на моей дочери, конечно. Не пройдет и года, как будет и сын. Но почему ты смеешься в третий раз, о бывший хаким? Ты даже этого не прочел в своей потерянной книге, которую я нашел тебе сегодня? Ты не знал, что этот пригорочек в Йемене когда-нибудь станет тебе домом и что это давным-давно записано? И то, что ты искал так долго, — это покой вот этого самого шатра?

Часть 2

Глава 8 О’Салливан Бир

Мы сами[8]

Лет за тридцать до того, как некогда великий генералиссимус Валленштейн прятался в туманах Богемии, у вождя одного ирландского клана по имени О'Салливан Бир англичане сожгли замок и разбили его отряд в графстве Корк. Ему оставалось только пуститься в бега, и он отправился с юга на север Ирландии с тысячей своих людей. Стоял январь — месяц по обыкновению ненастный. Их преследовали регулярные войска, а у жителей, как обычно, есть было нечего. Через пятнадцать ужасных дней, когда О'Салливан Бир, преодолев триста миль, прибыл на север, у него осталось лишь тридцать пять человек. Этим героическим маршем клан прославился на юго-востоке Ирландии, где их звали О'Салливаны Лисы за хитрость в трезвом состоянии и О'Салливаны Медведи[9] — за буйство в пьяном.