Сторм Константин - Все от кошки лишь кожа ее

• Название: Все от кошки лишь кожа ее
• Автор: Сторм Константин
• Издательство: АСТ
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-010421-9

Скотт и Нина постоянно ссорятся друг с другом, причина — в чрезмерной ревности Скотта. Однажды они отправляются на экскурсию в поместье Элвуд Грэндж. Там между ними вновь возникает ссора, Нина убегает и в отдаленной части парка находит странный и притягательный памятник кошке, который изменит всю ее жизнь.…

Рассказ из мистической антологии о кошках «Финт хвостом».

---

Сторм Константин Все от кошки лишь кожа ее

Она вбежала под сень деревьев и, не останавливаясь, понеслась дальше по протоптанным дорожкам на склоне холма. «Нина! Нина!» — кричал он ей вслед. Но она не обращала на это внимания. Сандалии глухо ударялись в голую землю. Еще один день испорчен. Еще одна сцена. Я злюсь? Только гнев и возмущение давали ей силы и свободу убежать. Но и то ненадолго. И все же ощущение свободы, пока оно длилось, было пьянящим. Он не побежал за ней следом, зная, что со временем она покаянно вернется.

Вскоре легкие у нее начали болеть, и ей пришлось, тяжело дыша, перейти на шаг. Она чувствовала слабость после такого напряжения. Но все тело как будто горело и покалывало. На несколько минут, быть может, на час, она свободна. Эта заброшенная часть парка лежала далеко от восстановленных викторианских чайных, благоустроенного парадного сада, вяло текущей реки. Нина предпочитала именно такой ландшафт — с огромными деревьями, к корням которых льнет сочная трава, слишком зеленая, чтобы быть настоящей. Кто знает, быть может, вскормленная глубоко зарытыми опасными и болезненными тайнами. В одном месте над тропинкой свесился древесный паслен, весь в темно-пурпурных бархатистых цветах, каждый цветок — с копьем шокирующей желтизны в самом сердце. Aamaradulcis — сладко-горький яд. Словно многие годы никто здесь не ходил. Солнце с трудом пробиралось через высокий балдахин листвы дубов и буков, и его лучи словно выжимали без примесей чистое благоухание из цветов и трав. Нина помедлила, чтобы вдохнуть полной грудью. В такую идиллию ни за что не проникнуть реальному миру со всеми его ужасами, жестокостями и оскорблениями. Здесь она чувствовала себя защищенной и в мире с самой собой, как будто за ней над тропинкой сомкнулись паслены. Скотт счел это еще одним симптомом ее «мечтательности», как он это называл. «Ты слишком мечтательна, вот в чем твоя проблема». Пусть так оно и есть, но почему в этом надо видеть недостаток?

Деревья расступились, открывая небольшую прогалину, над которой потолком сплелись древние сучья. Зеленая комната. Дорожка здесь, похоже, кончалась. В центре полянки возвышался черный памятник с обветренными краями: таких немало было разбросано по участку вокруг старого дома. Одни были изуродованы временем, другие уже успели отреставрировать. Этого как будто не коснулся человеческий вандализм, но и скребок и тряпка тоже. Каменные ступени вели на небольшое возвышение, в центре которого стоял четырехгранный обелиск. А на его вершине сидела статуя поджарой кошки. Зверь застыл в настороженной охотничьей стойке, раз и навсегда всматриваясь в тропинку, будто вот-вот готовый прыгнуть. Присев на ступеньки, Нина опустила на руки разгоряченное лицо. «Что мне делать?» Она уже не в первый раз задавала себе этот вопрос. Постоянные ссоры со Скоттом, беспочвенные обвинения, полные губительного яда минуты молчания, что подтачивали ее решимость, никуда не исчезнут — и она это знала. И все же она чувствовала себя такой беспомощной — и финансово, и эмоционально. У нее были свои деньги, но немного. Она иллюстрировала детские книги, но иллюстрации ее не были ни широко известными, ни хорошо оплачиваемыми. Скотт, добившийся успеха дизайнер, держал бразды ее жизни; она в ловушке в этой упряжке. Но бывали ведь и хорошие дни, ведь были? И она правда любила его, несмотря на приступы его ревности, такие капризные и тревожные и потому жестокие. Она знала, что проблема в нем и что коренится эта проблема очень глубоко. Иногда в черные моменты обнаженной откровенности он, как дитя, плакал от страха и бессилия. Из-за этого она никогда не уйдет от него. Он — жертва в войне собственной жизни.

Сегодняшняя ссора была, как всегда, бессмысленной. Взяв пару давно заслуженных недель отпуска, они сняли коттедж совсем недалеко от города, в котором жили. До сих пор они все дни проводили, осматривая исторические места — прошлое интересовало обоих. Надо признать, до сего дня все шло прекрасно — ни одной ссоры. Но что-то разожгло его обиду. Картины в холле Элвуд Грэндж. Нина восхищалась ими: тускнеющие вехи минувших времен; давно умершие лорды и леди с высокомерными минами взирают надменно на толкущиеся массы внизу и с еще большим пренебрежением на тех, кто пришел копаться в их обломках и руинах их жизни. Не подумав, она заметила вслух, что вон та пара на парадном портрете просто поразительна для своего времени. «Они выглядят почти на двадцатое столетие, — сказала она. — Они похожи на пару рок-звезд или, быть может, на тех, кто заправляет каким-нибудь лжекультом!» Ее незначительные замечания оказались серьезной ошибкой.

Скотт поначалу ничего не сказал, а потом, уже на широких ступенях изогнутой лестницы, где летний зной припекал руки и обнаженные головы туристов, он захандрил. Нина сперва была растеряна. Что она такого сделала? Ничего такого ей в голову не шло. Нина привыкла идти по жизни, как по яичной скорлупе, и научилась делать это почти виртуозно. Теперь, если разбивалась хрупкая скорлупа, то лишь едва ли из-за того, что она на самом деле сказала или сделала, но из чего-то, порожденного в жарком, воспаленном гнезде плодородной паранойи Скотта.

— В чем дело? — спросила она, подумав, что, наверное, его расстроил кто-то другой в Грэндж.

Он пошел прочь через тисовую рощу к реке. Нине пришлось идти следом.

— В чем дело?

Наконец для него настало время круто развернуться.

— Тебе всегда нравятся мужчины, у которых со мной нет ничего общего! Ты просто паразитируешь на мне! Сосешь из меня соки!

Это Нину просто ошеломило. Немедленно накатила усталость — это ее тело привычным образом среагировало на словесную атаку.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Скотт фыркнул:

— Этого смазливого придурка на картине! — и зашагал прочь.

Нина пошла следом.

— Скотт! Не говори ерунды!

Они ссорились до самой реки, ссорились, пока шли по гравиевой дорожке, ссорились, когда проходили мимо беседки, и ссорились возле лабиринта с греческим храмом. Со временем будто какой-то препарат затопил ее мозг, что-то щелкнуло у Нины в голове. Хватит! Она почти ощутила физическую перемену.

Издав нечленораздельный крик, она метнулась прочь, убежала, привлекая любопытные взгляды других туристов.

И что теперь? Нина привалилась спиной к прохладному камню. Здесь так мирно. Интересно, какое значение придавали этому месту? Почему узкая тропка ведет меж деревьев к этой полянке, зачем тут памятник с властвующей над ним кошкой? В кармане куртки у Скотта был путеводитель. Надо было оставить его у себя в сумке. В этом месте явно ощущалось присутствие чего-то или кого-то, чего-то мрачного, не-упокоенного. Но Нину эта мрачность ничуть не расстраивала, а скорее даже напротив — соответствовала ее настроению. Нина ясно чувствовала, что никто не станет ее здесь преследовать, даже сомневалась, что на дорожке вообще может появиться какой-нибудь случайный турист. Это — ее время, и на эти крохотные мгновения — ее место. Такое с ней иногда случалось. Как раз тогда, когда она в них нуждалась, ей словно сами собой попадались заповедные места. Это могла быть пустая автостоянка, заброшенный покинутый переулок, деревянная скамейка в парке. Но когда бы она их ни находила, она испытывала всепоглощающее ощущение безопасности и отдельности от остального мира. Такое стало с ней случаться только с тех пор, как она начала жить со Скоттом? Этого она не могла бы вспомнить.

Встав на ноги, Нина спрыгнула со ступенек и стала по кругу обходить полянку, разглядывая памятник. Ей всегда хотелось кошку, но Скотт кошек не любил. Нина чувствовала, что не способна уберечь зверя, будучи уверена, что, заведи она котенка, он пострадает от рук Скотта. Нет, Скотт не станет открыто проявлять жестокость, но внутренним взором Нина видела, как котенка не пускают в дом ночью и вообще большая часть дома для него под запретом. И жалобы на беспорядок, на запах, на шерсть повсюду. С тем же успехом можно и не заводить животное. С горьким сожалением Нина вдруг осознала, что таков ее ответ на все на свете. Проще сдаться, дать ему поступать по-своему. Напряженная атмосфера в доме, стоило ему не поддаться, буквально жгла ей кожу. Она не могла этого выносить.

Покрытый лишайником камень на задней стороне памятника был влажным и казался не столь побитым непогодой. Нина без труда могла бы разобрать детали барельефа. Снова поднявшись по замшелым ступеням, она провела по камню пальцем. Какая-то надпись. Послание из прошлого. Она обвела слово «мяу». Под ним можно было разглядеть луну и солнце и слова «кто станет играть с подраненной добычей». Наверное, тот, кто поставил памятник, не любил кошек. Нина исследовала другие стороны обелиска, но все выгравированные на них надписи были на греческом или латыни. На самой попорченной стороне, той, что глядела на тропинку, Нина, как ей показалось, различила египетские иероглифы.