Дмитрий Вересов - У Терека два берега…

• Название: У Терека два берега…
• Автор: Дмитрий Вересов
• Издательство: Нева
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-7654-3645-5

Любовь не знает преград и сомнений, даже война не может разорвать связь между любящими. 1942 год. Любви юной Айшат добиваются два джигита. Один пишет ей с фронта страстные письма. Другой здесь, в ауле, обещает ей горы золотые, когда войну выиграют немцы. Но аул захватывают не немцы, а НКВДешники, получившие приказ о депортации чеченцев. След Айшат затерялся на дорогах Азии. Чем окончится дуэль между вечными соперниками за ее любовь?..

Современная Москва. Дочь богатого бизнесмена чеченка Айсет воспитана за границей. По окончании Лондонского университета отец приказывает Айсет приехать в Москву. Она в ужасе от диких нравов и жестокости, с которыми ей приходится столкнуться. Воспитанная на европейских понятиях о свободе личности, Айсет пытается вырваться из тех рамок, в которые ее пытаются поставить родственники, пусть даже ценой жизни…

---

Айсет вошла в очередную страничку просматриваемого файла. Портрет шахида, смертника-самоубийцы. Мотивация, система ценностей, мужской психотип, женский психотип… Ряды фотографий, в основном совсем молодые лица, а одно – почти копия самой Айсет, какой она была бы лет в пятнадцать… «Девочка, девочка… – подумала вдруг Айсет, – а ведь ты, пожалуй, была бы сейчас в раю, если бы взорвала себя рядом с Басаевым, или Ельциным, или Березовским, или…»

Пальцы Айсет отстучали в командной строчке: «Lycos.com». Войдя в поисковый сервер, она набрала «MAGOMED BAROEV» и устремила взгляд в экран, дожидаясь ответа…

Глава 12

Народ мой – не вол в упряжке,

Народ мой другой породы:

При каждом ударе множась,

Встают из глубин народа

Лавины отваги львиной,

Теснины орлиных кличей

И в гордых рогах утесов

Гранитные гряды бычьи.

Мигель Эрнандес

Маша Саадаева хорошо рисовала. Еще в школе учительница рисования и черчения посылала ее рисунки на конкурс детского творчества в Ставрополь. Ее кони, пасущиеся на берегу Терека, принесли ей одно из призовых мест.

Теперь детский талант пригодился. Маша ползала с кисточкой по огромному стенду, лежащему на полу. Конференц-зал конезавода имени С. М. Буденного надо было успеть оформить к двадцать третьему февраля, дню Красной армии. К тому же в долине неожиданно появились воинские части. Должно быть, будут проводить маневры перед отправкой на фронт. Это очень кстати! Можно будет пригласить бойцов на торжественный вечер. Говорят, что воинская часть прибыла очень большая. Не беда! Пусть командир отпустит хотя бы отличников боевой и политической подготовки.

Обязательно будут танцы под патефон. Даже у ее молодых недоагитированных мусульманок, как только она им рассказала свою идею насчет праздника, глаза загорелись. Пускай-ка их Советская армия теперь поагитирует. Жаль, что сама Маша Саадаева, замужняя женщина, закрыта для такой агитации да, пожалуй, и для пропаганды.

Маша рисовала бойца Красной армии. Глаза получились черные, пронзительные, как у Азиза. Салман написал Айшат, что видел на фронте ее мужа, но их встреча произошла во время боя, и поговорить они не смогли. Это было очень важное для нее сообщение. Значит, Азиз не пропал без вести, а жив и продолжает сражаться с фашистами.

Лицо бойца было почти готово. Оставалось несколько заключительных мазков. Кисточка коснулась подбородка, чтобы положить немного тени, и Маша вздрогнула. У бойца получился знакомый подбородок с ямочкой. Это просто случайность. Дрогнула рука – вот и все. У одного Жени Горелова такой подбородок? Вот у артиста… как его? Тоже подбородок с ямочкой.

Но кисточка уже касалась губ, и нарисованный боец вдруг усмехнулся совсем по-гореловски. А когда Маша рисовала загорелую крепкую шею, видневшуюся в расстегнутый не по уставу ворот гимнастерки, то почувствовала такое сильное бабье желание, что не сдержалась и ткнулась губами в невысохшую гуашь.

Вбежавшая в комнату Айшат, увидев перемазанную в краске подругу, рассмеялась своим удивительным смехом, похожим на журчанье горного ручейка, и захлопала в ладоши. Была Айшат в темном платье и темном платке, но на груди ее алел комсомольский значок. Комсомольская работа в горах шла значительно лучше, когда Красная армия перешла в наступление по всем фронтам.

Саадаева продолжала рисовать, несколькими мазками сгладив подбородок, приходя в себя от непонятного наваждения.

– Маша, нарисуй красноармейца на коне, – предложила Айшат.

– А поместится конь? Сейчас прикину… Да, пожалуй, ты права. Будет тебе, Ашутка, конь-огонь. Сделаем его красного цвета, как у художника Петрова-Водкина.

Маша вспомнила репродукцию картины, перед глазами мелькнули обнаженные мальчишеские тела, и она почувствовала, что ее все еще сжигает изнутри столько лет тлевшая, а тут неожиданно вспыхнувшая женская страсть. Она вскочила и бросила в сердцах кисточки на пол.

– Маша, что с тобой? – вскрикнула Айшат.

– Ничего, подруга, сейчас все пройдет. Это пустяки, бывает.

Но она понимала, что это уже не отпустит ее, а будет приходить к ней по ночам, залезать в опустевшее супружеское ложе, или, как сегодня, будет цепляться за воспоминания, поджидать случая, намека.

– Айшат, дай-ка мне красную краску. И сама подключайся. Будешь красить с того бока. А то разве мне справиться с такой громадиной? Просила же научить тебя рисовать? Вот и начнем прямо сейчас…

Какое-то время подруги, высунув от усердия языки, перемещались по полотну, пока Айшат не всплеснула руками, воскликнув:

– Ой, Аллах Всемогущий, как похоже!

– Опять ты начинаешь поминать Аллаха. Ведь торжественную клятву давала. Не стыдно, комсомолка Мидаева? – строго укоряла ее Саадаева, скрывая свой испуг перед разоблачением портретного сходства. – На кого похоже? Что ты себе там вообразила?

– На Терека, скакуна арабского! – воскликнула Айшат. – Гляди, морда, как у него. Ноздри, уши, особенно глаза…

– Верно, сходство есть, – согласилась Маша, облегченно вздохнув. – Хороший был конь. Как раз Семену Михайловичу на парад Победы. Ведь скоро будет этот парад, Ашутка, я уверена, что будет.

– Хорошо еще, что он Гитлеру не достался, – ответила Айшат. – Хотя люди разное говорят. Вот в соседнем ауле старики рассказывают…

– Перестань распространять враждебные нам слухи! – прикрикнула на нее Саадаева. – Известно же тебе, что Дута привел Терека в лес, где его ждала группа фашистских диверсантов. В лесу они столкнулись с отрядом Красной армии и были уничтожены. Дута и конь тоже погибли.

– А говорят, что фашисты встретили в лесу геологов.

– Айшат, ты как комсомолка должна понимать, что под видом геологов в наших горах мог действовать замаскированный отряд. Теперь понятно, что если так и было, то маскировались они не зря и задание командования выполнили.

– Маша, как хорошо ты умеешь все объяснить, – удивилась Айшат. – Какая ты умная! Я очень хочу быть похожей на тебя во всем.

– Тогда перестань поминать Аллаха. И повторять всякие бабские сплетни и антисоветские слухи. Договорились?

– Договорились. Хотя… Ну, ладно, ладно… А помнишь начальника геологов Женю Горелова? Выходит, он был красным командиром?

– Красным, красным… Пододвинь мне красную краску, а то мне не дотянуться…

В ночь на двадцать третье февраля на вылуженные зимними ветрами горы стал падать мягкий и медленный снег. Было холодно, снег не таял и не сразу уплотнялся, а, сцепляясь лучиками снежинок, разрастался на ветках сначала до белых горностаевых шкурок, а потом до заячьих. Снег все падал и падал, теперь он был не только в воздухе, но и на земле, деревьях, домах, даже на шкуре удивленных собак аула Дойзал-Юрт, которые то хватали снег горячими красными пастями, то принимались лаять на мерещившиеся им за снежной пеленой тени. Тени обходили аул стороной, прятались за деревьями, чего-то выжидали.

Маше Саадаевой не спалось. Сначала ей казалось, что она волнуется перед радостной суетой завтрашнего праздника. Потом она поймала себя на мысли, что боится быть застигнутой врасплох приступом желания, который, она чувствовала, как ночной хищник, стережет ее в темноте. Ближе к утру ей стало просто тревожно и неспокойно на сердце.

Несколько раз она выглядывала в окно, видела падающий снег, но не успокаивалась. Поняв, что сегодня ей уснуть так и не удастся, она зажгла керосиновую лампу, чтобы заняться чем-нибудь по дому. Тут ей послышалось, что под окном хрустнул снег, в тревоге она отодвинула занавеску, поднесла лампу к стеклу и чуть не вскрикнула. Из темноты по ту сторону стекла на нее смотрел человек. Маша хотела уже бежать к висевшему на стене ружью, но свет от лампы упал на раздвоенный ямочкой подбородок.

– Ты? Откуда, Женя? Где ты был все это время?

Маша помедлила всего чуть-чуть, а потом бросилась к нему на шею, растапливая объятьями снег на его шинели.

– Ты – капитан? – она, теряя голову, вдруг потянулась губами к его губам, но вовремя взяла себя в руки. – Царапаешь руку своими звездочками. А тогда ты кем был, лже-геолог? Лейтенантом? Растешь…

– Расту, как ты хорошеешь… Маша, я тебя застужу, простудишься, – говорил он, мягко толкая ее вглубь дома. – И потом – у нас так мало времени, а тебе еще надо собраться.

– Как собраться? – она отстранилась от него, заглянула в глаза. – Женя, что это значит?

– У нас с тобой нет ни одной лишней минуты на посторонние разговоры, Маша. Поэтому я буду говорить четко, по-армейски. Во-первых, я тебя люблю…

– Ать-два, – прибавила она.

– Не перебивай меня. Во-вторых, я думаю, что и ты… относишься ко мне, скажем, неравнодушно…

– Четче рапортуйте, капитан Горелов! – приказала Маша.

– Есть, рапортовать четче! – откликнулся он с улыбкой, но тут же помрачнел. – Дело – дрянь, Машенька. Помнишь наш первый разговор за этим столом, перед этой керосиновой лампой? Я тогда мог только намекать тебе, да и этого я не мог. Я говорил, что тебе надо уходить из аула и из Чечни вообще, рвать с мужем и так далее. А теперь я говорю тебе в открытую. Сегодня всех чеченцев под конвоем доставят до станции, там посадят в вагоны и повезут далеко на Восток.