Дмитрий Вересов - Крик ворона

• Название: Крик ворона
• Автор: Дмитрий Вересов
• Издательство: Издательский Дом «Нева»
• Жанр: Детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-7654-4256-0

После дела с кражей картины у старого коллекционера Тане Захаржевской приходится «лечь на дно». Она выходит замуж за англичанина и уезжает за границу. Кто бы мог подумать, что ее супруг окажется поставщиком девочек для борделя! Но Таня не такова, чтобы смириться с подобной участью. Она становится хозяйкой этой «ночной» империи. Куда еще заведет ее жажда приключений? Татьяна Ларина обретает настоящую любовь, о которой мечтала всю жизнь. Но недолго длится ее счастье: Танин муж вынужден скрываться от преступников, которые хотят использовать его изобретение в целях обогащения…

---

Не дожидаясь ответа, Таня нацепила очки в черепаховой оправе. В них она походила не на директора школы, а на американскую актрису Ким Бэссинджер, хоть та вроде и без очков. Открыла бархатную папочку и извлекла розовый листочек.

– А. О. «Бонанза-Калифорния», прежде, кстати, совершенно неизвестное, занималось привлечением средств инвесторов для разработки нефтяных скважин в Калифорнии. Дивиденды, выплачиваемые по акциям компании, достигали небывалого уровня. Первые вкладчики, в числе которых было немало знаменитых деятелей кино, политиков, журналистов, получили за шесть месяцев по доллару и шестьдесят центов на каждый вложенный доллар. Деятельность «Бонанзы» сопровождалась агрессивной рекламой, что создало беспрецедентный ажиотаж… По просьбе отдельных вкладчиков «Бонанза» организовала поездки в пустыню, где желающим показывали нефтепровод. Позже следствие установило, что за нефтепровод выдавались ирригационные трубы с надлежащей окраской и маркировкой… Деятельность «Бонанзы» вызвала интерес комиссии сената штата по экономической политике, но еще до вынесения постановления о ревизии все руководство фирмы бесследно исчезло. Вместе с ними исчезло более ста миллионов долларов из тех ста тридцати, которые доверили «Бонанзе» акционеры… Непосредственно с клиентами работал молодой темнокожий юрист, выпускник Сорбонны Дуэйн Мак-Ферлин.

– У меня тоже кое-что на тебя найдется, леди-босс, – замороженным голосом произнес Джулиан-Франсуа-Дуэйн.

Таня трижды свела и развела ладони, обозначив иронические аплодисменты.

– Браво. Далее по сценарию нам полагается, брызгая слюной, рычать страшные угрозы, а потом, успокоившись, ты начнешь разъяснять мне, что эти уворованные у честных заокеанских налогоплательщиков миллионы – суть финансовая основа нашего процветающего предприятия, которое со страшным треском рухнет в тот самый миг, когда кто-нибудь встанет на их след. А я должна, хлопая глазами и ушами, делать вид, будто верю каждому твоему слову.

Джулиан остолбенел.

– Но это правда.

– Это неправда, бледнолицый брат мой, и ты прекрасно это знаешь. Вы же, голубчики, уже в самом начале нашей затеи с Хэмпстедом не могли не понимать, что я не сильно поверю в мудозвона полковника, которому вдруг взбрендило вложить сотни тысяч в предприятие, мягко говоря, рискованное, и тем более не удовлетворюсь той пургой, которую гнал мне Бенни насчет дополнительных источников финансирования, и начну интересоваться, что да как. И тогда Соне Миллер сливается горячая информация, которую она, падкая на сенсации, как любой журналист, начинает с энтузиазмом разрабатывать. Про Бенни вам ничего особенного и придумывать не надо было – банковский клерк, осужденный за растрату и после отсидки обосновавшийся в хозяйстве мамаши Поппи и потихонечку, на пару с тобой, прибравший его к рукам. То, что номинальной хозяйкой оставалась эта пропитая блядь, тоже вполне объяснимо: бордель, принадлежащий парочке бывших зеков, привлек бы излишнее и неблагосклонное внимание полиции.

– Парочке? Ты не оговорилась? – спросил Джулиан сквозь стиснутые зубы.

– Парочке, дорогой мой, парочке. Бедная Соня настолько увлеклась эффектной историей юриста-жулика, который нагрел клиентов на миллионы и теперь выдает себя за сына гаитянского министра, вынужденного жить по подложным документам, что даже не озаботилась заняться менее романтической версией твоей биографии. Зато это сделал по моей просьбе Эрвин, к тому же имеющий, как бывший полицейский, неофициальный доступ к информации, недоступной даже пронырливой Соне. Так вот, голубчик, отпечатки твоих пальчиков ни капельки не похожи на разосланные Интерполом отпечатки пальцев Дуэйна Мак-Ферлина, действительно очень на тебя похожего, зато полностью идентичны пальчикам некоего Джулиана Бишопа, манчестерского сутенера, осужденного в семьдесят втором на шесть месяцев за сводничество. Откинувшись, мистер Бишоп переехал в Лондон, женился на Глории д’Обюссон, родом как раз с Гаити, взял фамилию жены, через год развелся, и так далее. Срок свой смешной мотал, кстати, в одной тюрьме с мистером Бенни. Так что тысячи три на откуп бардака тети Поппи ты еще худо-бедно наскрести мог, но уж никак не восемь миллионов, с твоей подачи прокрученных через «Зарину» за пять с половиной лет ее существования… Э, да ты так взмок, что смотреть жалко…

Таня нажала на другую кнопочку. Тихо загудел кондиционер.

– Сгубило киску любопытство, – пробормотал Джулиан.

– Ты что-то сказал, или мне послышалось?

– Я сказал, что не рекомендую углубляться в эту тему. Тебе дали подняться, ничего взамен не требуют, условий не ставят. Живи и радуйся.

– Видишь ли, твой совет чуть-чуть запоздал. Ровно на сутки.

– Что ты имеешь в виду?

– Со сказочками мы уже разобрались. Теперь кино смотреть будем…

От нажатия очередной кнопочки засветился большой экран видеомагнитофона.

– Ты разверни кресло-то, чтобы обзор получше был, – предложила Таня, но сама собственному совету следовать не спешила: это, в своем роде, произведение искусства она уже видела, а наблюдать за реакцией Джулиана не в пример интереснее.

В техническом отношении фильмец был ниже среднего. Стационарная, словно на заре кинематографа, камера страдала к тому же астигматизмом: некоторые участки расплывались, в других изображение искажалось, как будто съемка велась под несколько иным углом. В отличие от оператора художник-постановщик явно радел об эстетическом эффекте: площадка являла собой богатую, роскошно оформленную католическую часовню со всеми атрибутами – сводчатыми расписными потолками, нижняя граница которых попадала в поле обзора камеры, большим витражным окном, с которого благосклонно взирают лики неведомых зрителям святых, фигурка Мадонны в парче и жемчугах, резной алтарь, украшенный, как водится, барельефом Тайной вечери. На возвышении перед алтарем, между четырех длинных и толстых свечей на высоких резных подставках стоял, сверкая медными ручками, открытый полированный гроб. В гробу, утопая в цветах, покоилось нечто, напоминающее мастерски исполненную куклу в человеческий рост, обряженную в пышное белое платье. В течение минут полутора не происходило ничего, потом откуда-то сзади вынырнула черная спина, на мгновение закрывшая обзор. Спина потихонечку, кошачьим шагом, удалялась от камеры, и стало видно, что принадлежит она мужчине, крупному во всех измерениях, облаченному в черный фрак, наискось перевязанный атласной голубой лентой. Поверх плеча мужчины виднелась верхушка громадной корзины с крупными, кажется махровыми, белыми гладиолусами. Подойдя к возвышению, мужчина поставил цветы у изножья гроба и с некоторым трудом опустился на колени. С этой точки было не видно, чем он в этой позе занимается, но, судя по склоненной голове, человек молился.

– Это довольно долго продлится, – сказала Таня и открутила пленку вперед.

В ускоренном режиме мужчина смешно подпрыгнул, показал профиль в черной маске, поверх которой блеснули очки, перебирая ножками, убежал вбок, за пределы досягаемости камеры, и тут же появился вновь. Таня поспешно переключила видик на воспроизведение.

Мужчина был совершенно гол, и нагота этого абсолютно безволосого тучного тела уже сама по себе казалась запредельно непристойной. В таком виде он походил не на человека, даже не на млекопитающего зверя, а на отъевшегося мучного червя. Пританцовывая и колыхая телесами, существо вновь приблизилось к возвышению и принялось обходить гроб против часовой стрелки. Впервые зритель получил возможность увидеть героя в лицо. Лицо, как и следовало ожидать, было толстое, круглое. Даже в этой своеобразной обстановке черты этого лица невольно ассоциировались с простотой, добродушием, некоторой рассеянностью в сочетании с мудрым лукавством. Этакий круглоносенький, очкастенький мистер Пиквик.

– Узнаешь? – Вопрос Тани был сугубо риторическим.

– Откуда это… у тебя? – надтреснутым голосом выговорил Джулиан.

Таня развела руки.

– Интуиция. Ну, несимпатична мне была эта телекамера в левом притворе. Нацелена в голый угол, в тупик с пожарным шлангом, на монитор в дежурке не выводится. Лишняя, бесполезная. Но согласись, совсем уж бесполезных технических устройств не бывает – не люди, чай. Вот я, стало быть, и попросила установить напротив этой камеры другую, такую миниатюрную… Джулиан заскрипел зубами.

– Вчера днем тебя в том углу засекли, со мной по горячей линии связались – и вот вам результат. Ты, дружок, нам и показал, как оно работает. Преломление лазерного луча, значит? Можно, значит, не просто из-за угла снимать, а из-за трех углов, лишь бы в каждой узловой точке ма-аленький такой, незаметный отражатель поставить?

На экране тем временем набирало обороты зрелище, исключительное по своей мерзопакостности. Нетерпеливо суча ножками по сброшенным на пол цветам, толстячок-добрячок брюхом навалился на гроб. Пальцы его елозили по платью куклы. Вот отдернул руку, затряс кистью в воздухе, – должно быть, на булавку какую-нибудь напоролся. Вот снова приложился, рванул с силой за укутанные кружевами плечи… По тому, как объект поддавался приложенной силе, как завалилась подкинутая толчком белокурая головка и упала рука, скинутая с груди, стало понятно, что в гроб положена не совсем кукла…