Газета День Литературы - Газета День Литературы # 100 (2004 12)

• Название: Газета День Литературы # 100 (2004 12)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

***

Приезжаю на родину — падаю,

словно весь я чугун или медь.

Наслаждаюсь травинкой помятою,

пререкаюсь с собакой патлатою.

Здесь такою всё кажется правдою,

словно время пришло умереть.

Но теперь бы и жить припеваючи,

от всемирных соблазнов уйдя,

собирать с ребятишками гаечки,

в сочинениях ставить им галочки,

родниковой водой запиваючи

яд газет и молчанье вождя...

***

В.Г.

Он бродит в кривых коридорах

приснившихся собственных книг,

порой загораясь как порох

намокший — лишь внешне, на миг.

И снова — в угрюмой дремоте...

Он пережил славу свою.

Его на любом повороте

встречаю и благодарю —

от имени тысяч и тысяч...

Ведь он не запомнит лица,

кивнет — и привычно набычась,

бредет в грозной роли отца.

Один он сегодня — мессия,

один он, в конце-то концов,

несчастную любит Россию,

сердясь на веселье юнцов.

ВОСПОМИНАНИЕ ПРО КРОВЬ

Зэк на прощанье чиркнул бритвой

себе могучее плечо, —

чтоб друга одарить кровинкой

в ладони — вот, держи еще! —

идешь на волю, к людям, к свету?..

На память я дарю тебе,

коль ничего дороже нету,

что я имел бы при себе...

И я подумал: в мире этом

приходится и нам, поэтам,

порой прощаться точно так...

Особенно — с Отчизной милой.

Ведь для нее, глухой, двужильной,

всё в жизни прочее — пустяк!

***

На острове зеленом, иноземном

я вырыл кустик и привез домой —

он через год покрыл мой огород

высоким хищным остроиглым лесом,

и не цветет... наверно, наши пчелы

ему скучны, как мне — твоя чужбина.

ТЕЛЕФОННЫЕ НОМЕРА

Остается напоследок

три-четыре телефона...

Ю.Левитанский

Угадал поэт печальный —

я открою свой блокнот,

не какой-нибудь скрижальный,

а небрежный — до и от,

и смотрю, как идиот,

вот поэт был эпохальный,

вот артист, как черт, нахальный...

где они? Цифирь орет.

Вот еще остался номер

твой, дружок, но ты же помер...

И еще строка одна,

вымарана и бледна...

Впрочем, если ближе к свету,

я смогу и различить.

И услышу: — Веры нету.

— Веры и не может быть.

Среди этой жизни подлой,

среди лжи и нищеты...

И услышу: — Мальчик, полно!

Это ты?

Я сменю свой номер завтра...

...Трубкой бью по рычажкам.

Жгу блокнот. У печки жарко.

Всё равно всё вспомню сам.

— Можно Вилю?

— Нету Вили.

— Можно Лиру?

— Лиры нет.

Лиры нет — есть только вилы.

Водка и большой привет.

***

Нет, я еще скажу, нет, я еще поведаю,

как нам далось легко, легко, как сон во ржи,

то, что на свете называется победою, —

а почему? А мы не знали лжи.

Нет, ложь была, была, неслась над нами тучею,

и огненной реки шипела полоса!

Но шли дорогой мы, дорогой самой лучшею —

из глаз в глаза.

Георгий Судовцев ВЕЛИКИЕ ГОРЫ

Я видел Великие Горы весной.

Поэтому я сижу среди сада

и перекладываю камни в траве.

Юность, и зрелость, и старость — названья

тем, кто идёт перед нами, за нами.

А мы для себя остаёмся собой.

Этой весной всё я вижу иначе,

и даже подарки далёких друзей

кажутся напоминаньем о смерти.

Щегол чёрно-красный в клетке из прутьев

ивовых — снова запел. Я бы не смог

петь в одиночестве так даже весной.

Шёлковой нитью связал я дороги:

на север, на юг, к восходу, к закату.

Спутницей мне стала собственная тень.

Чем выше уходит дорога твоя,

тем шаг твой достойнее сотни шагов,

ведущих равниной, и тысячи — вниз.

Целую жизнь я скитался по миру,

не выходя за привычные стены.

А ныне, скиталец, обрёл я свой дом.

Хворост несу — на ночь огонь развести.

Остановлюсь отдохнуть у развалин

древнего храма, чьи боги — забыты.

Флот облаков уплывает на запад,

где остывает усталое солнце.

Долго стою, размышляя о ветре.

Утренний дождь застаёт меня спящим.

Открою глаза и продолжу свой путь.

Но кого же разбудят слёзы мои?

Тушь растираю неспешно на камне.

Горы подёрнуты утренней дымкой,

а мотылёк всё порхает, порхает.

Скользнула тень от бабочки летящей —

и гусеница замерла тревожно:

такая смешная в зелёной траве!

Разве увижу Великие Горы,

если не стану смотреть неотрывно,

всегда и везде, где бы ни был, — на них?

Превозмогая дорогу к вершинам,

выше становится в горы идущий.

Но и вершины становятся выше.

Озером горным не станет болото,

даже поднявшись поближе к вершинам:

а как же лягушки, камыш, комары?

Ноша моя тяжела не по силам.

Хотя не видна, но и сбросить нельзя:

ни отдохнуть, ни помощника выбрать.

Может, что лишнее? Огниво, кисти,

тушь и бумага в бамбуковом стебле?

Может, что лишнее в сердце осталось?

Лёгкая стая из птиц разноцветных

с веток слетела, чтоб место оставить

новой, зелёной — дождусь ли весною?

Каждый листок вновь становится миром,

оброненным ветром у ног невзначай.

Так трудно подняться. Так трудно уйти.

Имя моё помнят камни и травы,

а сам я забуду его навсегда.

Спрошу — и уже не услышу ответ.

Зимнею ночью присел у жаровни,

и долгие-долгие песни сверчка —

что угольки: то погаснут, то вспыхнут.

Жемчугом светятся зубы красавиц,

но под жемчужной луной у прибоя

груды встречаю погибших ракушек.

Если увижу, что впрямь разделимы

зло и добро в этом мире, как должно,

то мир не достоин существованья.

Думаешь, столько прошел и увидел,

исполнился мудростью, можешь учить?

Глупец! Ты ещё и не начал свой путь!

Горные тропы! О, сколько сандалий

сплёл я — и что же? Да все износились.