Михаил Савеличев - Фирмамент

• Название: Фирмамент
• Автор: Михаил Савеличев
• Жанр: Научная Фантастика

Солнечная система и Человечество — единственная реальность в мироздании. За границей Плутона расположена сфера неподвижных звезд — Хрустальная сфера, Крышка, фирмамент. Человечество освоило Солнечную систему, но не может выйти за ее пределы. Допущение — если нет звезд, то нет и морали. Нечто в мироздании стремится изменить его. Проводниками изменений выступают трое главных героев — Кирилл, Одри и Фарелл. Каждый из них и мироздание через них, как медиаторов, проигрывает различные варианты бытия с тем, чтобы найти ту вероятностную линию, где нет Крышки, где существуют подлинные звезды, мораль, добро. Это Нечто (его символами выступают Лев, Орел и Вол) играет вероятностями — раз за разом создает все новые сценарии и новые миры. Миры рождаются и гибнут, сменяют друг друга, но не меняются сами люди и фирмамент остается непреодолимым.

---

Одри видит множество я. Она везде и нигде. Она — все этого крохотного мирка среди прокаленных радиацией мертвых глыб. Она — колоссальное тело и множество послушных ей пальцев. Она проснулась здесь уже тем, чем она есть таким же полиаллоем, только более живым, разумным и теплым. Она разрастается вширь и вглубь, отвоевывая у мертвой машины все новые и новые уголки, она знает, как сдвинуть корабль с орбиты, и ждет только приказа. Приказа? Кто может приказать ей? Она постоянно беременна, если это можно назвать беременностью. Все новые и новые одри пробуждаются к жизни — славные подруги, все новые и новые отражения, новые взгляды, характеры, мысли, страхи… Она — бездна, ее нельзя исчерпать, можно исторгнуть множество своих вариаций, но всегда найдется каприз, который отличит одри-53 от одри-786.

— Мне обязательно нужно туда? — спрашивает Одри.

— Да. И ничего не бойся. Оно защитит тебя. Просто одежда.

Одри поднимает правую ногу, но все еще не решается переступить невысокий бортик. Одри толкает ее и смеется, видя как Одри неуклюже пытается сохранить равновесие, но оскальзывается на зеркальной луже и падает в жидкий металл. Кажется, что должны быть брызги, и другие Одри вскрикивают, приседают, но полиаллой без следа проглатывает очередную «жертву», и она оказывается в плотном клубке мягкого света. Она видит себя со стороны распростертое обнаженное тело, которое впитывает в себя жидкое золото, каждая пора кожи становится каналом, сквозь который металл инфильтруется в хрупкий организм, проникает в кровь, лимфу, процеживается сквозь печень и почки, покрывает волшебной амальгамой кости, тонкими контактами проникает в мозг, наводит новые мосты восприятия, протягивает паутину послушания, вкрадчиво вторгается в уже ненужное таинство возможной жизни, выскабливая излишество детородных функций. Она становится тяжелой, она пропитана силой, она — магнит, который притягивает твердые чешуйки и формирует поверхностную броню. Еще одно рождение, еще одно воскресение к новой, целесообразной жизни.

— Я видел и других, — говорит трутень. Он хорошо поработал и теперь может поговорить. Одри расслабленно слушает. — Они не такие, как ты. Все в золоте. Твердые и… и страшные… Мы им безразличны.

Там — тепло и мокро. Теперь просто тепло и мокро. А вокруг — темно. Здесь нет материнской стены, нет глаз и ушей. Здесь — только одна Одри, Делающая Нехорошие Вещи.

— Вы излишни, — говорит Правильная Одри. — Вы — тупиковая ветвь. Когда-то полезная, но теперь подлежащая стиранию. А они — чистильщики. Золотые чистильщики. Мир корабля был устроен мудро, но теперь пришла пора сделать его еще лучше.

— Но в тебе что-то есть, — говорит Похотливая Одри. — Ты — алкаэст. Ты растворяешь меня своим семенем. Оно проходит сквозь меня, но падает на безжизненную почву. Оно — нецелесообразно, но оно слишком сладко, чтобы отказаться…

— Женщины слабы, — смеется трутень. Что-то новое в его гадком репертуаре. Необычный оттенок необычного феромона.

— Что такое — женщины?

Он поворачивается к ней и дотрагивается кончиком пальца до ее носа, губ. Щипает за соски. Похотливый звереныш. Грязная тварь. Иногда ей кажется, что нет никакого предательства. Что она участвует в тайном эксперименте, санкционированном Одри, и все идет так, как и задумано. У нее есть узник. Она таскает ему еду и прячет на темных верхних уровнях корабля, потому что внизу — смерть. Золотая и твердая смерть. Истома. Приторная истома стучит в виске. И уже не угадать — кто здесь раб, а кто — господин.

— Ты — женщина, — говорит трутень. — Или ты об этом не знала?

— Я — Одри. Единая во множестве.

— Ты — предательница! Ты придумала себе ложную жизнь, ты предала все, что можно было предать! Нет такой казни, которой можно покарать тебя! Ты похотливая шлюха! Но самое страшное — в тебе нет боли! Твоя совесть проржавела в похоти, и ты смело смотришь в мои глаза и смело лжешь в мои уши! Вон! Вон!

Она готова сжаться, закричать, но понимает, что это только сон. Короткий сон и краткий кошмар. Она стала слишком много спать. Она готова засыпать где угодно. И ей кажется, что она стала толстеть. Что-то с метаболизмом. Паршивый трутень расшатал обмен веществ. Поэтому сегодня он так легко не отделается.

— Ты знаешь, как мне еще нравится, — говорит она ему. — Ты все обо мне знаешь…

Харибда продолжала двигаться. Колоссальное тело наползало на край полыньи, выбрасывало черные завитушки крючьев, вцеплялось в лед, подминала его под себя, как ветхую бумагу, выбрасывая фонтаны воды. Догонит ли черепаха Ахиллеса? Одри была уверена — догонит… У нее нет щупальц и крючьев, у нее нет сил — вот уже долгое время она не чувствует уколов, а значит запасы коктейля иссякли, и скоро придет боль. Жуткая боль. Можно даже сказать, что боль здесь, она бежит впереди чудовищной твари и хватает ее за ноги, за две тяжелые, неподъемные ноги. Удар, еще удар, и Одри кричит. Крик изнуряет, но она уже ничего не может поделать — метаморфоз продолжается, слишком много света, и жизненный цикл харибды неимоверно ускоряется. Наверное. Может быть. Она не знает точно. Она продолжает строить гипотезы, потому что от гипотез зависит ее жизнь. Многочисленные отражения ее жизни.

— Внимание! Внимание! Всем, кто меня слышит! Мы совершили посадку в районе Большого Канала… Мы совершили посадку в районе Большого Канала… Высадка прошла успешно, но после начала монтажа системы мы обнаружили, что…

Наверное она потеряла сознание. Ей было видение, что кто-то раскрыл ее рот, раздвинул чем-то твердым стиснутые зубы и вылил в глотку нечто горячее и густое, отвратное на вкус. Она задыхалась и кашляла, что-то отрывалось внутри нее, плотные куски проходили пищевод, и она отплевывала их. Тело умирало, пришла ледяная мысль. Спокойная и твердая. Тело умирало, и его нельзя спасти. Осталось недолго. И она последует за остальными — на корм харибде. Проклятая тварь победила. Заря. Утренняя заря. Буйство розовой пастели. Коричневый, карий, алый, багряный, пунцовый, желтый, шафранный. Ее друзья. Ее лучшие друзья. Она ненавидит индиго — насыщенную тяжесть смерти, и она радуется рассвету. Она поднимает руку и хочет дотронуться до близкого горизонта. Пальцы светятся золотистым, крохотные чешуйки брони вспыхивают тайными бриллиантами. Драгоценная киноварь тончайшей паутиной опутывает пальцы и спускается ниже к запястью, набирает червонной сыти крохотных рек, но спотыкается о выступ датчика — расцвеченное гранатовыми огнями кольцо. Высший уровень опасности. Высший уровень опасности. Тревога. Тревога. Высший уровень опасности. Всем, кто меня слышит…

— Мы такие разные, — говорит Одри и проводит пальцем по проступающим из материнской стены губам. Ее губам. Уж она знает их изгиб и припухлость.

— Мы разные, но мы — одно, — говорят губы и целуют пальчик.

— Это — нарциссизм, — смеется Одри. — Аутоэротизм.

— С тобой интересно беседовать, — губы раздвигаются и острые зубки прихватывают кончик пальца.

— Для этого ты меня и создала. Я — твой собеседник и твой советник.

Стена смотрит на нее множеством глаз, выстроенных в правильный круг. Ее глаз.

— Ты чувствуешь свою важность?

Одри прижимается к теплой стене. Ей на мгновение становится холодно, на крохотное мгновение, за которым скрывается тошнотворная бездна бытия. Даже не бытия, а — меона, неоформленной, жадной, пустой материи, готовой присосаться к любому разуму, что неосторожно приблизился к смертоносной ловушке.

— Мне часто становится страшно, — жалуется она. — Я многого не понимаю, но если бы я понимала все, я бы умерла от ужаса.

— Страх, ужас, — говорит стена. — Мы слишком эмоциональны. Мы все еще несем проклятье рассеченного андрогина… Тысячи копий, но они все равно остаются женщинами. Смешно. Я слишком долго живу, я безумна по любому счету, я чего-то жду…

— Что? Что ты ждешь?

— Мести. Ты знаешь, что такое месть?

— Справедливое наказание за дурной проступок, — говорит Одри, и стена начинает смеяться. Хохочет множество ртов, но их не хватает, чтобы выпустить все эмоции, и они беспорядочно расцветают скоротечными цветками по необозримому полю материнской стены.

— Я не права? — обижается Одри.

Рука гладит ее.

— Так ты говоришь — аутоэротизм и нарциссизм? У тебя склонность выбирать правильные, но слишком холодные слова, Одри. Ты умна, но у тебя нет того, что называется опытом. Ты знаешь, что такое опыт?

— Запас знаний, навыков, поведенческих и эмоциональных паттернов, приобретенных в процессе практической деятельности, — говорит растворяющаяся Одри.

— Слишком холодно, слишком правильно и холодно. Ты должна быть более чувственной, Одри. У нас слишком мало времени и слишком мало информации, чтобы полагаться на опыт и знания.

— Но… но это… это только химия… В ней нет ничего…