Бэзил Харт - Сципион Африканский. Победитель Ганнибала

• Название: Сципион Африканский. Победитель Ганнибала
• Автор: Бэзил Харт
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-9524-0551-7

В книге Б. Лиддела Харта с неожиданной точки зрения повествуется о жизненном пути великого стратега, политика и дипломата Публия Корнелия Сципиона Африканского, разгромившего непобедимого карфагенского полководца Ганнибала, который дал клятву быть непримиримым врагом Рима и остался верным ей до последнего вздоха. Автор раскрывает недооцененный историками образ римского патриция, преданно служившего интересам Республики, сравнивая его с самыми выдающимися теоретиками и практиками военного дела.

---

Из одного-двух анекдотов, которые сохранились, кажется, что брак был счастливым, и Сципион выказывал больше уважения к мнениям жены, чем было принято в то время. Несомненно, она имела слишком дорогие вкусы, чтобы нравиться Катону; она была, вероятно, одной из законодательниц римского дамского общества, против которых он нацеливал свои жалобы, — «нося разноцветные платья или разъезжая в конных экипажах», они подрывают устои общества и создают недовольство. Потворство желаниям жены и разрыв с традицией, требовавшей относиться к ней не лучше, чем к рабыне, были, несомненно, одним из факторов, разжигавших злобу в сердце Катона. Лучшее подтверждение морального влияния семейной жизни Сципиона — косвенное. Они выдали свою дочь Корнелию замуж за Тиберия Гракха — вероятно, после того, как он так великодушно защитил репутацию Сципиона, — и она стала матерью Гракхов. Образование, которое она им дала, и принципы, внушаемые ею будущим реформаторам, составляют одну из благороднейших страниц истории Рима.

За пределами домашней сферы влияние Сципиона на социальную историю связано с его любовью к греческой литературе и философии и введением их в римский культурный обиход. «Человек огромной интеллектуальной культуры», он мог говорить и писать по-гречески, как по-латыни — говорят, свои мемуары он написал по-гречески. Ясно, что своему знанию греческой культуры он обязан той философией жизни, которая пронизывает все его деяния и высказывания. Кажется, что он взял лучшие элементы культуры Греции и Рима и сплавил их, избавившись от грубости и узости раннего республиканского Рима, не уменьшив его мужественности.

Влияние его было столь заметным, что его можно, не без оснований, назвать основателем римской цивилизации. «Ему приписывают улучшение манер, приобретение вкуса к пристойному поведению и любви к литературе». Довольно трогательный пример его собственной любви к литературе сохранился в его дружбе и уважении к поэту Эннию — дружбе столь глубокой, что он завещал после смерти поэта поставить его бюст рядом со своим в семейной усыпальнице Сципионов.

Однако самое его влияние как апостола цивилизации и гуманности принесло ему жестокую, поскольку она стимулировалась страхом, вражду римлян старой школы. Катон и ему подобные еще могли простить ему военные успехи и уверенность в себе, — но ничто, кроме его падения, не могло искупить его преступления, состоявшего во введении греческих обычаев, философии и литературы. Не так уж невероятно, что это повредило ему и подорвало его влияние даже больше, чем его презрение к мелочным умам и умеренность в отношении побежденных врагов. Это единственные обвинения, которые его враги смогли выдвинуть против его характера, и в этом факте лежит, быть может, лучшее доказательство его высшего морального благородства. Ибо злоба врагов будет цепляться за любую мыслимую слабость, и обвинения, выдвигаемые против великого человека, образуют моральный стандарт, лучшую базу для сравнений.

Из этого испытания Сципион — единственный из великих военачальников древности — выходит чистым от любых обвинений, предполагающих моральное пятно. Правда, мы можем отбросить большинство обвинений, выдвинутых против Ганнибала, — нечестие, алчность, вероломство, жестокость, выходящие за рамки обычаев тех дней. Но Александр, как либерально ни относиться к другим обвинениям в его адрес, остается виновным в недостатке самоконтроля, в яростных вспышках темперамента и предрассудков, в жестокой несправедливости к Пармениду, в амбициозном эгоизме, граничащем с мегаломанией, и непотребном поведении в пьяном виде. Александр запятнан смоляной кистью Ахилла.

Подобным же образом многие великие качества Цезаря не могут затушевать его сексуальную распущенность, политическую коррумпированность и интриги, как и своекорыстные в основном мотивы, вдохновлявшие его труды и достижения. Между карьерами Цезаря и Сципиона имеются любопытные параллели. Сравним Цезаря, получающего Галлию как провинцию путем интриг и угроз, — и Сципиона, получающего Испанию по призыву страны в тяжелый час. Сравним Цезаря, набирающего и обучающего армию для завоевания Рима, — и Сципиона, делающего то же для спасения Рима от чужеземных врагов. Цезарь переходит Рубикон, Сципион — Баграду: сравните цели. Сравните Цезаря, получающего триумф за победу над соотечественниками-римлянами, и Сципиона — за победу над Ганнибалом и Сифаком. Наконец, если правда, что «человек познается по друзьям, которых имеет», сравните Катилину с Лелием и Эннием. Афоризм Наполеона: «Лавры — более не лавры, когда они покрыты кровью граждан» — курьезно звучит в его устах. Ибо амбиции Наполеона иссушали кровь Франции так же неустанно, как амбиции Цезаря лили кровь римлян. Достаточно состричь лавры с их чела и усилить контраст со Сципионом, всегда и в первую очередь экономившего кровь и силы в бескорыстной службе своей стране. Нетрудно предположить, почему Наполеон не включил его в свой список образцовых полководцев.

По любым моральным стандартам Сципион — уникальное явление среди великих военных вождей, будучи наделен чистотой и величием души, которых мы ожидаем, но не обязательно находим среди религиозных и философских лидеров, но едва ли среди величайших людей действия. Тот священник, который столетие назад был первым английским биографом Сципиона и работа которого страдает от краткости, исторических ошибок и игнорирования всей деятельности Сципиона как солдата, имел одну вспышку редкой проницательности и афористического гения, когда сказал, что Сципион «был более великим, чем величайшие из плохих людей, и лучшим из тех, кого называют лучшими из хороших».

В последнюю очередь мы обращаемся к Сципиону как к государственному деятелю — к той части его большой стратегии, которая безусловно относится к области мира. Аббат Серан де ла Тур, составивший в 1739 г. жизнеописание Сципиона, посвятил его Людовику XV и в своем посвящении написал: «Король должен только взять себе за образец величайшего человека в целой римской истории, Сципиона Африканского. Само Небо, кажется, сформировало черты этого героя, чтобы преподать правителям этого мира искусство управления с помощью справедливости». Урок, мы опасаемся, не пошел впрок Людовику XV — человеку, который за столом совета «открывал рот, говорил мало и не думал вовсе», жизнь которого столь же была полна вульгарных пороков, сколь лишена высоких целей. Мы подозреваем аббата в способности к тонкому сарказму…

Когда Сципион вышел на историческую сцену, власть Рима не простиралась даже на всю Италию и Сицилию, и эта узкая область находилась под тяжелой угрозой захватов, а еще более — присутствия Ганнибала. К моменту смерти Сципиона Рим стал неоспоримым хозяином всего средиземноморского мира, без единого возможного соперника на горизонте. Этот период увидел величайшую до тех пор экспансию во всей римской истории, и Рим был обязан ею либо прямым деяниям Сципиона, либо их следствиям. Но если в территориальном смысле он является основателем Римской империи, то его политической целью было не поглощение, но контроль над другими средиземноморскими народами. Он следовал, расширив ее, старой римской политике: его целью было установление не централизованной деспотической империи, но конфедерации во главе с Римом, в которой Рим имел бы политическую и коммерческую гегемонию, и его воля была бы верховной. Здесь лежит близкая параллель с современными обстоятельствами, которая придает исследованию его политики особый и жизненный интерес. Труды Цезаря вымостили путь к упадку и падению власти Рима; труды Сципиона сделали возможным мировое сообщество независимых государств, признающих верховенство Рима, но сохраняющих независимые внутренние органы, необходимые для питания и продолжения жизни политического тела. Владей его наследники хоть каплей мудрости и дальновидности Сципиона, Римская империя могла бы принять курс, аналогичный курсу современной Британской империи, и, путем создания кольца полунезависимых и здоровых буферных государств вокруг сердца римской власти, варварские вторжения были бы отражены, ход истории изменился бы, и прогресс цивилизации избежал бы тысячелетнего пребывания в коме и почти стольких же лет выздоровления.

Одни условия мира должны поставить Сципиона на вершину среди других великих завоевателей — полное отсутствие мстительности, мастерское обеспечение военной безопасности при минимуме трудностей для побежденных, полный уход от аннексий любых цивилизованных государств. Сципионовский мир не оставлял воспаленных язв мести и оскорблений и подготовлял путь для превращения врагов в подлинных союзников, крепкую опору римской власти. В значении имени Сципиона — «шест, опора» — резюмирована его большая стратегия в делах войны и мира.

Характер его политики был настроен в унисон с его собственным характером; он презирал мишурную славу аннексий и царской власти ради чистого золота благодетельного лидерства. Сципион трудился во имя блага и величия Рима, но он был не узколобым патриотом, но поистине государственным человеком мирового масштаба. Различие между Сципионом и Цезарем кристаллизовано во фразе: «Зама отдала мир Риму, Фарсал отдал его Цезарю», — но даже здесь Сципиону не полностью воздается должное, ибо он мог видеть за величием римской славы величие римских заслуг перед человечеством. Не будучи интернационалистом, он был сверхнационалистом в самом широком и наилучшем смысле слова.