Владислав Былинский - Конструктор сущностей

• Название: Конструктор сущностей
• Автор: Владислав Былинский
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

---

– - А почему мамы нету?

– - Ну что ты, мама спит, там темно, ты просто не разглядела.

– - Папа, я боюсь.

– - А мы вместе спустимся. А хочешь, здесь спи. Со мной. Смотри как смешно: прямо на полу, на тюфяках, будто в лесу мы. Помнишь, как мы с тобой в лесу ночевали?

– - Да. Только тетя Зая говорила, что в лес ходить нельзя. В лесу волки живут и тени.

– - Ну, с папой-то можно. Я не хуже тети Заи знаю, что можно и чего нельзя, правда? Все, закрывай глазки.

Она уснула вмиг, обмякла расслабленно и уснула.

Кто-то холодными пальцами трогает позвонки. Касания, нежные, как поцелуй пиявки. Между лопаток. Лунный луч. Лунные пиявки. Зуд в спине, в самом центре спины. Холодно. Укутать еще и покрывалом теплым. Согреть. Подоткнуть, чтобы во сне не раскрылась. Белоснежка моя.

Теперь -- амулет. Он здесь, за древним сундуком, у самой стены.

Он вытащил из неприметной щели между половицами маскировочные планки, ударом кулака вышиб крепежный клин -- тот вылетел вместе с гвоздем -- и повернул доску. Шар, конечно, никуда не делся. Он сделался горячим, точнее -- жгучим: ладони зудели как от крапивы.

Шар был установлен возле спящей. Лучшего охранника не найти.

Только после этого он спустился вниз, в кромешную тьму отчего дома.

Спустился -- и остановился в замешательстве. Незнакомое место… тьма мне не помеха, достаточно зеленого отсвета из стекла над дверью… вещи привычные, обстановка не изменилась, но -- чужое все… имитация, морок… вот те на! ручка дверная слева, а не справа!

В спальне никого не было. Он вошел, но попал не в спальню, а в маленькую комнату, прозванную "оранжереей" за то, что в летний ясный день в ней жило солнышко; самые первые воспоминания связывали его с этой комнатой -- он, кажется, тогда и ходить не умел еще… а братишка не то что ходить, сидеть не умел. Весенний цвет на подоконнике… вишня? Нет, яблоня, маленькие красные яблочки, именуемые "райскими", белые цветы, лепестки как снег… райские яблоки… ведь было! -- возразил он яростно. -- Никому не уничтожить, это уже состоялось… я был рожден… след во времени… навсегда!

Окно почему-то расположилось справа. Оно теперь обращено в сумрак. Если, конечно, солнце не переметнулось на ту, другую сторону. Чушь. Так не бывает. Небесные ориентиры не лгут.

В коридоре он понял, наконец: все в доме зеркально перевернулось. Странно, чердак-то прежним остался… Он разыскал вход в спальню. Жена посапывала во сне. Вот и ты, потеря наша, никуда не делась. Он подошел, чтобы дотронуться, погладить, ощутить как-нибудь -- и отдернул руку. Вдруг закричит. Проснется в испуге, закричит. Проснется, испугается, закричит, на меня глядя… что за дикая мысль… малышка… малышка не стала бы разговаривать с тенью, она бы онемела или завизжала… но чутко, тревожно спала жена, и он не рискнул: подошел к узенькой, пустой кровати малышки, сел, примостился кое-как. В теплую постель. Скоро рассвет. Продержаться. Время лечит, -- шептал он, закрыв глаза и стараясь не заснуть. И все-таки сразу уснул -- точно поскользнулся.

Снилось нехорошее. Что-то темное валится на них. Круг. Круг в небе. Бездонный колодец -- мы падаем в него всем миром. Не надо. Проснуться!.. Я знаю, что я сплю. Хватит дурью маяться, открывай глаза! Ну попробуй! Ну тогда хоть шевельнись… Движение будит.

Попытался сесть. Словно за волосы себя поднимал. Больно, глупо и зря. Даже дыхание мне не подвластно. Смотри-ка, я совсем не дышу. Изжил эту привычку. Бездыхан, недвижим. Мёртв!

Он открыл глаза -- он чувствовал, что ему удалось открыть глаза. Вот только видеть он тоже разучился. Несколько теней в зеленом свечении. Силуэты. Он лежит на твердом, вокруг -- стены… где я? Куда занесло меня на этот раз? На твердом. Но в отдалении -- кровать, и он вспоминает, что на ней спит женщина, которую нужно опознать. Опознать. Двигаться он не может, но может прикоснуться, теперь он может притрагиваться ко всему, к теням и силуэтам, тени и силуэты становятся доступны. Доступны, если увидеть их. На этот раз меня занесло в знакомые места, -- думает призрак, -- но в какие места? Кому они знакомы? Кто из нас дышал этим воздухом? Кто из Меня сумел не забыть эти времена? Зачем Мне эти времена?..

До чего мучительный труд -- вспоминать. Прикоснется -- припомнит. Гибкими, как змеи, руками ощущает тепло ее тела. Руки, грудь. Оставаясь на месте, на твердом -- в зыбучести теней и силуэтов -- алтаре, в столбе зеленого огня. Не шевелясь. Не дыша. Женщина просыпается: ей это проще простого. Соломинка. Спасительница.

Не разглядеть ничего в зеленом огне, в плазме ледяной.

Ему нужно слышать голос. Он спрашивает:

– - Кто ты? -- глухое ворчание. Он тормошит:

– - Скажи, ну скажи, кто ты?

– - Да я это, я…

Голос как голос. Живой. Он успокаивается. Спасительница вытянет его. Она знает: в нем еще жива душа. Затем он в тревоге обхватывает щупальцами ее плечи: она не замечает, что с ним произошло! она его не видит, он растворен в сиянии…

– - А я? Посмотри на меня: кто я такой?

Чувствуя, что обратить в шутку свой дурацкий вопрос уже не получится, гневно добавляет:

– - Не мычи! Говори прямо: кто я?

– - А никто! -- раздраженно отзывается Неопознанная Женщина. -- Тебя, если хочешь знать, вообще нет. Милый, ты меня заколебал! Ты все время мне снишься! Ты холодный как спрут, безмолвный как ящерица, и ты мне уже надоел. Вот так. Нет тебя!

Вот так. Нет тебя. Нет -- и все… Он отделяется от своего носителя, соскакивает на ходу, лихой наездник: эта кляча загнана, она больше не нужна. Он видит все глазами клячи: тесная комнатенка, шкаф у изголовья, стол в ногах, куча одежды на соседней койке, нет там никакой женщины… Проклятье!

Прыжком, распластавшись, выскальзывает он в ухмыляющееся окно, оставив донорское тело -- этот замаскированный под тело труп -- на льду алтаря. Прыжком в стекло, в зеленый мир, где гигантский змей поднимается над равниной, до краев заполненной человеческими черепами. Он парит над всем, равнодушно глядят на него воздушные звери, копошатся над черепами переплетенные тела с выскобленными душами, размышляет о чем-то Занавес, и уродливые лики умерших, словно в зеркале, отражаются в нем.

В полночь -- глухо пробили за стеной древние часы, которых Богун не помнил, о которых, конечно, ничего не знал, -- в плеске дождя, в шуме листвы прозвучал зов; вспыхнуло вдруг в небе; он поднялся -- все равно не спалось, ведь большую часть дня он провел в забытьи, -- подошел к окну и увидел, как стайка ангелов, отсвечивая в молочных облаках, не спеша пересекла небосвод; он долго стоял, неотрывно глядя на угасающий след, и эта слабая розовая полоса казалась ему путеводной нитью.

Сознание возвратилось почти сразу: сквозь кровь на ресницах увидел он красные огни удаляющегося грузовика. Элли, вполне невредимая и от натуги шипящая, пыталась вытянуть его из перевернутого лимузина. Богун, с трудом превозмогая боль, вывалился наружу. Он отделался ушибами, но водителю уже не поможешь. Кощунственная мысль: им повезло, свидетелей не будет. Парень за рулем сделал все как надо.

Богун тоже сделал все как надо. Позади громыхнул взрыв, по пустырю разбежались оранжевые тени, и обернулись на свет, сверкнули окнами далекие хуторские избы. В это время они уже поднимались на холм. Элли все толковала о какой-то волшебной башне и упрекала Богуна за то, что он оставил ее маму на растерзание эскулапам. Элли обвиняла его в том, что он отнял у них волшебный Шар. Бедное дитя, начитавшееся счастливых сказок.

Шар, изредка накаляясь багровым, просвечивал сквозь платок, и в такие моменты Богуну казалось, что все-таки самое разумное -- постучаться в любую дверь и, представившись двумя глупыми горожанами, неудачливыми любителями подснежников, попроситься переночевать: -- а кто еще? родная, конечно! Наша мамочка нас заждалась, правда, Элли? -- тише, любезнейший, вы любопытны как баба, не обо всем можно говорить при ребенке!

Богун объяснял эти пораженческие устремления капризной натурой поганца-Шара и собственной неуверенностью. Возможно, ему передался страх Элли. Девочка держалась хорошо, вот только знобило ее и голос прерывался.

Богун стонал и метался во сне. Хотелось вспомнить -- сейчас, немедленно -- чем завершился ночной марш-бросок. Но Мытарь… нет, Богун, я -- Богун! -- мог только догадываться об этом. Кажется, под утро повалил снег и они, затаившись в неглубоком овраге, грелись у огня; кажется, он нашел нужных людей и оставил девочку в относительной безопасности, не забыв прикрыть ее подходящей легендой …

Богун знал, что поступил так, как и должен был поступить.

Он проснулся очень рано, памятуя о предстоящем. Поднявшись, окунулся в неяркое свечение горизонта и оказался по пояс в рассвете.

Рассвет, улыбаясь, дышал далекими прозрачными облаками, поднимая все выше над землей эти бронзовые озаренные небесами взвихрения; заря, как лошадиная грива, развевалась по ветру. Сон, крутясь и съеживаясь, унесся в прошлое; Богун еще раз взглянул в окно, точно опасаясь разглядеть вдали гигантскую ладонь, трогающую мир. Но нет, боги делали вид, будто отсутствуют. Рассветы в июне теряют всякую сдержанность, -- подумал он. Несутся они по планете, как гривастые рыжие кони. Бессмертные кони, впряженные в сновидения.