Татьяна Апраксина - Назначенье границ

• Название: Назначенье границ
• Автор: Татьяна Апраксина
• Жанр: Фэнтези

Пятнадцатый век, Европа. Религиозная война. Государства, которым тесно в своих границах. Тысячу лет назад одержала свою последнюю большую победу Римская империя — самое время узнать, кто придет ей на смену. И как в прошлый раз, судьба будущих границ решается на Марне и Луаре. Случайно ли?

---

— Об этом я позаботился сам, — махнул рукой Редарет. — А ты — запомни, почему нельзя. Остальные или помнят, почему, или просто помнят, что нельзя. Тебе не рассказали. Что ты понял?

— Что если можно развести огонь в очаге, — мальчик все еще смотрел на серебристую тень, очень внимательно, — то это не значит, что это стоит делать засушливым летом на торфянике. Что они могут?

— Вот эти, — Редарет кивнул на мелкую нежить, — почти ничего. Напугать, запутать дорогу, если путник один, заманить в чащу. К старшим. Те — испугать до смерти, убить, увести с собой. Если не хватит силы с ними сражаться. С ними тоже можно сражаться, — задумчиво говорит старик. — Но лучше до того не доводить. Еще могут, — тут он морщится, делает паузу, потом все-таки решает сказать, — уговорить. На… мерзость.

— Какую?

— Отдать себя их госпоже. Ваши служители сказали бы — нечистому духу. Все они, и мелочь, и старшие, служат ей так или иначе.

— Зачем? — тут сразу и удивление, и отвращение, и даже, кажется, испуг…

— Зачем служат?

— Зачем отдают? Зачем человеку себя в чужую власть?

— Ради исполнения желаний. Славы, победы, богатства, удачи в любви, — пожал плечами старик. — Хотят так добыть то, что не могут взять сами. А уж уговаривать-то она умеет. Обещать, пугать, обманывать… верят не только простаки, но и самые умные. У нее для всякого есть слово, как на всякую рыбу есть приманка. Потому — неважно, кто стоит на страже. Такой как я или служитель твоего бога. Лишь бы граница не нарушалась…

— Понятно… хотя я все равно… ух ты… — он впервые стал похож на ребенка. — Какой страшный пришел…

В двадцати шагах колыхалось прозрачное полотно чуть выше человеческого роста. Стало холодно.

— Не так уж забавно, верно? — усмехнулся Редарет. — Вот этого тебе с приятелями не хватало на пиру?

— Нет… это на пир не нужно. Там такое случиться могло, появись там эта штука… как король меня на месте не убил, не понимаю…

— На свежую кровь их бы явилось целое воинство. Вот так-то, мальчик. Смотри, отсюда нам ничего не грозит, а поглядеть еще будет на что…

— Надо было не дурака валять… а сразу спросить, кто видел и знает… На свежую кровь… так вот почему! — мальчик повернулся и пояснил. — Наши всегда не любили, когда людей приносят в жертву хоть кому-нибудь. Убивали за это.

Редарет согласно кивнул — надо было. Выкажи заложник короля Алариха такое желание, хранитель мог бы его развлечь, соблюдя все предосторожности, как в свое время показывали ему, еще ученику. Времена нынче странные: ромейским мальчишкам интереснее, где они живут, чем своим. Может быть, этот что-нибудь запомнит, поймет… или хотя бы испугается, правда, бояться он умеет плохо.

— Да, там, где платят кровью — всегда платят ей. Или ему, нечистому духу. Это, в общем, одно и то же, просто языки разные. Иначе не бывает.

— Да… так и должно быть… сходится.

— Скажи, когда ты говоришь «страшно», ты хочешь сказать «то, чего могут испугаться другие»?

— Мой дед где-то прочел, что маленькие дети учатся страху у взрослых. Отцу тогда не было года и дед запретил домашним проявлять страх в его присутствии, что бы ни случилось. Мой отец, — мальчик все еще смотрел на мерцающее полотнище, не отрываясь, — начальник конницы на всем западе. Ему показалось, что его растили правильно.

Старик хмыкнул в кулак.

— Если и тебя растили так же, то вон тебе повод, — навстречу прозрачному полотнищу шла тень в призрачном доспехе, — поразмыслить, разумно ли это было. Твои приятели боялись несильно, по привычке, их разве что иногда пугали Ночными — придут, мол, заберут. Но по-настоящему, как стариков, напугать не смогли. Ты вовсе не боялся, да ты и сейчас не боишься. Что вышло? Вы не боялись, вы позвали, потому что не боялись. Они могли бы и прийти, вам очень повезло.

— Я думаю, что разумно. Но я должен был понять, что здесь все по-другому, что у вас все по-другому. Меня сбило то, что это наш город, но все равно это была глупость. Была бы глупость даже без этого, — он двинул подбородком туда, где колыхалось уже три полотнища.

— Повелительницу Ночных можно призвать даже в доме вашего верховного служителя бога, — нахмурился Редарет. — Если очень постараться. Если совершить то, что испортит землю и пропустит ее.

— Спасибо. Я запомню. Но этого у нас не любят тоже.

Если бы любили, подумал старик, вы бы давным-давно вымерли на корню. Только дураки считают, что можно водить дружбу с неживым и уцелеть. Но в каждом поколении, сколько ни тверди, находятся те, кто хочет проверить на своей шкуре, правда ли это.

Жаль, что этот мальчик рано или поздно уедет домой. Хорошо, что он поймет и запомнит. Возможно, ему еще доведется встретиться с Ночными, он высокого рода и сильной крови, на таких тени всегда смотрят с особой алчностью.

— Если устал, можешь поспать.

— Спасибо, если можно, я посмотрю.

— Смотри, сколько хочешь. — В первый раз, наверное, любопытно. Только потом делается противно, когда понимаешь, что у неживого только облик разный, а суть одна: голод, жажда, желание утолить их человеческим теплом. — До рассвета еще далеко.

— Если я устану, я буду спать. Я очень благодарен вам. Я не могу здесь остаться, но если я могу что-то еще…

— Две следующие ночи ты проведешь со своими товарищами, тебе скажут, что и как. Расскажи им, что видел. Расскажи, что я тебе говорил. Если убедишь их, значит, я не напрасно потратил на тебя время. И… — старик помедлил. — Почитай своего бога. Но всегда уважай других. Все они хранят живых… ты увидел, от чего.

Кивнул.

— Конечно расскажу. И постараюсь, чтобы поверили. Но я думаю, что их уже убедили, чужой страх убедил. Когда боятся такие люди как Аталамер, это заразительно.

— Ты прав, но такой страх не всегда на пользу. Бояться надо с умом. Аталамер хотел, чтоб твоих приятелей убили.

Мальчик до того почти не шевелился, а теперь застыл. Неподвижно. Неподвижней дерева. Даже, кажется, дышать перестал. Потом сказал..

— Я, — закашлялся, сглотнул. — я ошибся. Я не благодарен вам, я вам должен.

— Мне ты ничего не должен. Я никогда не позволил бы откупаться от Ночных, жертвуя их повелительнице, — сухо ответил старик. Потом протянул руку, потрепал мальчика по волосам. — Ты заботишься о своих друзьях, это хорошо. Ты будешь могучим вождем. Научись смотреть вперед, думать, куда ведешь людей. Тогда ты будешь и мудрым вождем.

— Вы не поняли. Все еще хуже. Я их не вел, тогда бы я мог требовать. Я предложил и им понравилось… Самим. Если бы я сказал, что я решил, а они послушались, они бы первые со мной не согласились, там же все меня старше. Я потому и не хотел, чтобы про кого-то еще узнали.

— Король считает зачинщиком тебя, остальные — тем более. В твои годы не стоит спорить с королем, а уж приятели твои уже к нынешнему утру точно будут знать, что все затеял ты. Тебе ведь досталось больше всех, — подмигнул старик. Хороший мальчик, очень хороший мальчик…

— Я не буду спорить с королем… — и про «досталось» тоже не будет спорить. Хотя, какое это «досталось», это «дали, что хотел».

— Вот и хорошо, — Редарет прислонился к дереву, прикрыл глаза. В его годы тоже… не слишком полезно увлекаться сперва спорами с ретивыми королевскими советниками, а потом поучительными беседами с любопытными мальчиками. Пожалуй, для одной ночи достаточно.

Вежливый мальчик не мешал ему спать. А может быть, и сам заснул. Так и просидели до рассвета.

451 год от Р.Х. 20 июня, вечер-ночь, Рома

Он спал в боковом нефе, в нише за спиной святого Павла. Святые были добры к нему — даже самые бдительные служки никогда его не обнаруживали, даже самые внимательные прихожане не обращали внимания. Можно было лечь и уснуть — там, где темно и прохладно, и сухо. У новой базилики такие хорошие, толстые кирпичные стены, жара просто остается там, снаружи. Не нужно идти домой. Главное — не нужно идти домой. Дома пришлось бы что-нибудь делать и помнить, что ты теперь один, а в церкви ничего такого не требовалось.

Он спал и слышал, как у соседней ниши молится женщина. Он не видел ее во сне, но знал, что волосы цвета меда тронула седина, что глаза у нее темны, а рот — суховат и четко очерчен, что ее, куда бы она ни шла, провожают взглядами — и не думают, сколько ей лет. Она, может быть, умрет, но не состарится.

— Что вы делаете со мной? — кричит женщина. Совсем тихо, почти шепотом, но кричит. — Что вы делаете с жизнью моей?

Во сне он знает: у нее был дом, теперь его нет совсем; у нее была большая семья — родители, братья, сестры, родичи, теперь их нет совсем, нет никого, кроме нее, только она вовремя села на корабль. Теперь он понимает, откуда она родом — из Африки, с той стороны моря. Во сне он знает: у нее был муж, такой же высокий и светловолосый, самый добрый в мире, не было никого лучше него… он знает, потому что она кричит.