Артур Конан-Дойль - Повести и рассказы разных лет

• Название: Повести и рассказы разных лет
• Автор: Артур Конан-Дойль
• Жанр: Классическая проза

Артур Конан-Дойл — "Повести и рассказы разных лет"

Содержание:

Соприкосновение

Святотатец

Великан Максимин

Прибытие первого корабля

Алая звезда

Эпигон Джорджа Борроу

Падение лорда Бэрримора

Блюмендайкский каньон

Убийца, мой приятель

Первоапрельская шутка

Тайна долины Сэсасса

Рассказ американца

Тайна золотого прииска

Плутовские кости

Тайна особняка на Даффодил-Террас

Колченогий бакалейщик

Гостиница со странностями

Опечатанная комната

Тайна замка Свэйлклифф

Крепостная певица

Сошел с дистанции

Дуэль на сцене

Доктор Краббе обзаводится пациентами

История "навесного Спидигью"

---

Родители его и предположить не могли, какой их ждет удар. Оба жили очень замкнуто, не водили знакомств с военными и даже не знали о том, что их сын сблизился с офицерами полка. Так что, когда до Ловеллов дошло известие о трагической гибели Герберта, им и в голову не пришло скрывать это от Чарльза.

— Ты не знал молодого офицера по фамилии Герберт, кажется, лейтенанта? — спросила его мать. — Очень надеюсь, что это не тот самый Герберт, о котором упоминала Эмили.

— Знал ли я Герберта? — Чарльз резко перевернулся в кровати (до сих пор он лежал лицом к стене, спасаясь от света). — Мама, почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Потому что он мертв! У бедняжки случился жар, а потом…

— Герберт мертв! — Чарльз внезапно сел.

— Да, у него была лихорадка. Предполагают, что в бреду он и выстрелил себе в голову. Дорогой, что случилось?.. О, Чарльз, нельзя мне было говорить об этом! Я и предположить не могла, что ты с ним знаком.

— Мама, позови отца и возвратись сама вместе с ним! — неожиданно резко бросил Чарльз и яростным жестом выпроводил ее из комнаты.

Через несколько минут он усадил родителей перед собой и рассказал им все — с такой болью в голосе, какую не описать словами. С побелевшими лицами слушали Ловеллы ужасную исповедь сына, и сердца их готовы были остановиться.

— И вот я здесь, — заключил он, — трус и негодяй, не нашедший в себе мужества умереть! О, Герберт, счастливчик Герберт! Как бы мне хотелось последовать за тобой!

В эту минуту дверь приоткрылась и в комнату заглянуло очаровательное сияющее улыбкой личико. То была Эмили Ловелл: любимая дочь и обожаемая сестра прибыла из Лондона по вызову Герберта, сообщавшего о том, что к моменту получения ею послания он будет уже капитаном.

Девушка приехала, чтобы познакомить его с родителями — как обрученного возлюбленного и будущего мужа, — зная, что те будут счастливы видеть ее женой такого доброго и честного человека. Ни о чем не подозревая, в ужасе от услышанного, они пустили чашу горя по кругу — и заставили дочь испить ее до конца. Не прошло и пяти минут, как Эмили знала все. Да разве и смогли бы они скрыть от нее свое горе? Чем еще объяснили бы они эти слезы, смятение, отчаяние?

Еще до того дня, на который были назначены похороны Герберта, Эмили слегла с воспалением мозга и несколько дней пребывала на грани между жизнью и смертью.

Движимый легко понятной жаждой самоуничижения и поиском новой боли, которая помогла бы хоть чуточку снять тяжесть проклятия, сдавившего ему грудь, Чарльз поднялся в тот день с постели и, накинув висевшее в комнате широкое пальто, пробрался по саду к башне, откуда смог от начала до конца наблюдать церемонию погребения человека, которому сестра отдала свое сердце и чья кончина произошла по его вине.

На этом наша история подошла к концу. На следующее утро мы выехали из Т", и новые известия о семье Ловеллов мы получили лишь через два или три года. Впрочем, узнали мы совсем немного: всего лишь, что Чарльз, добровольно приговорив себя к изгнанию, отправился в Австралию, а Эмили настояла на том, чтобы уехать вместе с ним.

1892 г.

Тайна особняка на Даффодил-Террас

I

На дом джентльмену в черном указал юный арапчонок, да тут же и побежал перед ним вприпрыжку, как то принято у его соплеменников. Когда мальчишка затрусил прочь по привычным маршрутам местных авгиевых конюшен, прилично одетый незнакомец вперился сквозь очки в особняк с таким удовольствием, словно увидел перед собой зрелый лакомый плод. Он понял, что приобрел нечто стоящее и теперь изучал свое приобретение.

Какой-нибудь скряга, чего доброго, уже начал бы оплакивать выброшенные на ветер денежки: группа неописуемых грязнуль обеспечивала этому строению весьма недвусмысленную рекламу. Оборванные дамы и господа — звезды собственного "высшего общества" — сновали взад-вперед по самой середине дороги: некоторые из них свешивались с перил или восседали на запертых воротах, надеясь таким образом в полной мере удовлетворить свое любопытство. Понемногу рассасываясь с одного конца улицы, нищенское сообщество тут же прибывало с другого, чем и обеспечивало в собственной массе определенное равновесие. Вряд ли кто-то из присутствующих надеялся, что с домом произойдет нечто чудесное: упадет, например, фронтон подобно фанерной декорации в пантомиме, или двери вдруг распахнутся и всех их гостеприимно пригласят зайти и преподнесут какой-нибудь приятный сюрприз; тем не менее, глазели они на дом с величайшим рвением, в чем явно находили для себя какое-то особое удовлетворение. Созерцательство это началось с восьми часов утра, должно было продлиться до самого наступления темноты и, стоит повториться, содержало в себе некий высший смысл.

II

Явившийся сюда наблюдатель из иных мест неминуемо задался бы вопросом: что именно привело к дому подразделения великой армии немытых граждан? Сам дом — об этом мы уже говорили; такой ответ, однако, был бы слишком общим. Стало быть, уточним: дом номер пять по Даффодил-Террас, всего лишь на дюйм выбившийся из аккуратного ярко-красного кирпичного ряда, что протянулся на сотни ярдов террасой ad infinitum — почти театральных, очаровательно чистеньких домиков, своеобразно украшенных декоративной мозаикой пестрых кирпичиков, в основном горчичного цвета, — выбранного, очевидно, чтобы напомнить о "хорошем вкусе" создателя. Автор жилищного проекта, надо сказать, с благородным рвением отнесся к своей работе, и протянул ленточку того же рисунка на многие мили, захватив пространства сельской местности, ни дать, ни взять — торговец, умело обставивший однообразный прилавок.

Но почему весь этот чумазый мир, разбавленный почетными гостями мальчишками из мясной и горшечных лавок, — облюбовал себе именно пятый номер, имея богатейший выбор точно таких же особняков, протянувшихся едва ли не до двухсот пятидесятого номера? Дело в том, что — сие говорилось шепотом — утром в этом доме произошло нечто ужасное — столь же мучительное для хозяев, сколь и нежелательное для соседей, — как с точки зрения сдачи строения внаем, так и по другим причинам. Жизнь любого респектабельного квартала предполагает полную безмятежность и не терпит безобразных судорог. Как люди, истинно достойные уважения, предпочитают не выделяться одеждой или манерами, так и дома скромно выражают свою респектабельность.

А произошло тут самоубийство, ни больше ни меньше: ужасное, вопиющее, недвусмысленное самоубийство со всеми вытекающими последствиями в виде печально знакомой компании — коронера, полиции, докторов, составляющих пост-мортем, и прочими подобными неприятностями. Примечательно, что как раз в этом доме человечество (в лице соседей как лучших своих представителей) менее всего вправе было ждать катастрофы такого рода. Ведь до сих пор только и разговору тут было, что о предстоящей свадебной церемонии, которая должна была состояться в этом самом доме. Участники грядущего мероприятия, размеры их собственности, обстоятельства и детали предстоящего церемониала — служили местной публике главной темой для сплетен.

Округа полнилась сообщениями о новых подробностях. Событие стало своего рода общественным фондом, в котором каждый имел свой интерес. Имя жениха и его избранницы, их финансовое положение, трудности, которые пришлось им преодолеть, — все было прекрасно известно. Свадьба обещала стать веселым, счастливым праздником: обе стороны этого страстно желали. Имя женщины, вернее, девушки, было Маргарет — Маргарет Джой (так передавали просочившиеся во двор тем, кто толпился за оградой): она была у родителей единственной дочерью. Дом принадлежал семейству Джоев, родителям невесты; избранник ее, мистер Хенгист, работал в Сити коммивояжером. Ту, чье тело лежало теперь наверху, звали Марта Джой, и она была хозяйкой дома.

Перейдем теперь к рассказу о несостоявшейся свадьбе, о самоубийстве и запутанных событиях, которые к нему привели. Самоубийство, воплощенное в столь вещественную форму, как безжизненное тело, само служит доказательством собственной ужасающей реальности; брачные планы, однако, развеяны по ветру и прах их уж не собрать воедино.

III

Вернемся для начала на несколько лет назад — к тем дням, когда семья Джоев впервые появилась в этом респектабельном районе и укрылась за безмятежной гладью кирпичной кладки. Главе семейства было тогда около сорока пяти; супруге его (которая формально считалась домовладелицей, но являлась фактически домоправительницей: присматривала за прислугой, заказывала еду и так далее) — около тридцати восьми. Она и яркий кирпичный дом составили единое целое, потому что Джой, мужчина зрелого возраста, женился и въехал сюда почти одновременно.

Дом и супруга бок о бок вошли в его жизнь: дом — новенький и сияющий, жена — не первой свежести, немного уставшая от жизни — с подрастающим ребенком в качестве единственного приданого.