Жан-Луи Фетжен - Вуали Фредегонды

• Название: Вуали Фредегонды
• Автор: Жан-Луи Фетжен
• Жанр: Историческая проза

Аннотация: Новый исторический роман, написанный по образцовым канонам жанра. Современный французский писатель Ж.-Л. Фетжен, признанный в Европе мастер масштабных и красочных историко-фэнтезийных произведении, «напоминающих огромные цветные фрески» (Жак Воду), не изменяет своему фирменному стилю. Однако, на сей раз, он выступает летописцем эпохи, не знавшей дипломатических ухищрений, когда все спорные вопросы решались с позиций силы. Быт и нравы прошлого показаны детально и откровенно, без малейшего намека на какой-либо романтический флер, присущий романам В. Скотта или А. Дюма. Вместе с тем взаимоотношения исторических и выдуманных автором персонажей, сцены сражений, королевских пиров, церковных и даже языческих празднеств описаны чрезвычайно живописно, причем, события перемежаются воспоминаниями главной героини,

«Вуали Фредегонды» — первый роман дилогии: «Пурпурные королевы». Это — роскошное историческое полотно, изображающее драмы, заговоры и войны Высокою Средневековья эпохи Меровингов. В ярких исторических мизансценах Жан-Луи Фетжен оживляет призраки тех прекрасных и ужасающих королев, которые дали рождение Франции.

---

— Моя красота, безусловно, не заслуживает таких похвал, — ответила Брунхильда, в свою очередь поклонившись, — но это самые прекрасные стихи, которые я слышала... со дня моего прибытия в Галлию.

Улыбка, освещавшая круглое лицо Фортуната, слегка померкла, когда он почувствовал сдержанность этого комплимента. Не хочет ли вестготская принцесса сказать, что поэты при дворе ее отца в Толедо самые талантливые на всем Западе?

— Это только самое начало, — проговорил он уже не так уверенно. — Может быть, вы окажете мне честь выслушать всю мою эпиталаму[74]?

— Ну конечно! — заверил его Зигебер, от души хлопнув по плечу, — от этого удара поэт слегка пошатнулся.

Затем Зигебер отвернулся и, предложив Брунхильде руку, провел ее вдоль рядов воинов, священников и знати, выстроившихся у входа во дворец, чтобы каждый мог ее приветствовать. Все были очарованы изяществом, с которым девушка отвечала на приветствия, порой неуклюжие, но еще больше восхищены непринужденностью, с которой она заговорила по-латински с епископом Эгидием, и почтительностью, с которой обращалась к наиболее знатным вельможам королевства и королю Хильперику.

Позже, когда слуги будущей королевы отвели ее в приготовленные для нее покои, чтобы она отдохнула перед церемонией бракосочетания и свадебным пиром, Готико приблизился к королю с довольным видом и спросил

— Ну? Скажете, я был не прав?

Зигебер покачал головой. Его лицо светилось блаженством.

— Она более чем прекрасна, — тихо произнес он. — Даже если бы ее сестра обладала лишь четвертью ее красоты — она тоже могла бы считаться очаровательной женщиной.

Готико уже собирался ответить, но Хильперик, слышавший этот разговор, опередил его:

— Говоришь, у нее есть сестра?..

* * * * *

Слишком много имен, чтобы удержать их в памяти, слишком много вина, шума и церемоний, смысла которых она не понимала... Брунхильда чувствовала все большую растерянность среди этого варварского пандемониума[75], от которого, казалось, содрогались мощные каменные стены дворца. Жара в центре парадного зала была удушающей — не столько из-за стоявших между столами жаровен, над которыми кипели огромные котлы, сколько из-за огромного скопления людей, находившихся в постоянном движении: Здесь были сотни приглашенных, которым с трудом удалось разместиться за столами, а также тысячи слуг, музыкантов, играющих на лирах или арфах, жонглеров, танцоров и даже дрессированный медведь; происходящее, судя по всему, привело зверя в панику — его увели, после того как он глубоко расцарапал ударом когтистой лапы руку своего поводыря.

Зрелище, которое предстало глазам Брунхильды, поначалу захватило ее — настолько оно отличалось от всего, к чему она привыкла в Толедо. Здесь никто не замолкал, в то время когда говорил король. У всех была одинаковая глиняная посуда, всем подавались одни и те же угощения, и слуги не толпились вокруг короля и знатных гостей, позабыв об остальных. Юной королеве все это скорее напомнило пир воинов, чем свадебный ужин, и лишь некоторое время спустя она поняла почему: за исключением немногих танцовщиц, скользивших между столами, в зале не было ни одной женщины. Здесь были только мужчины в расцвете лет — ни детей, ни стариков, если не считать метцского епископа Вилисия. Почти все они были военачальниками, герцогами, графами или королями. Даже если она сейчас не могла вспомнить ни их имен, ни земель, из которых они прибыли, Брунхильда понимала, что каждый из этих сотен командует другими сотнями или тысячами, и что этот пир был одновременно местом для демонстрации военного могущества, призванной смутить возможных противников. Осталось понять, кому именно Зигебер адресует это иносказательное послание. На его соседей по столу, во всяком случае, оно не производило никакого впечатления, словно не было ничего более обыкновенного, чем это ужасное сборище варварских военачальников, тесно сгрудившихся за столом, вопивших во весь голос и так набрасывавшихся на еду, словно их уже долгое время морили голодом. Справа от нее митрополит Эгидий вполголоса разговаривал с одним из палатинов[76] королевства, графом Раушингом. Слева сидел Хильперик, отныне ее деверь, и откровенно зевал.

Когда он заметил, что новоиспеченная королева на него смотрит, то протер глаза и выпрямился.

— Простите меня, — сказал он. — Должно быть, я слишком много выпил, к тому же вчера не спал до поздней ночи.

— Надеюсь, не я была тому причиной?

Хильперик улыбнулся и, казалось, немного оживился. Он облокотился о стол, бросил насмешливый взгляд на Эгидия и сделал королеве знак наклониться к нему.

— Именно вы! — заговорщицки прошептал он. — Если бы эти мерзавцы-епископы вас не отпустили, мы бы сами поехали освобождать вас!

— Вы... вместе с королем?

— С королем, ну да... Я тоже король... В нашей семье все короли, вот так! Даже наша сестрица Хлодосинда была королевой Ломбардии, пока не померла... И вот это-то их больше всего бесит...

Брунхильда едва удержалась, чтобы не повернуть голову к своему соседу справа. Хильперик говорил слишком громко, и язык у него явственно заплетался. Ей показалось, что архиепископ справа от нее замолчал.

— Церковь! — презрительно фыркнул Хильперик. — Я вам так скажу: Бог правит небесами и предоставил нам править на земле. И знаете что?

Он положил ладонь на ее руку и еще больше придвинулся — так близко, что она ощутила винные пары в его дыхании.

— Бог только сотворил людей, и все. Это Иисус нами занимается...

Королева поискала глазами Зигебера, но он оживленно разговаривал с кем-то из своих стражников. Было очевидно, что Эгидий слышал слова Хильперика, хотя и делал вид, что ничем не интересуется, кроме содержимого своей тарелки.

— Бог и Иисус — это одна сущность, — прошептала она.

— Ха!

Хильперик откинулся на спинку кресла. На мгновение Брунхильде показалось, что кресло сейчас опрокинется, но все же король удержал равновесие и снова придвинулся к ней, подняв указательный палец. Глаза его блестели.

— Так нам говорит Церковь. Но кто создал Церковь — Бог или Иисус?

Он говорил слишком громко, и митрополит уже не мог делать вид, что не слышит. Брунхильда смущенно улыбнулась Эгидию и опустила глаза, стараясь не покраснеть.

— Кажется, речь идет о богословских вопросах? — спросил Эгидий. — Простите, что я вас перебил. Вы говорили о Святой Троице?

— Нет, — отвечал Хильперик еще громче. — Мы говорили о Церкви. Ничего серьезного...

Смысл сказанного дошел до него несколько мгновений спустя, и он разразился смехом — чего митрополит предпочел не заметить.

— Вот, сестричка, — прошептал затем король Руанский на ухо Брунхильде. — Что бы они там ни говорили, но Церковь — это не Бог. Только короли происходят от Бога, и они это хорошо знают, франкские короли... Но они молчат. Не забывайте об этом!

Между тем как Хильперик, казалось, ждал от нее ответа, Брунхильда разглядывала его. Сейчас он уже не выглядел пьяным. Его заговорщицкий вид и довольная улыбка говорили о том, что, возможно, это был просто фарс. Но, к счастью, прежде чем она успела что-то ответить, раздался голос герольда.

— Именем его величества, нашего возлюбленного короля Зигебера, прошу хранить молчание! — воскликнул он, ударяя посохом в пол. — Король пожелал, чтобы в честь милостивой королевы Брунхильды почтенный Венантиус Гонориус Клементиамус Фортунатус прочитал нам одно из своих замечательных творений!

— О нет, только не это! — проворчал Хильперик.

Римлянин протиснулся между столами и развернул длинный пергаментный свиток, между тем как музыканты встали позади него. Когда он начал декламировать, Зигебер нежно сжал руку королевы, улыбнулся ей и склонился к ее уху. Она почти тут же улыбнулась в ответ — Хильперик со своего места не разглядел, сказал ли брат ей что-то или просто поцеловал.

Затем она покраснела, но попыталась сохранить невозмутимый вид, пока поэт упивался собственными стихами — на латыни, которую лишь немногие из присутствующих могли понять и никто, кроме него самого, — оценить. Хильперик налил себе еще вина, удобнее устроился в кресле и задумчиво наблюдал за н овобрачными.

В Брунхильде ощущалось редкостное благородство. Это действительно была королева! И у нее была сестра...

Наконец-то у меня родился сын. Хильперик дал ему королевское имя — Хлодобер и сам представил его своим стражникам. Я была измучена родами, но не сомневалась, что, когда силы ко мне вернутся, Хильперик женится на мне. Я была полна самых радужных надежд. Казалось, наша жизнь только начинается, и отныне никто и ничто не может встать у нас поперек дороги.

Я ошибалась. Это не было началом — разве что началом той драмы, которая связала наши жизни воедино и в конце котков уничтожила нас всех. Мы могли быть счастливыми, мы должны были ими стать! Но после возвращения из Метца Хильперик изменился. Я долго не отдавала себе в этом отчета — настолько тот период казался мне счастливым. Когда я наконец все поняла, я почувствовала себя униженной до глубины души, и одновременно меня охватил жесточайший гнев. Не против него — или, во всяком случае, не его самого, а его глупой гордыни, которая разрушила счастье, уже такое близкое...