Алексей Сергеев - Стерегущий

• Название: Стерегущий
• Автор: Алексей Сергеев
• Издательство: «Молодая Гвардия»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1957

Роман о подвиге миноносца «Стерегущий» написан на основании исторических фактов.

Автор книги пережил оборону Порт-Артура, и был свидетелем героических и трагических событий русско-японской войны 1904–1905 годов. Кроме того, Александр Семенович Сергеев, командир «Стерегущего» — его двоюродный брат.

Роман «Стерегущий» остался незавершенным: внезапная смерть в 1954 году помешала А.С.Сергееву завершить свой труд. Но перед смертью, уже будучи тяжело больным, он все же договорился с литературным редактором о внесении в новую книгу всех необходимых поправок и дополнений. Согласно его завещанию, некоторые из неотработанных писателем глав были доработаны, в частности, сделаны уточнения там, где содержались исторические неточности.

---

— Сегодня узнаю в Адмиралтействе.

В Адмиралтействе на этот раз Анастасова встретили приветливо. Начальник отделения капитан первого ранга сказал, что о чертежах заботиться уже нечего. Пусть миноносцы воюют такими, какими их застала война. Сейчас есть дела поважнее. В Порт-Артур направляется эшелон квалифицированных рабочих с корабельных и орудийных заводов — Балтийского, Обуховского и Ижорского. Эшелон поведут морские офицеры, к ним причислен и Анастасов. Выезжать завтра. Организация отправки поручена адмиралу Макарову. Его адъютант, лейтенант Семенов, находится сейчас здесь. К нему и следует явиться.

Представившись Семенову, Анастасов получил от него назначение, прогонные деньги и совет немедленно явиться к командиру эшелона, который жил в конце Гороховой улицы.

Доехать на извозчике удалось только до Садовой. Уже от Апраксина рынка пришлось свернуть влево, так как отовсюду густыми толпами шли манифестации. Сани Анастасова тянулись за ними, как в похоронной процессии, пока на Невском, около Публичной библиотеки, не застряли совсем. От арок Гостиного двора во всю ширину Садовой толпились люди. Все они кричали «ура», несшееся к затянутому тучами небу, как несмолкаемый раскат грома. Извозчик подъехал к тротуару, остановил лошадь:

— Не проехать дале, ваше благородие, — беспомощно сказал он поворачиваясь.

Анастасов отбросил полость, вылез из саней, стал расплачиваться.

— Да здравствует русский флот! — раздался около него звонкий голос. Офицер повернул голову, едва не задев девичью барашковую шапочку. Завитки русых волос выбивались из-под спущенных наушников, серо-голубые глаза ярко и весело искрились. На их восторженный взгляд инженер-механик невольно ответил таким же и, тепло улыбнувшись, отдал честь.

Но тут к нему совсем близко придвинулся пожилой чиновник с седоватой квадратной бородой.

— Вы моряк, господин офицер, — громко заговорил он жестикулируя. — Мстите япошкам-самураям за их вероломство! Научите их рыцарству в бранном деле. Вы слышите мои слова?

Ветер движения пронесся по толпе.

Студенты, шумливая группа которых стояла поблизости от Анастасова, распознав его форму, стали дружно кричать:

— Да здравствует наш флот!

— Да здравствуют морские инженеры!

— Русскому флоту ура!

От Сенной площади к Невскому медленно двигался крестный ход с хоругвями и иконами. Толпа на проспекте росла, грудилась тысячью живых тел. Она задерживалась у Аничкова дворца, ею были залиты тротуары Невского, набережной Фонтанки, Аничков мост со вздыбленными конями. У дворца сменяли караул: вместо солдат Павловского полка в остроконечных медных киверах становились кавалергарды, огромные солдаты в медных касках, увенчанных серебряными орлами с распластанными крыльями. Толпа кричала и уходившим павловцам и пришедшим кавалергардам: «Да здравствует русская гвардия!» — и любовалась их молодцеватостью, выправкой и картинной парадностью.

У чугунных ворот появились околоточные дворцовой полиции. Осмотрев толпу, один из них сказал другому:

— Чистая толпа, без мастеровни. Господские сынки и попы с бабами. Ничего страшного!..

Домой Анастасов вернулся уже в сумерки.

— Завтра, мамочка, завтра еду. В девять вечера, — сказал он с радостным возбуждением, не замечая, как мать отводит от него взгляд, чтобы не показать скопившихся в глазах слез.

Смахнув их украдкой ребром ладони, она подошла к буфету, достала посуду, и опять они сидели вместе за чайным столом, и опять разговаривали, вспоминая совместную жизнь. А когда уже около полуночи сын лег, наконец, на пестрый диванчик и, по-детски свернувшись калачиком, сразу же крепко заснул, мать несколько раз поправляла ему одеяло, подушку; чуть касаясь, чтобы не разбудить, целовала в лоб; неслышными, легкими шагами бродила по комнате и шептала, шептала, то отходя от дивана, то приближаясь:

— Володя! Мальчик любимый мой!.. Услышу ли я еще твои шаги рядом с моими?.. Знаешь ли ты, что я живу твоей жизнью, дышу твоим воздухом, что все, что сохранилось у меня дорогого на свете, — один ты!.. Ты для меня мое настоящее, мое прошлое и все, что останется после меня на земле… Куда же ты уходишь от меня, родной?..

И осторожно крестя и целуя сына, с надеждой оглядывалась на темную икону:

— Владыка всемилостивый, спаси и сохрани!..

Провожать себя на вокзал Анастасов матери не позволил, зная, что его ожидают серьезные хлопоты по эшелону. Уже одетый в шинель, по обычаю, на минуту присел перед дальней дорогой.

— Ну, мама, — мужественно улыбнулся он и встал, нежно обняв ее на прощанье. — Не скучай без меня. Еще поживем вместе. Кончится через полгода война, и ты приедешь ко мне в Порт-Артур.

И снова извозчик, приведенный Феклушей, повез инженер-механика по заснеженной набережной Екатерининского канала. Была она пустынна, тиха и не очень ярко освещена. Анастасов грустно смотрел на нее и вспоминал заплаканные глаза своей матери.

Таисия Петровна находилась в гостях у доктора Акинфиева, когда тот прочел вслух сообщение из вечерней «Биржевки» о разрыве дипломатических отношений с Японией. Сообщение было короткое, туманное и особенного впечатления на сидевших за чайным столом не произвело: уехал какой-то барон Курино.

— Что ж, скатертью дорога! Сам из породы макак, а фамилия куриная, — пошутил старик. — Не думаю все-таки я, чтобы японцы осмелились начать войну с нами. Нет, это народ не воинственный. На Дальнем Востоке, как мне рассказывали, они все больше в прачках да парикмахерах ходят.

— Ну и пусть, господь с ними. Должны же люди чем-нибудь себе хлеб зарабатывать, — отозвалась жена. — Стричь да стирать лучше, чем бряцать оружием.

Кадникова весело согласилась с ней, но когда шла домой, в ее голове возникли и перемешались друг с другом десятки вопросов, сводившихся, в сущности, к одному: «А если война все же вспыхнет… что тогда она, женщина-врач, должна делать?.. В чем ее долг перед своей родиной, перед народом?»

Дома она попробовала читать, но глаза только скользили по книжным строчкам, не улавливая смысла. Вспомнились разговоры с лейтенантом Сергеевым перед его отъездом на Дальний Восток.

— Сила людей, — сказал он, — в сопротивлении случайностям, которые мешают им жить, как им кажется правильным, нужным. А для этого следует с детства воспитывать в себе волю. Воля — это свойство характера, ищущего настоящего дела, настоящего места в жизни. Без этого человеку остается одно: смиренно, без сопротивления и ропота подчиняться неумолимой судьбе. Вы же идете сквозь жизнь отнюдь не пассивно.

Таисия Петровна вскинула на него опечаленные предстоящей разлукой глаза, но осталась безмолвной.

— Да, характер у вас волевой, — повторил он, целуя на прощание ее руку. — Вот и молчите вы сейчас умно и хорошо. Это тоже свойство души глубокой и искренной. Но если вы захотите, то мы еще встретимся, Тася.

В первый раз назвал он ее так дружески-просто и ласково, и это было для нее больше, чем все сказанное им при последнем свидании…

Двадцать седьмого января Кадникова явилась в Главное управление Красного Креста с просьбой послать ее в Порт-Артур вместе с отрядом сестер милосердия.

— Но можете ли вы завтра выехать? — спросил ее седой генерал в золотых очках.

— Хоть сегодня, — ответила Кадникова.

— Прекрасно, — одобрительно сказал генерал, просмотрев ее документы. — Завтра к пяти часам явитесь сюда с личными вещами. Весь отряд уже будет здесь. Отслужим напутственный молебен — и с богом!

Порт-артурский отряд сестер милосердия должен был выехать вечером с тем же экстренным поездом, на котором отправляли рабочих для ремонта тихоокеанских кораблей. На Знаменской площади у Николаевского вокзала стояли толпы провожающих. Вокзал и перроны были забиты людьми и багажом. Рослые жандармы едва справлялись, наводя порядок. Всюду слышались крики и брань, везде толкались и давили друг друга. Станционное начальство не знало, что делать.

Двадцать четыре сестры милосердия и сопровождавшие их начальствующие лица приехали в девяти каретах и застряли у Знаменской церкви. Проехать к вокзалу не было никакой возможности. Полицейский офицер, к которому обратились за содействием, любезно улыбался и беспомощно разводил руками:

— Не имею права кричать на людей. Патриотическая манифестация. С утра толкутся. Придется подождать. Сейчас конные городовые проездку будут делать.

На дебаркадер пробрались с отчаянным трудом как раз в ту минуту, когда брякнул первый звонок. Цепь жандармов, взявшись за руки, изо всех сил сдерживала толпу, стремившуюся на перрон.

Когда сестры милосердия показались на перроне, послышались крики:

— Покачать бы их следовало!

— Ура, сестрицы!

— В час добрый, сестрицы!