А. Сахаров (редактор) - Николай II (Том II)

• Название: Николай II (Том II)
• Автор: А. Сахаров (редактор)
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0794-7

Сколько ещё времени – будет наша несчастная Родина терзаема и раздираема Внешними и Внутренними врагами?

Кажется иногда, что дольше терпеть нет сил, даже не знаешь, на что надеяться, чего делать?

А всё-таки никто как Бог!

Да будет Воля Его Святая!»

Запись в Дневнике

Николая II через год

после отречения

2(15) марта 1918 г.

---

– Мой прадед Николай Первый сказал в 1848 году своей гвардии: «Господа, седлайте коней, в Париже революция!» Видно, и мне пора отдать такой приказ, хотя в Петрограде ещё не революция, но солдатский бунт, с которым не могут справиться генералы…

Генералу Алексееву, размечтавшемуся о том, что скоро получит лавры Верховного Главнокомандующего, победившего Германию, стало нестерпимо стыдно, что он втянулся в грязь дворцового переворота. Он вдруг понял, что всё может идти и не так, как намечали его сообщники. Но старческое упрямство и крестьянское «авось», отравившие его кровь, только ниже пригнули его голову к карте.

– Михаил Васильевич, – обратился к нему Николаи совершенно ровным, обыденным тоном. Вероятно, Государь каким-то шестым чувством уловил смятение в душе старика, столь долго бывшего ему очень симпатичным, да ещё и сейчас, как казалось царю, для него не окончательно потерянного. – Я намерен сегодня вечером, в одиннадцать часов, выехать в Царское Село… Приказываю: для водворения порядка в Царском Селе, а затем в Петрограде отправить с Северного и Западного фронтов по бригаде конницы и пехоты, из Ставки – Георгиевский батальон и пулемётную команду «Кольт». Эти силы подчинить генерал-адъютанту Иванову, которого Я облекаю диктаторскими полномочиями…

Михаил Васильевич взял листок бумаги и принялся набрасывать указания царя. Укоры совести его оставили, и он мысленно отвечал Государю на его приказ:

«Вот если бы ты назначил меня диктатором и дал бы все эти силы, я, пожалуй, подавил бы этот солдатский бунт с лёгкостью… Ни Рузский – мой враг, ни любой другой генерал не посмел бы мне отказать в поддержке: ведь я – один из них!.. Но раз ты решил назначить диктатором этого долгобородого болвана Иванова, то я палец о палец не ударю для помощи тебе… Наоборот, всё буду делать, как было намечено Гучковым и Вяземским… Николай Иудович опоздает, я распоряжусь об этом!.. Кроме Георгиевского батальона, погрузку которого ты можешь проконтролировать здесь сам, ни одна из частей, названных тобой, не тронется с фронта, поскольку я не пошлю ей приказа!.. И твой поезд не тронется из Могилёва раньше шести часов утра завтрашнего дня, хотя Родзянко правильно вопит: «Промедление смерти подобно!» Генерал-майор Тихменёв, начальник военных сообщений, без приказа моего или Лукомского вообще не выпустит ни тебя, ни твою свиту из Ставки!.. Но в шесть утра ты отправишься по железной дороге в ловушку, где тебя и запрут до отречения!..»

Николай тем временем, подумав, решил сообщить своему начальнику штаба нечто из ряда вон выходящее:

– Михаил Васильевич! Я подумываю о том, чтобы в ближайшие дни, после подавления бунта в Петрограде, дать стране несколько ответственных перед Думой министров… Вы понимаете, что это потребует от меня довольно долгого пребывания в столице… Я не смогу вернуться скоро на Ставку… Как ваше здоровье? Ведь вы, кажется, недолечились в Севастополе? Не будет ли вам опасно для здоровья продолжать руководить армией? Может быть, дать вам кого-либо из боевых генералов в помощь?

«Вот ведь как мягко стелет! – зло подумал Алексеев. – Наверное, под предлогом моего здоровья хочет избавиться от меня! Как бы не так!.. Мне продержаться только сегодня, а потом ты и не вспомнишь, что делал мне такие дурацкие предложения!»

На словах же льстивый генерал-адъютант только произнёс:

– Спасибо за заботу Вашего Величества о моём здоровье!.. Надеюсь, мне хватит сил послужить Вашему Величеству!.. Тем более что я никого из генералов, кому с лёгким сердцем мог бы передать многоторудные обязанности мои, пока не вижу…

Николай заметил волнение старого генерала, но не заглянул в раскосые глаза Михаила Васильевича. Тот прятал их под густыми бровями и упорно отводил в сторону. В них горела отнюдь не преданность монарху, а холодная готовность зверя прыгнуть и вцепиться в горло…

Весь день приходили тревожные телеграммы из Петрограда. То Дума отказалась разойтись после Указа Государя и образовала какой-то Временный комитет. То правительство, объявив «осадное положение» в столице, в лице нескольких министров помчалось в Таврический дворец на консультации с Родзянкой и Гучковым. То позвонил по прямому проводу из кабинета военного министра в Петрограде Государю неведомо как оказавшийся там брат Государя Михаил. Он должен был находиться на фронте, готовить свою Туземную дивизию к наступлению, но вдруг из Петрограда под диктовку Родзянки спрашивал, не уполномочит ли его царь назначить Председателя Совета министров, который сам подобрал бы себе кабинет? Великий князь Михаил явно имел в виду Председателя Думы в качестве первого лица нового правительства…

Николай рассердился, отказался разговаривать с Михаилом дальше и велел Алексееву передать великому князю в столицу, что он не допускает каких бы то ни было перемен, требует принятия решительных мер для подавления бунта и временно предоставляет диктаторские права по управлению империей вне района, подчинённого Верховному Главнокомандующему, премьеру князю Голицыну…

Даже до легкомысленного Воейкова постепенно дошла чрезвычайность положения, когда он пришёл к генерал-квартирмейстеру Ставки Лукомскому и сообщил о желании Государя выехать в одиннадцать вечера из Могилёва в Царское Село. Дворцовый комендант не подозревал, что заговорщик Лукомский был предупреждён заговорщиком Алексеевым о том, что, поскольку сейчас каждая минута дорога, Императора и Верховного Главнокомандующего можно выпустить из Ставки только в шесть часов утра. Соучастники в Петрограде ещё не были совсем готовы направить литерные царские поезда в ловушку. Отъезд царя из Могилёва даже на два-три часа раньше мог привести весь заговор к крушению.

– Подать поезда в одиннадцать часов можно, но отправить их ранее шести утра не представляется возможным! – с вызовом ответил Лукомский.

– Что мне доложить Государю? – так же резко, чувствуя свитские вензеля на погонах, спросил Воейков.

– Можете сказать, что, во-первых, надо приготовить свободный проход царского поезда по всему пути и разослать для этого телеграммы…

Воейков только пожал плечами – ведь в этом не было ничего необычного, а послать телеграммы – дело не часов, минут…

– Во-вторых, – лениво и неуважительно продолжал генерал Лукомский, словно и не он раньше заискивал перед могущественным дворцовым комендантом, – первым по кратчайшей дороге через станцию Дно пойдёт эшелон с Георгиевским батальоном и генерал-адъютантом Ивановым… Царские поезда, пойдут в шесть утра через Смоленск – Лихославль… – упрямо закончил генерал-квартирмейстер и повернулся спиной к Воейкову.

Но и эшелон с Георгиевскими кавалерами во главе с Николаем Иудовичем Ивановым не ушёл из Могилёва 27-го числа. Когда в полночь Государь со свитой переезжал из губернаторского дома в свой поезд, батальон заканчивал погрузку. Клембовский назначил начальником штаба группы Иванова Генерального штаба подполковника Капустина, малозаметного члена кружка заговорщиков. «Человек» Мстиславского-Масловского в Ставке, Капустин так «умело» организовал формирование и отъезд Георгиевского батальона, что ещё и в два часа ночи теплушки с боевыми Георгиевскими кавалерами стояли на станции Могилёв-Товарный…

…Вагон Николая Иудовича Иванова, в котором он жил с первого дня войны, стоял ещё на пассажирских путях, когда незадолго до полуночи генерал-адъютант его покинул, приказав прицепить к эшелону с георгиевцами. Сам он пошёл в царский поезд, куда вечером пригласил его Государь, чтобы поговорить о его экспедиции в столицу.

Подойдя к платформе, где стояли синие литерные поезда, дальнозоркими глазами старый генерал углядел, как Император прощается с начальником своего штаба. Царь и Алексеев стояли у лесенки, ведущей в вагон Государя, и за отдалённостью Николаю Иудовичу не было слышно, о чём они говорили, прощаясь. Потом маленькая фигурка Алексеева потянулась чуть вверх, и начальник Штаба Ставки трижды, по-русски, облобызал своего Верховного Главнокомандующего. Потом Алексеев круто повернулся и отправился к автомобилю.

Николай вошёл в вагон. Генерал Иванов ускорил свои шаги. Государь немедленно, как только флигель-адъютант Нарышкин доложил о нём, принял Николая Иудовича.

Иванов сравнительно недавно, за обедом между восемью и девятью часами, видел Государя. Тогда это был, как всегда, бесстрастный, но любезный хозяин дома. Хотя он и был печален, но мило разговаривал со всеми. Теперь генерал-адъютант увидел совсем другого человека. Николай как-то сразу пожух, его лицо осунулось, под глазами легли чёрные мешки, щёки покрыли глубокие морщины. Но голос звучал всё-таки ровно и спокойно.

– Я берёг не самодержавную власть, а Россию… – задумчиво начал он разговор с крестником своего сына. – Я не убеждён, что перемена формы правления и министры, ответственные перед Думой, дадут спокойствие и счастье народу… Имейте в виду, что я почти готов согласиться с требованиями Думы и дать парламентский строй… Волнения теперь дошли до бунта, в столице нет ни сил, ни генералов, желающих подавить его… Вся надежда только на вас, Николай Иудович!.. Во имя вашего крестника задушите гидру революции в Петрограде!..