Елена Мурашкинцева - Верлен и Рембо

• Название: Верлен и Рембо
• Автор: Елена Мурашкинцева
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-224-01957-5

Эта книга знакомит читателя с жизнью и творчеством Верлена и Рембо, поставивших один из самых необычных экспериментов в истории литературы — поиск «неведомого» с целью превращения в «сыновей Солнца». В ней приводятся любопытные, мало кому известные биографические факты, подтвержденные письмами и сочинениями самих поэтов, а также мемуарными свидетельствами их родных и близких.

Добротный труд — из тех, что рассказывают простым смертным о жизни знаменитых людей. Все изложено спокойно, без скабрезностей, хотя и подробно: с привлечением многочисленных свидетельств, и это не может не радовать.

---

А в сборнике "Давно и недавно" страх перед Лондоном выражен еще более явственно:

Нет, поистине ужасна безнадежность муки,
Нет, поистине бедою кончит этот город:
О, скорей бы огнь небесный грянул на Гоморру![64]

Название "Гоморра" принадлежит русскому переводчику: сам Верлен называет Лондон "городом из Библии", и в данном случае речь идет, конечно, о Содоме.

В свою очередь, Рембо отразил лондонские впечатления в той части "Сезона в аду", которая называется "Бреды" (или "Словеса в бреду"). Бред I носит название "Неразумная дева. Инфернальный супруг". Его главный сюжет — отношения с Верленом, который назван здесь "Неразумной девой".[65] Рембо, естественно, излагает собственную версию того, что происходило между ними, но с привычной бесцеремонностью вкладывает ее в уста своего "соузника по преисподней":

"О божественный Супруг, Господин мой, не откажитесь выслушать исповедь несчастнейшей из ваших служанок. Пропащей. Хмельной. Нечистой. Ну разве это жизнь! Даруйте мне прощение, Божественный Супруг, даруйте прощение! Прощение! Сколько слез! И сколько, надеюсь, их пролито будет потом! Потом я познаю Божественного моего Супруга! Я родилась, чтобы служить Ему. — Но теперь пусть надо мной измывается другой!"

Эпитеты, которыми награждает себя "Неразумная дева" (пропащая, хмельная, нечистая), вполне могли принадлежать самому Верлену. Угадал Рембо и его "обращение" — или же просто знал о готовности "поверить". Правда, сам Верлен подчеркивал внезапность снизошедшей на него "благодати", однако это вполне укладывается в традиционную схему "обращения грешника" — все новообращенные сгущают мрак бездны, чтобы сильнее подчеркнуть благость света.

Именно здесь "Неразумная дева" признается в полной своей зависимости от того, кому предалась душой и телом:

"Я рабыня Инфернального Супруга, того самого, что отверг неразумных дев. Того самого демона… Он не призрак, не наваждение. (…) Я вдова… — Была вдовой… Ну да, когда-то я была вполне благоразумной, и не для того же я родилась, чтобы обратиться в скелет! (…) В притонах, где мы пьянствовали, он плакал при виде толпящейся вокруг нищей братии. Подбирал пропойц на темных улицах. Жалел мать-мегеру ради ее малышей. — И удалялся с видом девочки, отличившейся на уроке закона божия. — Он похвалялся, что разбирается во всем: в коммерции, искусстве, медицине. — А я ходила за ним по пятам, так было надо. (…) Когда мне казалось, что его одолевает хандра, я участвовала во всех его проделках, пристойных или предосудительных; но мне было ясно, что в его мир мне вовеки не будет доступа. Сколько ночей провела я без сна, склонившись над этим родным, погруженным в дремоту телом и раздумывая, почему он так стремится бежать от действительности. Ведь никто из людей не задавался еще подобной целью. Я понимала — нисколько за него не опасаясь, — что он может представлять серьезную опасность для общества. — Быть может, он владеет тайнами, способными изменить жизнь? Его поцелуи и дружеские объятья возносили меня прямо на небеса, сумрачные небеса, где я хотела бы остаться навсегда — бедной, глухой, немой и слепой. (…) Охваченные единым порывом, мы усердствовали изо всех сил. Но после пронзительных ласк он говорил: "Интересно, как ты запоешь, когда меня с тобой не будет, — ведь ты уже испытала такое. Когда руки мои уже не будут обвивать твою шею, и ты не сможешь склонить голову мне на грудь, когда губы мои уже не будут касаться твоих глаз! (…) Поведай он мне о своих печалях — смогла бы я понять их лучше его насмешек? Он изводит меня, часами стыдит за то, что могло трогать меня на свете, и возмущается, если я плачу. (…) Когда-нибудь, наверное, он таинственным образом исчезнет, но мне нужно знать, удастся ли ему взлететь в небо, я хочу хоть краешком глаза увидеть вознесение моего дружка!"

Эта версия увидит свет всего через несколько месяцев. А пока оба поэта поселились в доме № 8 на Грейт-коллидж-стрит. Верлен поглощен мыслями о процессе: в сущности, он больше всего желал бы примириться с женой. Но Рембо было наплевать на эти "идиотские мечты и тоску": страдания и жалобы любовника вызывают у него только насмешку — к тому же, он целиком занят своими "Озарениями". Скорее всего, именно в это время появляется очередное из них, посвященное мучительным отношениям с Верленом и очень сходное по тональности с "Сезоном в аду":

"Жалкий брат! Сколько адских бессонных ночей он заставил меня пережить! "Я недостаточно рьяно взялся за эту затею! Я надсмеялся над ним, калекой. Из-за меня мы вернемся в изгнанье и рабство". Он приписывал мне неудачливость и простодушие, совершенно нелепые, и нагромождал тревожные аргументы. В ответ я потешался над сатанинским схоластом, а потом отходил к окну. За равниной, где продвигались оркестры диковинной музыки, я создавал роскошные призраки будущей ночи. После этой игры, приносящей некоторое очищенье, я вытягивался на тюфяке. И едва ли не каждую ночь, стоило мне задремать, как вставал бедный брат с провалившимся ртом, с окровавленными пустыми глазницами — такой, каким сам себе снился! — и, увлекая меня в большую комнату, вопил о своем идиотском нестерпимом кошмаре. В самом деле, когда-то я искренней верой вызвался в нем возродить исконного сына Солнца — и мы бродяжили, запивая вином пещер дорожный сухарь, и мне не терпелось найти исходную точку и формулу".[66]

В этом коротком рассказе Рембо отчетливо формулирует свою "милосердную" миссию: он увлек Верлена на поиски "абсолюта", дабы тот превратился в "сына Солнца" (каковым считал себя сам Рембо). Это "Озарение", несомненно, предшествует "Сезону в аду", где речь тоже пойдет о "милосердии", но тональность совершенно изменится, ибо высокопарные мечты привели к катастрофе:

"Я вызвал к жизни все празднества, все триумфы, все драмы. Я силился измыслить новые цветы, новые звезды, новую плоть и новые наречия. Мнил, что приобрел сверхъестественную силу. И что же? Теперь мне приходится ставить крест на всех моих вымыслах и воспоминаниях! На славе поэта и вдохновенного краснобая! (…) Ни единой дружеской руки! Где же искать поддержку?"[67]

Вторая лондонская эпопея закончилась после очередной ссоры, однако на сей раз инициатором разрыва впервые стал Верлен. Это случилось в конце июня — мелкий инцидент, "почти мальчишество", как выразился один из биографов Рембо. Юный поэт сидел у окна, облокотившись о подоконник, и ожидал возвращения друга. Наконец Рембо увидел Верлена, который нес в одной руке бутылку подсолнечного масла, а в другой селедку — зрелище это показалось ему настолько забавным, что он расхохотался, а когда Верлен открыл дверь, воскликнул:

"Нет, старина, до чего же у тебя был глупый вид с этой бутылкой и с этой грязной рыбой!"

Взбешенный Верлен со словами "Так неси ее сам!" швырнул селедку в физиономию Рембо. Тот смеялся все пуще и никак не мог угомониться, то ли не замечая ярости Верлена, то ли сознательно провоцируя ссору. В конце концов Верлен не выдержал и с криком "С меня хватит, я уезжаю!" тут же собрал чемоданы, запихнув туда вещи Рембо, купленные или подаренные им самим, а затем поспешно спустился по лестнице. Рембо нагнал его на набережной и стал умолять остаться. В первый и последний раз Верлену удалось одержать верх: он не захотел уступать и заявил, что вернется в Бельгию без Рембо и там, как свободный человек, призовет к себе законную супругу. Эта сцена точно воспроизводится в известном фильме "Полное затмение" — за исключением собранных Верленом чемоданов.

Брюссель 1873

"… он был сущим ребенком… Меня ввергла в соблазн его таинственная утонченность. Я совершенно забыла свой долг — и бросилась за ним. Ну разве это жизнь! Настоящей жизни нет и в помине. Мы не живем. Я иду туда, куда идет он, так надо. А он еще то и дело срывает на мне свою злобу — на мне-то, на бедняжке! Демон! — Точно вам говорю, Демон, а не человек!"

Сезон в аду: Неразумная дева. Инфернальный супруг.

3 июля Верлен уехал из Лондона. 4 июля он уже находился в Брюсселе, где рассчитывал встретиться с женой. Рембо он отправил телеграфом письмо с борта корабля, с пометкой "на море":

"Друг мой, не знаю, будешь ли ты еще в Лондоне, когда получишь это. Но хочу сказать тебе, что ты наконец должен понять, почему у меня не было другого выхода, кроме как уехать. Эта буйная жизнь и сцены, не имеющие другого повода, кроме твоей фантазии, уже сидят у меня в печенках.

Но поскольку я любил тебя безмерно (пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает), хочу заверить тебя, что если через три дня не воссоединюсь с женой, то пущу себе пулю в лоб. Три дня в гостинице, револьвер, это все стоит денег — вот откуда мое скряжничество. Тебе следовало бы меня простить. И уж если мне придется совершить эту последнюю хреновину, то я уж сделаю ее как подобает порядочному хрену. Последняя же моя мысль будет о тебе, хоть ты и обзывал меня каменным, а встречаться я больше не хочу, потому что мне предстоит сыграть в ящик.