Кирилл Партыка - Час, когда придет Зуев

• Название: Час, когда придет Зуев
• Автор: Кирилл Партыка
• Жанр: Триллер

Хабаровский прозаик Кирилл Партыка опубликовал в журнале «Дальний Восток» мистический триллер «Час, когда придет Зуев», впрочем, сам автор называет свой жанр неоготическим романом и в предисловии к отдельному изданию апеллирует к Тибетской книге мертвых «Бардо Тедол» и к самому доктору К. Г. Юнгу.

… Поезд идет из города Удачинска в город Пионерск, в купе плацкартного вагона два друга, Алексей и Сергей, едут в тайгу на охоту. Охота, конечно, предлог, цели у каждого из друзей экзистенциально значимые. Алексей хочет избавиться от кошмара обыденной жизни, Сергей — обрести мир с самим собой. Странный пассажир бродит по вагону. Рыбак в длинном одеянии с капюшоном и со сломанной удочкой? Или Смерть с косой? В эпилоге узнаем, что произошла железнодорожная катастрофа между станциями, пять человек погибли, один пропал без вести. Содержание романа — то, что происходит между двумя точками фабулы, между жизнью и смертью. Блуждания в лабиринте подсознания, сюрреалистические картинки чистилища души, материализация кошмара, сновидческая реальность.

Проза К. Партыки как бы многослойна: внизу бытовуха, посредине кошмары, а над всем этим рассуждения философского свойства. Поначалу кажется, что художественная ткань перенасыщена публицистической риторикой, но потом понимаешь, что замедленное движение остросюжетной линии лишь подогревает читательский интерес. И все вместе передает напряжение и тревоги человека нашего времени.

Кирилл Партыка пишет настоящую талантливую прозу. У него за плечами филологическое образование, работа учителем, служба в правоохранительных органах (был и оперуполномоченным уголовного розыска). Его творческая жизнь развертывалась, как это часто случается с русскими писателями, от поэзии к прозе. Сначала он пел под гитару бардовские песни и рок-баллады, потом стал писать триллеры. Только не будем ставить его в тот ряд, где Александра Маринина. Лучше вспомнить — конечно, лишь в качестве ориентира — о «Преступлении и наказании». Но, пожалуй, можно согласиться с тем, что он вписывается в общую тенденцию: детектив и вообще остросюжетная проза переключают на себя функции социального и психологического романа. Такой писатель, как К. Партыка, — удача для Хабаровска.

---

Любочка в его снах никогда не менялась и выглядела, как в ту роковую встречу, привлекшую внимание несчастного двоечника. Сергей с порога бросался к ней, но ему всегда не хватало единственного шага, который неизбежно заканчивался похожим на удар пробуждением… Но не в этот раз! Пусть это бред, антимир или сто сорок пятое измерение! Зубами вцепиться в него и больше не выпускать, ни за что, никогда…

— Как нехорошо получилось. — От звука Надиного голоса Сергей вздрогнул. — Прости. Это, в сущности, я тебя втравила.

— Ничего, я сам такие штуки терпеть ненавижу. — Лобанов прошел к столу, обернулся.

Надежда Андреевна никак не могла быть Любой. Хотя бы из-за возраста. Той ведь сейчас чуть меньше, чем ему самому, и выглядит она наверняка соответственно.

Муж, дети, первая одышка. Сергею не хотелось об этом думать. Да и с комнатой он что-то напутал. Кровать, например, была не железной, а вовсе тахта, и коврика с лебедями над ней не наблюдалось. Висела там на голой стене какая-то маринистическая репродукция, вся в тучах и штормовой пене, словно сердитый глаз, подглядывающий через дыру в бледных обоях.

Второго выхода номер, конечно, не имел, а окна здесь доверия Сергею не внушали.

Сплошь бельмастые от мороза, будто в глухую, лютую зиму, они казались ненатуральными, словно нарисованными, и неизвестно еще, куда выходили.

«Попала мышка в мышеловку», — решил Лобанов, опускаясь в жесткое гостиничное кресло. Однако погоней пока не пахло.

— Что же мы дальше будем делать? — спросил Сергей.

— Не бойся, — Надя присела на тахту. И добавила: — Они тебя сами побаиваются.

— Вот я и смотрю, — усмехнулся Лобанов. — Какой я, оказывается! — Он дурашливо продемонстрировал бицепсы.

— Не обольщайся. Просто они не понимают…

— Ты тоже, — перебил Сергей.

Надя промолчала.

— Кстати, тебя, я думаю, теперь заодно со мной по головке не погладят. Как быть с этим?

— За меня можешь не волноваться.

— Я бы и рад, кабы не повидал, каков нрав у вашего предводителя. Он же тут царь и бог? Правильно?

— С Юрием Ивановичем у нас отношения особые, — помолчав, сказала Надежда Андреевна. — Понимаешь, он хочет от меня ребенка.

— Вот те раз, — озадачился Сергей. — Он что же, в тебя влюбленный?

— Еще чего! Но ему это для чего-то нужно.

— Пристает?

— Нет, здесь совсем другое. Но он меня не тронет, потому что тоже как бы… опасается.

Пристально взглянув на Надю, Лобанов будто проглотил какую-то вертевшуюся на языке фразу и лишь поразмыслил вслух:

— Отчего это у меня все время руки чешутся вашему командиру морду набить?

— У тебя не получится.

— Это почему же? А если попробовать?

— Эх ты! — Надя покачала головой. — Простота не всегда признак гениальности. В данном случае мордобой ничего не решает. Ты думаешь, Юрий Иванович, он — кто?

Он, кстати, знакомым тебе не показался? Может, встречал ты его раньше где-нибудь? А?

Лобанов призадумался.

— Предположим. Кажется, где-то видел, но не помню где. Что из этого?

— А то, представь себе, что кого ни спроси, он каждому кажется знакомым. Поверь, уж я-то знаю. А припомнить его, как ты, никто не может. Удивительно, правда? Не веришь, друга своего спроси.

— Так кто же он такой?

— Любишь ты вопросы ставить ребром. А если я точного ответа не знаю?

— Тогда давай его Сатаной объявим, — предложил Сергей. — Говоришь, он от тебя ребенка заиметь домогается? Замечательно! Ребенок Розмари. Вельзевулово семя! И не хватает тут попова работника Балды, чтоб чертям воду замутить.

— Напрасно ты смеешься, — серьезно сказала Надя. — Он не дьявол. Я точно знаю, что он человек. Он, может быть, больше человек, чем мы с тобой, чем вообще можно себе представить.

— В каком смысле?

— А в таком, что он — это отчасти и ты, и я… и каждый. Эдакий портрет Дориана Грея, но один на всех.

— Одна-ако… — протянул Лобанов. — Вельми мудрено сие есть. — И отрезал: — Не знаю, чей он там портрет, но не мой.

— Никогда не говори никогда, — невесело усмехнулась Надя.

— Ну и накрутили вы, сударыня, — сказал Сергей. — Можно закурить?

— Можно… Вот поэтому, я думаю, ничего ты ему сделать не сможешь. И никто не сможет. Бой с тенью.

— Тогда уж лучше сказать — с шизоидным альтер эго. — Лобанов глубоко затянулся.

— Значит, никто. А Зуев?

— Если бы с шизоидным и с альтер. С самым обычным, любимым и единственным. А Зуев?.. Что ж Зуев… — Она умолкла.

— Скажи мне, ради Бога, откуда взялась эта фамилия? Кто он — в пресвятых апостолов и Государственную Думу! — такой?! Мне кажется, если он явится, я его или расцелую, или задушу.

— Я не знаю, — ответила Надежда Андреевна. — Правда, не знаю.

— Кто тогда знает?!

— Никто, наверное, кроме Юрия Ивановича. Я иногда думаю, может, он его просто выдумал? Но нет. Он его боится. Боится и ненавидит… А потому я его жду, — закончила она.

Лобанов поперхнулся дымом. В эту минуту ему опять показалось, что там, на тахте, сидит не полузнакомая печальная женщина в строгом белом костюме, а та, другая, навсегда потерянная радость его бестолковой молодости, преданная им когда-то под гудок уносящегося вдаль тепловоза. Любочка будто рванулась с рубежа их разлуки вслед тому, давно ушедшему поезду, чудом преодолела разделившее их время и пространство, всего лишь чуть повзрослев, как космонавты в фантастических романах, несущиеся с субсветовой скоростью в своем звездолете, в котором минуты и часы равняются земным десятилетиям. Что толкнуло ее сюда и заставило встать на пути Сергея, прикинувшись какой-то неизвестной Надеждой Андреевной?..

Надеждой…

Зажмурившись на миг, Лобанов затянулся так, что защипало в горле.

— А если я выйду сейчас к этим, к Юрию Ивановичу, и скажу… что я и есть он самый… Зуев? — хрипловато спросил он, глядя сквозь колеблющуюся завесу дыма.

Женщина поднялась с тахты. Ее фигура расплывалась в сизой пелене.

— Я думаю, сказать мало. Надо быть — Она приблизилась к Сергею почти вплотную.

— Но я не виноват, что родился… не тем, — с тоской сказал Лобанов. — Хочешь, я попробую. Он же не даст тебе дождаться твоего Зуева.

Сергей вдруг поднял руки, обхватил ее и прижался лицом к теплому животу. Он окончательно перестал понимать, кто перед ним. Но сейчас это было и ни к чему.

— Не надо геройствовать, — прошептали у Сергея над самым ухом. — Все равно ничего не выйдет. Но Юрий Иванович своего не получит. Я думала, что смогу родить от Зуева. Но могу… и от тебя.

Мягкие руки легли Лобанову на плечи.

«Любочка!..» — чуть не крикнул он, вскакивая с кресла. Щелкнул выключатель, и свет погас. В кромешной темноте Сергей подхватил на руки привычно прильнувшее к нему тело и отнес туда, где — он помнил — стояла… тахта?.. старая койка?..

«Как же я мог… столько лет?!» — других мыслей у него не осталось. Путаясь в застежках, он шептал что-то, будто молился, но сам не мог разобрать своих слов.

Больше всего на свете он хотел сейчас вдохнуть забытый Любочкин запах, смешавший в себе аромат нагретой солнцем лесной поляны, настоянного на хвое и речной зябкости ветра, дыма от смолистых дров и привычного к работе девичьего тела. Но этому мешал тонкий, устойчивый фон чужих заграничных духов, обволакивающий Сергея с головы до ног. Торопясь избавиться от пропитанной благовонием ткани, он что-то порвал. Нетерпеливые руки проникли Лобанову под свитер и увлекли вниз. В том месте, где гудело и готово было брызнуть искрами высокое напряжение, Сергея вдруг обхватили тугой, горячей хваткой, и он словно провалился в бурлящий, но нежный поток.

18

Он все же отключился на несколько минут, а вынырнув из забытья, первым делом опять ощутил неотступный запах чужих духов.

Лобанов открыл глаза. Он лежал на тахте, прикрытый простыней. В изголовье сочился мягким розовым сиянием тонконогий торшер.

Надежда Андреевна в своем строгом костюме сидела на краю тахты и расчесывала волосы. Розовый свет, смешиваясь с природной рыжинкой, рассыпался по ее распущенным прядям крупицами червонного золота.

Лобанов потер глаза и сел. Надя улыбнулась ему. Сергей потянулся к ней, но тут же, будто очнувшись от наваждения, с тихим стоном повалился на подушку.

— Что, миленький? Что такое? — Надин голос играл с Лобановым дурные шутки. Он словно принадлежал сразу двум женщинам.

— Да ничего особенного, — Сергей вздохнул. — Сказка про белого бычка. Все напрягаюсь понять, где мы, да что…

— Да ведь ты давно уже обо всем догадался.

— О чем это я, интересно, догадался?.. Ну, может и догадался… Но я ведь здравомыслящий человек. Слегка образованный притом, хоть и отупевший впоследствии.

— Ты ведь знаешь, что с вами обоими произошло. В рамки здравого смысла укладывается с трудом, но ничего не поделаешь. Кстати, ничего особенно нового тут и нет. Душа, покидая тело, проходит разные стадии, как бы проживает свою собственную жизнь, прежде чем ее судьба окончательно определится. Это же почти в каждой религии есть.