Наталья Потёмина - Планы на ночь

• Название: Планы на ночь
• Автор: Наталья Потёмина
• Издательство: Олма Медиа Групп
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-373-01028-3

Это история любви — страстная и беззащитная, смешная и трогательная, понятная и близкая каждой женщине.

Когда Маша встретила мужчину своей мечты, мужчину с большой буквы, то окунулась в страсть как в омут. С головой. Ее подруга Юля пытается вернуть Машу на землю в редкие минуты просветления в Машиной голове. А страсти там действительно пылают нешуточные — просто смертельные. Юля недоумевает: зачем нужна эта любовь, если от нее люди «умирают»? Но для кого любовь — товар, а для кого — смысл существования. Каждый выбирает сам.

---

Отец ухитрялся жить со мной рядом и быть самым загадочным для меня человеком. Дома он бывал редко. Работа и бесконечные командировки совсем не давали возможности нам хоть как-то общаться. Я скучала по нему, а иногда даже плакала по ночам.

В те редкие свободные вечера, когда он бывал дома, я ходила за ним по пятам и старалась быть рядом. Делала я это ненавязчиво и молча. Иногда он вступал со мной в разговор, иногда просто не обращал внимания.

У отца была гитара. Мало у кого в те давние семидесятые не было дома какого-нибудь музыкального инструмента. «Лыжи у печки стоят», «Я дежурный по апрелю», «Растопи ты мне баньку» и так далее. Но отец песен не пел, он любил играть.

Он устраивался в кресле в большой комнате, ставил перед собой пюпитр и разучивал небольшие пьесы из единственного потрепанного, но довольно объемного нотного сборника. Наверное, это были довольно сложные в исполнительском плане вещи, и отец часами разбирал короткие и одинаково звучавшие фрагменты. И только добившись нужного результата, переходил к следующим кускам.

Я тихо сидела на полу как завороженная, следила за его пальцами, и все пыталась понять, как ему удается правой рукой нащупать и дернуть именно ту струну, которую зажимает на грифе левая. И почему от этого несущественного чередования пальцевых фигур получается музыка?

И какая музыка! Музыка, которую я никогда прежде и никогда уже потом не слышала.

— Научил бы ребенка чему-нибудь, — как-то проходя мимо, сказала мама.

Отец только отмахнулся. Зато мне идея научиться играть на гитаре показалась заманчивой и вполне осуществимой. Просить об этом отца было бесполезно. Но в его отсутствие я вытаскивала на середину комнаты пюпитр, пристраивала на нем ноты, доставала из самодельного сатинового чехла гитару и садилась с умным видом в кресло, чтобы поимпровизировать в свое удовольствие.

Вскоре отец стал замечать, что, прежде чем заняться музицированием, ему приходится какое-то время подстраивать инструмент. Сначала это его удивляло, потом злило, и в конце концов он догадался, кому всем этим обязан.

Был скандал. Я, конечно, сразу раскололась и стала канючить: мол, хочу, мечтаю, вижу во сне. Отец с привычной невозмутимостью объяснил, что нельзя, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, под угрозой наказания в виде отлучки от улицы и телевизора.

С тех пор я только втихомолку перелистывала самоучитель Крамского и старое потрепанное издание Сеговии. Гитару только гладила, а струны трогать боялась.

Иногда я думала: если бы я родилась мальчиком, то, может быть, отец любил бы меня больше? Все-таки сын — это продолжение рода, фамилии, семейных традиций и так далее. Мальчику можно передать свои всевозможные знания и умения, например, научить его пилить, строгать и делать табуретки, а также мыться, бриться и стирать носки. На собственном высоком примере папа учит мальчика тонкому и трудному искусству жизни. И словом своим, и делом, а порой и своим собственным ремнем прививает сорванцу любовь к знаниям, формирует характер, развивает чувство собственного достоинства и здоровый эгоизм.

А девочка? Для чего нужна папе девочка? Чему он может ее научить, что передать, чем поделиться?

Когда мама рассталась с отцом, мне было одиннадцать лет. Как он не замечал моего присутствия, так я, на удивление быстро, привыкла к его отсутствию. Так мне, по крайней мере, казалось. Последствия этой разлуки я почувствовала значительно позднее.

Сначала стало хуже с деньгами, а следовательно, и с кормежкой. И раньше мы не здорово питались, а теперь вообще перешли на подножный корм. А под ногами, кроме картошки, морковки, лука и капусты, ничего больше не валялось. Хотелось котлет и колбасы, но с этим была напряженка, не только из-за отсутствия денег, но и из-за отсутствия в магазинах мяса и его производных как таковых. Зато полки были завалены овощными болгарскими консервами, которые в нашем городке с непривычки мало кто покупал. Но я научилась варить суп из консервированной фасоли, и кабачковая икра с добавлением пережаренного лука на толстом куске белого хлеба была необыкновенным лакомством.

Мама нашла себе работу в воинской части и не прекращала трудиться на дому. Только шила она теперь все больше по ночам. Все домашнее хозяйство легло на мои плечи. Магазины, готовка, стирка, уборка — все это было мое, необходимое, строго требуемое и неукоснительно выполняемое.

Позже, когда я вышла замуж за Бородина, я не представляла себе быта, организованного иначе. В замужестве, ко всему прочему, я научилась клеить обои, ремонтировать унитазы, менять кранбуксы, чинить утюги, класть плитку и собирать мебель. Отдать такие важные и нужные дела в неизвестно на что способные мужские руки я никак не могла. Потом на меня легла ответственность за принятие решений, и Бородин легко с этим согласился.

Легко так жить? Наверное, легко. Знание того, что если не ты, то кто же, здорово дисциплинирует и внутренне организует.

Трудно так жить? Трудно. А как иначе? Перефразируя известного сатирика, скажу: «Хуже нашей бабы нет». Взвалит воз на себя и везет, как будто бы так и надо, пока он, единственный и неповторимый, занимается карьерой, бизнесом, политикой, спортом, прелюбоблядством и, в час свободный от всего вышеперечисленного, музицированием.

В стране, где «на десять девчонок по статистике девять ребят», а без статистики и того меньше, мужики всегда будут в холе, неге и дефиците.

А может так и надо, чтобы мужик приходил, делал свое дело и уходил делать это же дело к другой? Такой бык-осеменитель. А растите то, что народилось, как хотите. И не важно, что потом ваши сыновья получаются женоподобными, а девочки, напротив, схожи с мужиками.

Для чего нужен отец девочке?

Для того, чтобы еще в детстве почувствовать свою единственность и неповторимость, свою слабость и защищенность, свою невинность и невиновность, прелесть и красоту, свою избранность и кровную принадлежность к особой, неповторимой, многоликой и многочисленной венценосной женской династии.

Для того, чтобы даже разбуженной ночью не забывать о том, что я — королева! Мне можно все! Я самая-самая-самая… Я не знаю, не ведаю комплексов неполноценности из-за коротких ног, лишнего веса, маленькой груди, оттопыренных ушей. Я — красивая! Мне папа так сказал.

Для того, чтобы с любимым, даже самым узкоплечим мужчиной, по привычке, сформированной в детстве, чувствовать себя защищенной и тем самым давать ему возможность принимать на себя огонь, накрывая свою любимую собственным телом во время обыкновенной жизненной бомбежки.

Для того, чтобы никогда не быть одной. А даже если и случится такое и одинокость нагрянет как гром среди ясного неба и станет нечем дышать, а гроза еще и не начиналась, а только маячит на горизонте черными махровыми облаками, я буду знать, что где-то есть на свете человек, к которому можно пасть на грудь и ничего не объяснять. А он будет гладить меня по пустой, но такой родной головешке и приговаривать: «Не плачь, шпаненок (котенок, утенок, гусенок), я с тобой».

Мне снился сон. Я маленькая, лет двух или трех, рисую на стене маминой помадой большое красивое солнце. Обои желтые, новые, чистые, только после ремонта, а солнце круглое, красное, горячее…

Бить меня не били, но мама громко кричала, сверкая глазами и заламывая руки. Я рыдала, еще не в силах найти слов для объяснения своего поступка. Обида и непонимание душили мне горло. Вдруг кто-то большой и сильный, во сне я не вижу его лица, подхватывает меня на руки и уносит от мамы. Я сижу у него на коленях и уже не реву, а только всхлипываю тройным детским всхлипом, а он гладит меня по голове: «Не бойся, я с тобой».

Я рассказала маме свой сон, а она неожиданно заплакала.

— Мама, что случилось? — спросила я.

— Грешна я перед тобой, Маша, прости меня.

— Что ты мам, о чем ты?

— Это был не сон, — сказала она, — это к тебе приходили воспоминания.

— Какие воспоминания? Ты шутишь. Я не знаю того большого мужика, который мне снился.

— Это был твой отец.

— Да нет же, он совсем не похож на папу.

— Ты была маленькая и все забыла. А потом вспомнила, как бы во сне. Это был твой настоящий отец. Я ушла от него, когда тебе было два года.

Я молчала. Мама стояла ко мне спиной и вытирала лицо фартуком.

— Значит, мой папа — не мой папа? — глупо спросила я.

— Значит, так.

— И ты все это время молчала?

— Прости меня, Маша. Я хотела как лучше. Ты была такая маленькая, не хотелось тебя травмировать.

— А отец, ну тот, настоящий, он что, все это время не хотел меня видеть?

— Я не знаю… Может быть, и хотел. Но он жил в Москве, а мы в Казахстане. А потом он умер. Очень скоро. В тот год, когда ты так сильно болела.

— Ты любила его?

— Любила.

— А как же папа? Верней, отчим?