Геннадий Геродник - Моя фронтовая лыжня

• Название: Моя фронтовая лыжня
• Автор: Геннадий Геродник
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Проснувшись, я почувствовал, что ноги мои действительно онемели. Ими вместо подушки воспользовался Муса Нургалиев. Топонимика - совокупность географических названий

какой-либо определенной территории.

Из "Словаря иностранных слов"

Там русский дух... там Русью пахнет!

А. С. Пушкин

Топонимическая симфония

7 февраля на зорьке побудку нам устроили немцы.

В течение десяти минут они обстреливали поселок из артиллерии. Как будто из района Спасской Полисти. Но в подземелье мы чувствовали себя почти в полной безопасности.

Дежурные по ротам преподнесли нам приятный сюрприз: в больших котлах на госпитальной кухне накипятили воды. Настоящей, волховской.

Сразу после завтрака становимся на лыжи. Идем по Волхову на юг, в сторону Новгорода. Ширина реки здесь метров двести пятьдесят - триста. Лед прикрыт толстым слоем снега, наледь почти не встречается. Держимся поближе к западному берегу. Торить путь заново не надо, пользуемся готовыми лыжнями.

Наши лыжни-меридианы то и дело пересекают лыжни-параллели. Иногда встречаем на пути широкие полосы снега, примятого пехотой. Во избежание неожиданностей справа нашу колонну охраняет усиленный взвод от первой роты. Он движется в полукилометре западнее. Мы поддерживаем с нашим боевым охранением зрительную связь. Правда, она то и дело прерывается: то заслоняет высокий берег реки, то мешает прибрежный лес, кустарник. Но это не беда: если взвод наткнется на противника, мы услышим перестрелку.

Я все еще под впечатлением ночного разговора с военврачом. Очень возможно, Лермонтов совершал променады верхом и в этих местах. Что ему, холостому офицеру, было делать в свободное время?! Надо полагать, он со своими товарищами объездил все окрестности Селищенского Поселка. И бывал вот в этом великолепном бору, который тянется вдоль правого берега Волхова...

Вспоминаю поэтические названия селений, которые называл хирург. К топонимике питаю особое пристрастие чуть ли не с мальчишеских .

Начиная с Малой Вишеры внимательно прислушиваюсь к наименованиям селений и урочищ, рек и озер Новгородской земли. Иные встречаются на нашем пути, о других рассказывают местные жители, третьи упоминаются в политинформациях, в разговорах наших командиров. От многих названий веет далекой-предалекой стариной. В некоторых названиях улавливаются даже отзвуки Руси удельной, Руси еще более древней - языческой, Перуновой...

Для меня эти названия звучат как некая симфония. Волхов, Ильмень, Чудово, Чудской Бор, Теремец Курляндский, Заполье, Усть-Волма, Люболяды, Апраксин Бор, Финев Луг, Спасская Полисть, Любино Поле, Пересвет-Остров...

Смутно вспоминается прочитанный еще в пятом-шестом классе исторический роман из жизни древних славян. Главными героями его были юные приильменские словены Пересвет и Полиста. Правда, автор романа и название выветрились из памяти.

Пытаюсь своими силами разобраться в некоторых названиях. Полисть? Быть может, то же самое, что в Белоруссии "полесье" - лесной край, лесная сторона? Река Кересть? Селения Сенная Кересть, Холопья Кересть, Новая Кересть? "Кересть" звучит уже как будто не по-славянски, а скорее по-угро-фински.

Из множества названий память отбирает несколько и выстраивает их чередой-цепочкой: Тосно - Любань - Чудово - Спасская Полисть - Подберезье Новгород - Бронницы... На какую связующую нить нанизаны названия этих городов и поселков?

Наконец вспоминаю: в конце XVIII века по этим местам проезжал в ямщицком возке Александр Радищев, совершая свое историческое путешествие из Петербурга в Москву. Здесь великий вольнодумец беседовал с простыми землепашцами, здесь раздумывал о бесправном положении крепостного крестьянства, о лихоимстве царских чиновников, о судьбах России.

Эпиграфом к своему знаменитому "Путешествию из Петербурга в Москву" Радищев поставил строку из поэмы Василия Тредиаковского "Тилемахида":

"Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лайяй".

На архаическом языке поэта екатерининской эпохи обло - тучно, озорно нагло, пакостливо. Под "чудищем" Радищев подразумевал русский царизм, царскую деспотию. Ныне нашу Родину пытается поработить "наглое и стозевное чудище" XX века - гитлеровский фашизм.

Встреча живых с мертвыми

Далеко впереди раздался одиночный взрыв. В чем дело? Неужели кто-то из лыжбатовцев нарвался на мину? Солдаты мы еще необстрелянные, и поэтому предположений и догадок много: противотанковая мина, авиабомба или мощная мина замедленного действия, крупнокалиберный снаряд из дальнобойного орудия... Но голова колонны продолжает идти вперед - идем и мы.

Видим, что головная застава, штаб, первая и вторая роты делают остановки, лыжбатовцы что-то рассматривают на льду и затем двигаются дальше. Полынья там, что ли?

Добрались и мы до загадочного места. Оказывается, никто не угадал. От восточного и до западного берега скованный льдом Волхов усеян телами убитых в белых халатах. Большинство без валенок, у многих даже портянки, носки сняты. На мраморно-белых ступнях выделяются желтовато-кремовые пятки. И варежки, рукавицы кому-то понадобились. Некоторые убитые будто сознательно не отдают их: мертвой хваткой сжали в кулак пальцы.

Работает команда захоронения - солдаты старших возрастов, каждому под пятьдесят, а то и больше. Давно не бритые, выглядят совсем стариками. На волокушах вытаскивают убитых на берег. Команда маломощная и по количеству: около десятка носильщиков-возчиков, человек пять роют братскую могилу. Мерзлую землю взорвали зарядом тола, сейчас углубляют яму лопатами.

Мы сошли с лыж и ходим по полю боя. Подавленно-приглушенные разговоры иногда перекрываются отдельными возгласами.

- Как и мы - лыжники...

- Конечно. Только не наши. Из 280-го мы - первые.

- Может, из 40-го?

- Медальоны-то у них есть. Давай вот у этого, цыганистого, поглядим...

- Брось, не надо! Могут подумать, будто мы по карманам шарим.

- И то - правда. А валенки, видать, "славяне" посымали.

- И правильно сделали. Пехота, она большей частью в кирзах, а то и в ботинках с обмотками. А тут по ночам уже через тридцать переваливает. С плохим обутком и без ног можно остаться.

- Так-то оно так, вроде по-хозяйски получается. А сердце мое не согласное: на гражданке не принято покойников босыми хоронить.

Итальянец, переходя от одного убитого к другому, приседает на корточки и зачем-то внимательно рассматривает зажатые в руке рукавицы. С виду они точно такие, как у нас: коричневато-кирпичного цвета, имитация под замшу. Закончив свои наблюдения, Итальянец растерянно-удивленным голосом восклицает:

- Гляньте, братцы! Ведь на ихних рукавицах точно такие же штампы, как и на наших: Кунгурской швейной артели!

Семен Белых обнаружил среди убитых знакомого. Указывая на лежащего лицом вверх, с раскинутыми в стороны руками дюжего парня, он рассказывает товарищам по взводу:

- Точно он - Данька Черемных! Я с ним пять вместе в Карагайском леспромхозе робил.

Еще группа бойцов. Они пытаются восстановить детали тяжелого боя, который вели в этом месте наши товарищи по роду войск.

- Поглядите: все убитые головой на запад лежат. Значит, не вдоль реки шли, а от правого берега к левому. И не просто шли - атаковали, вон тот бугор штурмом брали.

- А нешто в лоб, на рожон лезли?

- А справа и слева от бугра, думаешь, таблички с надписями "Добро пожаловать!" вывешены были?

Раздалась команда "На лыжи!", и мы опять вытянулись тремя цепочками, опять пошли вперед.

Эта встреча глубоко потрясла нас. Мы впервые своими глазами увидели поле боя, в упор глянули в страшный лик войны. Если бы команда захоронения справилась пораньше, наша встреча с павшими лыжниками произошла бы в иной обстановке - у временного, пусть очень скромного, надгробия над братской могилой. И нам, еще не изведавшим правды суровой фронтовой действительности, не пришлось бы перенести сильную душевную травму без нужды, еще до вступления в первый бой.

Впоследствии, когда мне довелось воевать в 1943, 1944, 1945 годах, задним числом я пришел к такому выводу. Недостаточное внимание к захоронению убитых следует отнести к тем просчетам, которые в начальный период войны порождала неподготовленность многих наших командиров к размаху и ожесточенности сражений.

Зимой 1942 года спецкоманды захоронения во 2-й ударной были слишком малочисленные и со своими задачами явно не справлялись. Комплектовались эти команды по устаревшим, не проверенным новой боевой практикой нормативам. Вдобавок в трудные моменты их первыми из тыловиков забирали на передовую и бросали в бой. Экономия за счет команд захоронения исчислялась конкретным числом дополнительных штыков. Зато потери психологического плана, отрицательное воздействие на психику молодых - да и не только молодых! солдат не поддавались никаким цифровым подсчетам.

Первые месяцы войны преподали нам немало уроков - в том числе и этот. Довольно скоро недооценка этой скорбной, но крайне необходимой и важной фронтовой службы была преодолена.