Александр Кацура - Дуэль в истории России

• Название: Дуэль в истории России
• Автор: Александр Кацура
• Издательство: Радуга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-05-006469-4

Эта книга об истории русской дуэли, о том, как обычай «поединков чести» пришел в Россию в XVII в. и просуществовал до начала нашего столетия. Среди героев книги и военачальники, и скромные офицеры, и декабристы, и знаменитые русские писатели (Пушкин, Лермонтов, Лев Толстой, Тургенев, Блок, Андрей Белый, Максимилиан Волошин, Николай Гумилев).

В Приложении воспроизведены дореволюционное издание, посвященное вопросам чести, а также выдержки из дуэльных кодексов.

Книга, впервые изданная в 1999 г. и ставшая бестселлером, сейчас предлагается читателям в новой редакции, со значительными изменениями и дополнениями.

Расширен и иллюстративный ряд — неотъемлемая часть этого увлекательного повествования. Издание снабжено аннотированным Именным указателем, облегчающим пользование книгой.

---

Вернемся к письмам, адресованным Фету:

Баден-Баден, 12 апреля 1868 года.

«Я только что кончил 4-й том «Войны и Мира». Есть вещи невыносимые, и есть вещи удивительные… и удивительные эти вещи, которые в сущности преобладают, так великолепно хороши, что ничего лучшего у нас никогда не было написано никем… 3-й том почти весь chef d'oeuvre».

Яков Полонский.

Карлсруэ, 13 января 1869 года.

«Только что можно читать, что Л. Толстого, когда он не философствует…»

Баден-Баден, 30 октября 1869 года.

«…мысленно рисую вас то с ружьем в руке, то просто беседующего о том, что Шекспир был глупец, и что, говоря словами Л. Н. Толстого, только та деятельность приносит плоды, которая бессознательна. Как это, подумаешь, северные американцы во сне, без всякого сознания, провели железную дорогу от Нью-Йорка до С. Франциско? Или это не плодЪ?

Баден-Баден,

21 декабря 1869 года.

«Из вашего последнего письма, я, грешный человек, прямо говоря, понял мало. Чую в нем веяние того духа, которым наполнена половина «Войны и Мира» Толстого, — и потому уже не суюсь. На вас не действуют жестокие слова: «Европа, пистолет, цивилизация»; зато действуют другие: «Русь, гашник [33], ерунда»: у всякого свой вкус. Душевно радуюсь преуспеянию вашего крестьянского быта, о котором вы повествуете, и ни на волос не верю ни в общину, ни в пар[34] который, по-вашему, так необходим. Знаю только, что все эти хваленые особенности нашей жизни нисколько не свойственны исключительно нам, и что все это можно до последней йоты найти в настоящем или прошедшем той Европы, от которой вы так судорожно отпираетесь. Община существует у арабов (отчего они и мерли с голоду, а кабилы, у которых ее нет, не мерли). Пар, круговая порука — все это было и есть в Англии, в Германии большей частью было, потому что отменено. Нового ничего нет под луною, поверьте, даже в Степановке, даже ваши три философских этажа не новы. Предоставьте Толстому открывать, как говаривал Вас. П. Боткин, — Средиземное море…. В половине апреля пущусь в Русь православную. И тогда-то будет род лад соловьиного пения стоять и гул и стон спора на берегах и в окрестности суши…»

Иван Тургенев.

Лондон, 2 июля 1871 года.

«Любезный Аф. Аф., — ваше письмо опять меня огорчило… тем, что вы мне пишете насчет здоровья Л. Толстого. Я очень боюсь за него, не даром у него два брата умерли чахоткой, — и я очень рад, что он едет на кумыс, в действительности в пользу которого я верю. Л. Толстой, эта единственная надежда нашей осиротевшей литературы, не может и не должен так же скоро исчезнуть с лица земли, как его предшественники — Пушкин, Лермонтов и Гоголь. И дался же ему вдруг греческий язык!»

Последняя фраза говорит о том, как внимательно Тургенев следил за Толстым, вплоть до мелочей. Действительно, захворавший Толстой летом 1871 года поехал в Самарскую губернию, к башкирам, лечиться кумысом. Кумыс, судя по всему, помог. В это же лето Толстой увлекся древнегреческим и выучил его за три месяца, так что мог свободно читать в оригинале Ксенофонта и Гомера. Он писал Фету 18 июля того же года: «…читаю и Геродота, который с подробностью описывает тех самых галактофагов — скифов, среди которых я живу».

Своими успехами в греческом Толстой поразил профессора Леонтьева, который и верить не хотел такому быстрому усвоению языка древних эллинов.

Баден-Баден, 6 августа 1871 года.

«Спасибо за сообщенные известия. Я очень рад, что Толстому лучше, и что он греческий язык так одолел, это делает ему великую честь и приносит ему великую пользу. Но зачем он толкует о необходимости создать какой-то особый русский язык? Создать язык!! — создать море. Оно разлилось безбрежными и бездонными волнами; наше писательское дело направить часть этих волн в наше русло, на нашу мельницу! И Толстой это умеет. А потому его фраза лишь настолько меня беспокоит, насколько она показывает, что ему все еще хочется мудрить. Литератор отвечает только за напечатанное слово: где и когда я высказывался против классицизма? Чем я виноват, что разные дурачки прикрываются моим именем? Я вырос на классиках, жил и умру в их лагере…»

Париж, 24 ноября 1871 года.

«Меня порадовали известия, сообщенные вами о Толстом. Я очень рад, что его здоровье поправилось, и что он работает. Что бы он ни делал, будет хорошо, если он сам не исковеркает дела рук своих. Философия, которую он ненавидит, оригинальным образом отомстила ему: она его самого заразила, и наш враг резонерства стал резонерствовать напропалую! Авось это все с него теперь соскочило, и остался только чистый и могучий художник!»

Париж, 11 декабря 1872 года.

«Выписал я «Азбуку» Л. Толстого; но, за исключением прекрасного рассказа «Кавказский пленник», — не нашел в ней ничего интересного. А цена безумно высокая для подобного рода сочинения».

Буживаль, 21 августа 1873 года.

«Что вы мне ничего не говорите о Льве Толстом? Он меня «ненавидит и презирает», а я продолжаю им сильно интересоваться, как самым крупным современным талантом».

Шато де Ноан, 13 сентября 1873 года.

«Радуюсь, что Лев Толстой меня не ненавидит, и еще более радуюсь слухам о том, что он оканчивает большой роман. Дай только Бог, чтобы там философии не было».

Париж, 4 марта 1874 года.

«Любезнейший Афан. Афан., каким-то чудом (французская почта чрезвычайно исправна) ваше письмо с уполномочением Толстого (речь идет о разрешении Толстого напечатать во Франции некоторые его произведения. — А. К.) прибыло в rue de Douai только вчера, т. е. через с небольшим три недели!

Мне этот факт в сущности только потому неприятен, что он мог внушить вам мысль, что я не умел оценить готовность, с которой вы исполнили мою просьбу. А я вам и Л. Н. Толстому очень благодарен. Теперь уже сезон на исходе, но я все-таки постараюсь поместить в Revue de deux mondes или в «Temps» его «Три смерти», а к осени непременно напечатаю «Казаков».

Чем чаще перечитываю я эту повесть, тем более убеждаюсь, что это chef d'oeuvre Толстого и всей русской повествовательной литературы. Надеюсь, что он совсем поправился в своем здоровьи».

Париж, 24 апреля 1874 года.

«Благодарю вас за сообщенные вами известия; особенно порадовал меня факт окончания Толстым своего романа: жду от него богатых и великих милостей».

Тургенев в этом письме говорит о романе «Анна Каренина».

Париж, 12 декабря 1874 года.

«Я никогда и ни перед кем не отзывался о Льве Толстом иначе, как с полным уважением к его таланту и характеру, и это уважение будет мною в скором времени высказано перед французскою публикой в предисловии к изданию переводов с его произведений…»

Здесь Тургенев отвечает на некий неожиданно просквозивший в письме Фета упрек о будто бы недостаточно уважительном отношении Тургенева к Толстому («…вы готовы швырять оскорбления в лицо даже таким безупречным личностям, как Л. Т.»). Надо сказать, что Фет, влюбленный в Льва Толстого, в конфликте держал скорее сторону последнего (в сущности, без всяких на то оснований), и это даже привело к некоторому охлаждению его отношений с Тургеневым. Во всяком случае, их переписка заглохла и не возобновлялась около трех лет.

Но вот Тургенев получил и прочитал «Анну Каренину» и пишет о Толстом уже не Фету, а издателю А. С. Суворину:

Париж, 14 марта 1875 года.

«… Талант из ряду вон, но в «Анне Карениной» он, как говорят здесь, a fait fausse rout: влияние Москвы, славянофильского дворянства, старых православных дев, собственного уединения и отсутствие настоящей художнической свободы.

Вторая часть просто скучна и мелка, вот что горе!»

А вот отрывки из двух писем Я. П. Полонскому:

Париж, 13 мая 1875 года.

«Анна Каренина» мне не нравится, хотя попадаются истинно великолепные страницы. — (Скачка, косьба, охота). Но все это кисло, пахнет Москвой, ладаном, старой девой, славянщиной, дворянщиной и т. д».

Париж, 30 декабря 1876 года.

«Полагаю, что Чайковский преувеличивает насчет Л. Толстого; — но как не пожалеть о том, что этот человек, столь необычайно одаренный, словно вследствие пари, делает именно то, что ему не следует делать?!»

Прошло еще три года. О прекращении размолвки двух знаменитых писателей Афанасий Фет рассказывает так: «В июне 1878 года, к величайшей моей радости, к нам приехал погостить H. Н. Страхов, захвативший Толстых еще до отъезда их в Самару. Конечно, с нашей стороны поднялись расспросы о дорогом для нас семействе, и я, к немалому изумлению, услыхал, что Толстой примирился с Тургеневым. — Как? по какому поводу? спросил я. — Просто по своему теперешнему религиозному настроению он признает, что смиряющийся человек не должен иметь врагов, и в этом смысле написал Тургеневу.