Юрий Герман - Подполковник медицинской службы

• Название: Подполковник медицинской службы
• Автор: Юрий Герман
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Под лестницей его поймал майор Ватрушкин.

- А-а, - сказал Левин, - вот так встреча! Что вы тут делаете, старик? Почему вы в халате? Вас опять ранило?

- Подо мною снаряд разорвался, - сказал Ватрушкин и захохотал. - И лекпом наш отказывается лечить. А полковник накричал и к вам наладил. Неудобно, честное слово.

Он взял под руку Левина и пошел с ним рядом. По дороге он рассказал про сына Ивана и про то, что в палате с ним лежат какие-то кошмарные типы. Словом не с кем перекинуться.

- Они, знаете ли, тяжело ранены, - сказал Левин. - Я, между прочим, помню, как вас однажды к нам привезли. Вы тоже тогда не хохотали и не шумели в госпитале, не дай вам бог еще такую же историю.

- Это когда меня в грудь ударило?

- Нет, в живот. В грудь - это еще ничего. И потом - разве это вас ударило в грудь?

- А не меня? - сказал, несколько обидевшись, Ватрушкин.

- Да, да, теперь вспоминаю, - сказал Левин. - Но это все вздор по сравнению с животом. Так значит - Иван! Интересно, очень интересно! Ну что ж, пойдемте в перевязочную, я вас посмотрю.

В перевязочной Ватрушкин разделся, и Александр Маркович обошел его кругом.

- "Стремим мы полет наших птиц..." - напевал Левин негромко. - Да, есть на что посмот-реть, - сказал он, - и все мои швы. Знаете, если вдуматься, то это почти перелицованный костюм. Вы помните, как мы вам тут делали новую спинку? И недурная спинка, а?

- Недурная! - согласился Ватрушкин.

- А живот? Если сейчас вспомнить, то мы тоже с ним немало помучились.

Ватрушкин с уважением посмотрел на свой живот.

А Левин мыл руки и, задумавшись, насвистывал что-то печальное и сложное. Погодя он занялся чтением газет, и центральных и местных, и не заметил, как вошел Дорош. Потом взглянул на него с изумлением и воскликнул:

- Нет, вы только посмотрите! Вы - прочитайте! Жив Курилка, отыскался след Тараса...

В "Северном страже" было напечатано письмо в редакцию, подписанное несколькими людьми. Письмо называлось "Где авторы видели подобных летчиков", а внизу были подписи, и первой значилась - полковник м. с. Шеремет. Речь в письме шла о постановке местного самодея-тельного ансамбля и о том, что авторы "исказили и оклеветали любимые народом образы".

- Оперяется, прохвост, вылезает! - вздохнул Дорош. - Он по разоблачениям мастак. В свое время и на вас писал, что вы в Германии учились и что нечего вам тут делать.

- Мне? - удивился Александр Маркович.

Он опять перечитал письмо в редакцию. Каждое слово дышало негодованием, и если бы Левин в свое время сам не видел эту постановку смешную и милую, - он бы поверил Шеремету. Но спектакль Александру Марковичу нравился, и, кроме того, он знал Шеремета...

- "Клевета... - прочитал Левин, - в лучшем случае близорукость, а если присмотреться внимательно..." К чему присмотреться?

- Намекает, - произнес Дорош, - что, вы его забыли? Он всегда намекал, особенно в писанине. Как начнет строчить... Бросьте, не расстраивайтесь, товарищ подполковник...

23

В воскресенье утром он застал у себя в ординаторской Калугина. Инженер стоял у карты и точно бы не видел ее.

- Здравствуйте, - сказал Левин. - Какие новости?

- А вы не знаете?

- Нет, не знаю.

Калугин засмеялся счастливым смехом.

- Ей-богу, ничего не знаете?

- Даю вам слово.

- Их сейчас привезут сюда, - сказал Калугин. - Они живы.

- Кто?

- Экипаж Плотникова, вот кто! Понимаете? Весь экипаж Плотникова.

- Идите вы к черту! - сказал Левин. - Как это может быть? Столько времени!

- А я вам говорю! - крикнул Калугин, словно испугавшись, что всего этого и в самом деле может не быть. - Я точно знаю. За ними уже катер пошел, а жена Курочки - Вера Васильевна - сидит у меня в землянке. Вы ведь даже не знаете, чего я тут натерпелся. Она к нему в отпуск приехала, а он не вернулся с задания. И к Плотникову с главной базы кто-то приехал...

Он был в необыкновенном возбуждении, этот обычно спокойный и молчаливый инженер.

Торопясь и радуясь, но довольно бессвязно он говорил, что они совершили какой-то грандиоз-ный подвиг, что подробности не известны никому, кроме командующего, что они представлены к Героям и что будто бы они из глубокого немецкого тыла наводили наши самолеты на фашистские караваны и на отдельные крупные транспорты.

Левин снял очки, надел их и покачал головою.

- Нет, это удивительно! - воскликнул он. - Это невозможно себе представить. Вот вам и Федор Тимофеевич, вот вам и добрый день! Что же мы сидим? Надо пойти подготовить палаты! Надо им создать замечательные условия! Э, но какие можно создать условия, когда тут нет ни одного цветочка!

Позвонил телефон, и Дорош сказал, что санитарные машины идут на пирс.

- У меня есть автомобиль, - сказал Калугин, - я вас подвезу. Но вам уже можно? Говорят, вы тут чуть-чуть не померли? Но теперь все в порядке?

Левин усмехнулся и не ответил. Если бы он мог поверить, что теперь все в порядке! Конечно, как каждый человек, и он иногда думал, что Тимохии не солгал ему. Он думал так вчера от двух до трех часов ночи. Но потом он думал иначе. А вообще об этом не стоит думать.

- Что же, поедем? - спросил Александр Маркович.

На воздухе у него слегка закружилась голова, совершенно как у выздоравливающего. Калугин познакомил его с женою Курочки, и Левин удивился: жена Курочки была очень красива и, наверное, выше его на голову. И еще одна девушка в пуховом платке тоже подошла к Левину и сказала ему:

- Настя.

- Вот с подполковником и поговорите, - посоветовал ей Калугин, - он вам может помочь.

Голова у Левина все кружилась, и ему было трудно слушать, но основную мысль он уловил: эта девушка хочет быть санитаркой или сестрой.

- Ну да, ну да, - сказал Левин. - Отчего же, это вполне возможно. Вы зайдите ко мне. Это второе хирургическое, вам покажут, а моя фамилия Левин. Хорошо?

- Хорошо! - ответила она робко и радостно. - Но только я еще ничего не умею. У меня другая специальность... была, - добавила она после паузы.

- Это ничего, - сказал Левин. - Вы у нас подучитесь.

И отвернулся - так все заходило перед ним, запрыгало и закружилось. Но потом это прошло, и он увидел командующего, который медленно прохаживался над самой водой, сунув руку за борт шинели. А Зубов стоял неподвижно и устало щурился на блестящий под солнцем залив и на катер командующего, показавшийся из-за скалы.

Сверху же из гарнизона по крутой, скользкой дороге бежали люди - их было очень много - в черных шинелях, в молескиновых куртках, в регланах и унтах, в ярко-желтых комбинезонах. И "виллисы" командиров полков, отчаянно гудя, мчались вниз, чтобы не опоздать.

Сердце у Левина билось учащенно, толчками, глаза вдруг сделались влажными, но это было не стыдно, потому что даже Зубов, человек, известный своей суровостью, все время с грохотом смор-кался, очень часто отворачивая полу шинели и доставая оттуда платок. Проще было не прятать платок обратно.

Команды никакой не было, но все люди на пирсе вдруг сами по себе встали "смирно" и замерли, пока катер швартовался. А когда матросы сбросили трап, такая сделалась тишина, что почти громом показался топот санитаров, вынесших первые носилки. Какая-то женщина в платочке, странно закидывая назад голову и раздвигая руками летчиков, пошла вперед. Это была Шура Левин узнал ее, - жена штурмана плотниковского экипажа. Она упала бы возле носилок, если бы не Зубов, который поддержал ее и повел за носилками. Потом показались вторые носилки, и к ним кинулась та девушка, которая назвала себя Настей. Ее тоже пропустили, и она пошла рядом с носилками до самой санитарной машины, которую пятил, вывернувшись назад, Глущенко. Было очень тихо, и только Глущенко говорил умоляющим голосом:

- Товарищи офицеры, ну, товарищи офицеры, попрошу вас раздаться. Невозможно же работать, товарищи офицеры.

Потом, видимо, Плотников сказал что-то смешное, потому что рядом с носилками раздался хохот и пошел волнами - все шире и шире, и Левин увидел командующего, который тоже смеялся и укоризненно качал головой.

- Что он сказал? - крикнул кто-то за спиною Левина, и смех стал еще громче и веселее. Было неважно, что сказал Плотников, но важно было то, что он вообще говорит и шутит, что он есть, что он вернулся.

И толпа так сомкнулась, что шофер Глущенко взмолился отчаянным, визгливым голосом, и это тоже всем показалось ужасно смешно и забавно.

- Товарищи офицеры, - просил Глущенко, - вы ж мне машину раздавите. Товарищи офицеры, не давите на стекла. Товарищи офицеры, или мне комендантский патруль вызвать?

После Плотникова понесли Курочку. Инженер лежал на высоко взбитой подушке, гладко выбритый, со следами пудры на ввалившихся щеках, и улыбался недоверчиво, растерянно и как-то иначе, чем раньше. А рядом с ним шла жена, та жена, которая причинила ему столько горя, - высокая, статная, в хорошо сшитом сером костюме, гладко причесанная, и поглядывала на всех вокруг равнодушно и немного недоумевающе, словно еще не понимала, что произошло и почему все так торжественно и счастливо встречают ее ничем не примечательного мужа. И хоть она ему не писала, или если писала, то не так, как писали другие жены, - теперь она шла рядом с носилка-ми и рука ее была где-то возле подушки, словно нынче она признала своего мужа. За Курочкой понесли еще носилки, и незнакомый врач из морской пехоты что-то быстро и старательно докладывал командующему, который кивал головою и приговаривал: