Николай Романецкий - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 3

• Название: Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 3
• Автор: Николай Романецкий
• Издательство: Издательство «ВОКРУГ СВЕТА»
• Жанр: Критика
• Год: 2010
• ISBN: ISBN 978-5-98652-294-4, 9-78598-652-294-4

Содержание:

КОЛОНКА ДЕЖУРНОГО ПО НОМЕРУ

Николай Романецкий.

ИСТОРИИ, ОБРАЗЫ, ФАНТАЗИИ

Павел Амнуэль «БИБЛИОТЕКАРЬ». Повесть.

Майк Гелприн «ПРАКТИКАНТ». Рассказ.

Дарья Беломоина «ПАМЯТЬ». Рассказ.

Елена Галиновская «ИГРА». Рассказ.

Владимир Голубев «МОНСТР». Рассказ.

Геннадий Лагутин «ПОСЛЕДНИЙ БОЙ». Рассказ.

Юстина Южная «ИСТОРИК». Рассказ.

ЛИЧНОСТИ, ИДЕИ, МЫСЛИ

Дмитрий Лукин «ФАНТАСТИКА VS БОЛЛИТРА: МИР НЕИЗБЕЖЕН».

Станислав Бескаравайный «ОБ ОГРАНИЧЕННОМ РАСЦВЕТЕ».

ИНФОРМАТОРИЙ

Конкурс литературного фантастического анекдота.

«Басткон» — 2010.

Наши авторы

---

— Ну, Светлов, ты даешь. — Треков усмехнулся. — Историк, ибо воистину… Хорошо, а как бы ты разбирался с кремлевской охраной?

— Да он не в Кремле умер, на Ближней даче, в Кунцево, и там… Слушай, а ведь и правда всё сложилось бы. — Женька задумчиво свел брови, почесал обозначившуюся ложбинку на лбу. — Это случилось когда? Двадцать восьмого февраля. Или, точнее, первого марта уже. Сталин тогда долго сидел с гостями, потом гости уехали, он отослал обслугу и охрану спать. Что, кстати, было необычно, никогда он дежурным спать не разрешал. И, если отбросить версию о чьем-то уколе, который вызвал кровоизлияние, больше в его комнату никто не заходил ни утром, ни днем, вплоть до одиннадцати вечера. Даже Валечка Истомина не согревала ему постель в тот день. Охрана, конечно, боялась — движения-то никакого между комнатами нет, странно. Но еще больше они боялись его потревожить зазря. Представляешь, какой ужас он им внушал. В тот промежуток времени я бы и пришел.

Женька развел руками и неожиданно рассмеялся собственной непоколебимой серьезности. Вслед за ним захохотал и Валька.

Когда Евгений Светлов вспомнил этот разговор пять лет спустя, он уже не смеялся.

Староможайское шоссе. Лес. Высокий забор. Двухэтажный просторный дом.

Мерный голос женщины-экскурсовода: «После тамбура гости попадали в прихожую. Слева была вешалка, а здесь большое зеркало… Зал заседаний, как вы видите, обит деревом. Вот тут радиола, ее Сталину подарил Черчилль, а это рояль „Steinway“, самая дорогая и популярная марка… ковры… Буфет с мельхиоровым сервизом, им Иосиф Виссарионович пользовался регулярно… А за этим самым столом вершились судьбы страны, Политбюро собиралось почти каждый день…»

Голос убаюкивал, лился говорливым потоком, словно из того черчиллевского радио, погружал в непредсказуемость тридцатых, страсть сороковых, обстоятельность пятидесятых.

«Большую же часть времени Иосиф Виссарионович проводил в одной комнате. Ее называли малой столовой. Здесь он и работал, и обедал, и спал. Стелили ему на диване. Если вы заметили, диваны практически во всех комнатах. Связано это с тем, что Сталин работал ненормированно, зачастую ночью, и мог прилечь отдохнуть в любой момент. У него были больные ноги…»

Светлов вздрогнул, замер. Делая вид, будто разглядывает салфетки с пятиконечными звездами и монограммой вождя, наклонился к столу. Один за другим посетители покидали малую столовую, покорно следуя за экскурсоводшей.

Вот он, миг…

Женьку вдруг пробрал жесточайший озноб. Надо же, он был спокоен все время. Как булыжник в мостовой. Когда разговаривал по телефону, когда встречался с Треховым, когда впервые вертел в руках овальную коробочку с двумя кнопками — красной и синей… ироничные физики попались. И когда ехал сюда, и когда входил в двери той самой комнаты. А теперь дрожит.

Он вытер со лба мелкие бисеринки пота, воровато оглянулся на дверь. Экскурсоводша далеко, люди сосредоточенно вглядываются в громадный буфет, охранник как раз отвернулся… Ну же, ну!

Господи, страшно-то как! Только сегодня он понял — страшно. По-настоящему.

И все же… это мечта. Странная, дикая, сумасбродная. Но он к ней так близок. Уникально близок. Давай, Женя Светлов, давай, сейчас или никогда!

Женька поправил сумку с ноутом, вынул из кармана серебристую коробочку — левой рукой, обязательно левой, — коснулся пальцем алого круга.

Не думай, просто сделай.

Охранник не смотрит, не смотрит…

Палец давит сильнее.

Круг вспыхивает пламенем.

Пламя пожирает человека.

Вздоха нет… его нет… он не может дышать. Вакуум засасывает, обволакивает. Его, Женьки, теперь много. Каждая клеточка взорвалась. Каждая клеточка стала отдельным Женькой. Каждая клеточка орет, захлебывается воплем. Каждая умирает. Его нет… вакуума нет… никого нет… Есть только «нет». Каждая клеточка взрывается опять. Каждая воскресает вновь. И глотает, глотает, глотает живительный воздух.

Он снова есть.

В темной-темной комнате.

За окном еще ночь. Вспыхивает лампа. Тот же паркетный пол. Тот же стол, но с кипой газет и книг. Бутылка «Нарзана». Та же салфетка, но на другом месте. Тот же диван.

— Кто здэсь? — произносит голос.

Нет, не так — Голос.

И Женька понимает, он ТУТ. Он — ТАМ. И выхватывает пистолет. Правой, свободной рукой.

— Не двигайтесь и не кричите, Иосиф Виссарионович, иначе я выстрелю.

В свет лампы шагнул старик. Еще не обрюзгший и не сморщенный, но — старик. В сорочке и пижамных брюках. Седые, слегка вьющиеся волосы, зачесанные назад, бледное рябое лицо, толстый нос с горбинкой, усы… Невысокий. Женька был выше его на полторы головы. Но глаза… Глаза горели желтым огнем. Хищным, неистовым. Бешеным.

Женька отступил на шаг, пистолет дрогнул в руке.

Не поддавайся. Не поддавайся панике! Не сейчас! Иначе убьют. Мгновенно. По одному зову Хозяина. Старика, от которого резко пахнет потом и ненавистью.

— Не двигайтесь, — повторил Светлов хрипло. — Выстрелю.

— Кто ты?

Голос был властен. Ему хотелось подчиниться. Упасть на колени в раскаянии и страхе. Умолять о прощении, реветь, лизать ноги, по-песьи затравленно и преданно.

Но нельзя. Стоять, Светлов, держаться!

— Сядьте, товарищ Сталин, — по-прежнему хрипло проговорил Женька. И, увидев, что тот не двигается с места, заорал тихим шепотом: — Сидеть! Сидеть, я сказал!

Старик медленно опустился на диван.

— Кто тэбя послал?

— Никто. Я… я сам.

Женька выпрямился, встал ровно. Отпустило. Он уже мог смотреть в эти глаза, уже мог окинуть коротким взглядом всю комнату.

Кроме них в зале действительно никого не было. Тени предметов лежали на стенах и полу строгим, рубленым орнаментом.

— Сэйчас комэндант зайдет, я вызывал. Увидит.

Жесткая усмешка прорезала губы старика. Боялся ли он? Светлов никак не мог понять… Может ли вообще бояться человек, который держал в страхе целую страну?

Нет, он ищет. Ищет пути отхода. Ищет, как можно обмануть, выбить пистолет, позвать на помощь…

Женька выдохнул.

— Вы скажете ему, чтобы не беспокоил вас. Чтобы никто из охраны больше не беспокоил вас сегодня.

В коридоре раздались громкие шаги. Хрусталев — а Женька знал, что это должен быть Хрусталев и никто другой — шел крепко, уверенно: нельзя показывать Хозяину, что ты крадешься или прячешься, как тать.

Женька, скрипнув зубами, подошел ближе, ткнул стволом в шею старика.

— Идите. Дверь отворить на несколько сантиметров. Говорить быстро, знаков не подавать. Иначе… убью.

Тот опалил его желтым пламенем и, ощущая на дряблой коже холод стали, поднялся, приоткрыл створку.

— Товарищ Сталин… — прозвучало совсем рядом.

— Иван, ложитэсь-ка вы все спать. Мне ничего нэ надо. Я тоже ложусь. Вы мне сэгодня нэ понадобитесь.

— М-м… Слушаюсь, товарищ Сталин.

Старик закрыл дверь.

— Не двигаться. Молчать, — шептал Светлов отчаянно. — Молчать.

Тот молчал.

Наконец шаги стихли, растворились в тишине дома. Женька рискнул отодвинуть пистолет.

— Садитесь, — сказал он как можно более твердо. Во взгляде старика ему почудилась новая яростная усмешка. Или только почудилась?

Хозяин сел, не сводя с него ястребиных глаз.

Всё, вот теперь пора. Теперь можно достать невиданное для старика чудо техники — ноутбук и сделать то, ради чего он пришел. Ради чего не упал в обморок от одной мысли о перемещении во времени. Ради чего они с Валькой пошли на преступление, вынося аппарат за пределы лаборатории. Ради чего он пережил маленькую смерть и воскрешение. Ради чего стоит и выдерживает убийственное напряжение последних минут, не вытирая текущие по щекам ледяные струйки. Ради прадедушки… Ради мечты? Нет… уже нет. Мечта сейчас кажется такой… глупой. Такой беспомощной. Ненужной.

Но раз уж он здесь. Ради справедливости? Женька убрал овальную коробочку обратно в карман, спустил с плеча сумку с ноутом.

— Я пришел… — он запнулся, собрался с силами и продолжил уже тверже. — Вы меня не знаете и никогда не узнаете. Я правнук человека, который умер в ваших лагерях…

Он остановился.

Не то. Всё не то и не так. Он даже не может как следует накричать на этого невысокого человека с больными ногами и сухой рукой. Не может «тыкнуть». Любые слова кажутся бредовыми, неуместными, пафосными. Из-за бредовости самой ситуации? Вот он шел к своей мечте и пришел. Перед ним Вождь, владыка одной шестой части суши. Через несколько часов у вождя произойдет кровоизлияние в мозг. И никто из его соратников не шевельнется, чтобы помочь уходящему Хозяину. Но пока он сидит, смотрит на него, Евгения Светлова, и напряженно ждет. А Евгений Светлов — последний дурак и авантюрист — молчит. И слова, которые он так долго готовил, жгут ему глотку, не вываливаются наружу ни фонтаном, ни комом, ни рвотой.