Евгений Войскунский - На перекрестках времени. Научно-фантастические рассказы

• Название: На перекрестках времени. Научно-фантастические рассказы
• Автор: Евгений Войскунский
• Издательство: Издательство: Знание
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1964

В сборник писателей Е. Войскунского и И. Лукодьянова вошли произведения: «Алатырь — камень», «Прощание на берегу», «На перекрестках времени», «Формула невозможного», «Полноземлие».

---

На берегу пруда стоял павильон — стекло, алюминий и железобетонные криволинейные оболочки, хитро растянутые на стальных тросах. Это архитектурно-торговое эссе довольно эффектно выглядело среди берез и сосен.

На веранде павильона было полно народу. Виктор уже сидел за столиком с Леней Шадричем, очкариком из палеосектора, и поглощал сосиски. Мы с Ленкой подсели к ним, и я пошел за едой. Когда я вернулся с подносом, Виктор уже покончил с сосисками. Прихлебывая чай, он вел с Шадричем ученый разговор о голубоглазых пелазгах, загадочном племени, населявшем некогда древнюю Грецию. Леня Шадрич тихим голосом опровергал доводы Виктора и при этом листал толстенную книгу с репродукциями. Он всегда читал, даже когда разговаривал с людьми, — скверная, на мой взгляд, привычка.

Я не стал влезать в разговор, пелазги меня не особенно интересовали, да к тому же я увидел в углу веранды дядю Степу, нашего институтского завгара. Он-то и был мне нужен. Я сказал Ленке, чтобы она подождала меня, и направился к дяде Степе, на ходу здороваясь И перешучиваясь с ребятами, сидевшими за столиками.

Дядя Степа утолял полуденную жажду ленинградским портером с добавкой небольшого количества водки, игравшей роль катализатора процесса наслаждения. Биохимическим стабилизатором процесса ему служил моченый горох.

— Садись, — приветливо сказал он, не то подмигнув мне, не то просто зажмурив один глаз. — Налью?

Видно, портер вызывал в нем повышенную потребность в общении. Я не стал капризничать: чокнулся с дядей Степой и выпил стаканчик.

— Как жизнь, дядя Степа? — начал я издалека. — Ездить много приходится?

— Мы далеко не ездим. Это вы далеко ездите. — Он засмеялся икающим смехом.

— Что верно, то верно, — сказал я. — Готовим пробный рейс, работы по горло. Тебе, наверно, тоже приходится по ночам работать?

Дядя Степа осторожно посмотрел на меня одним глазом. Потом на его широком простодушном лице появилась ухмылка. Он ловко кинул в рот горсть гороха, прожевал его и сказал:

— Не, по ночам мы спим. Ты, Калач, разъясни мне: вот вы в прошедшее время хотите ездить. А в будущее — как?

— В будущее проще, дядя Степа. Понимаешь, движущиеся часы всегда отстают и…

— Что-то я не замечал. — Дядя Степа взглянул на свои часы. — Если, конечно, часы в порядке. Я к чему спрашиваю — ведь прошлого, куда вы хотите ездить, уже нет?

— Но оно было, — сказал я, начиная терять терпение. — Дядя Степа, если хочешь, я тебе объясню все, только в другой раз. А теперь, будь друг, скажи: этой ночью ты или кто из твоих ребят не проезжал случайно мимо ангара?

— За других не знаю, а я не проезжал. — Дядя Степа мощным глотком прикончил портер и принялся аккуратно подбирать просыпавшийся горох.

— Ты же завгаражом, — не унимался я. — Без твоего ведома ни одна машина…

— Ну, бывай. — Дядя Степа поднялся, нахлобучил кепку и пошел к выходу, плавно неся на коротеньких ногах крепко сбитое тело.

Так мне и не удалось ничего выведать.

Когда мы с Виктором к концу перерыва возвращались на работу, то увидели на площадке перед «стойлом» каток. Он усердно утюжил дымящийся асфальт. Вот это оперативность!

Прошло два дня. Мы с Виктором стали нащупывать совмещения, которые можно было не считать бредовыми. Виктор развил такой бешеный темп работы, что возникла опасность завихрений, и хронографисты прибежали к нам со скандалом. Жан-Жак тоже заглянул в лабораторию и прочитал небольшую нотацию, впрочем, одобрительно отозвавшись о полученных нами результатах.

— Иван Яковлевич, — сказал я, когда он собрался уходить, — а как с тем делом? Ну, насчет кремальеры?

— А что, собственно, я должен вам сообщить? — Он холодно взглянул на меня. — Директора я поставил в известность тогда же. А вас, в свою очередь, прошу ставить меня в известность, когда вы работаете в СВП.

Не понравилось мне это. Вроде бы он намекал, что мы сами нашкодили и что вообще нас нельзя оставлять без присмотра.

Ну, ладно.

В четверг мы с Виктором убедились, что наши обнадеживающие результаты гроша ломаного не стоят. Пора бы мне уже привыкнуть к разочарованиям и неудачам на тернистом, как говорится, пути науки. Но каждый раз у меня просто опускаются руки. Ничего не могу с собой поделать — переживаю. А Виктор — хоть бы хны.

— Превосходно, — сказал он, выхватывая у меня из пачки сигарету. — Еще одна гипотеза исключена.

Мы покурили и вернулись в лабораторию. Работа что-то не клеилась, но я все же занялся разблокированием хронодеклинатора. Возня с отверткой и тестером всегда успокаивает мои нервы.

По четвергам Ленка обычно уезжала в город по библиотечным делам, так что мы с Джимкой сами пообедали, а потом я вывел пса погулять.

Был ранний вечер, такой тихий, что я слышал, как дятел долбит сосну в Нащокинском лесопарке, за два километра отсюда. Я мирно шел по тропинке и бормотал нашу походную песню:

«Выйду я с собачкой погуля-а-ти.
Эх, да, эх, да в лес зеленый поброди-и-ти.
Се-бя людям показати».

Джимка носился, как угорелый. Подбегал ко мне, тыкался влажным носом в руку, и снова его темно-серое тело мчалось среди берез, точно стрела, спущенная с тугой тетивы.

Так мы дошли до коттеджа, в котором жил Виктор. Джимка скромно уселся на крыльце, а я вошел в комнату.

Виктор сидел за столом и делал дудочку из камышинки. Он даже не оглянулся на меня.

— Пошли погуляем, старик, — сказал я.

Виктор сунул свою дурацкую свистульку в рот и извлек из нее печальный звук. Затем он скосил на меня карий глаз.

— Не та частотная характеристика, — сказал он и снова принялся ковырять дудочку ножом.

— Пошли погуляем, — повторил я.

— Не хочу. Сейчас Шадрич придет играть в шахматы.

И тут же вошел Леня Шадрич, который занимал комнату в том же коттедже, по соседству. Под мышкой у него была зажата книга.

Шахматы, так шахматы. Мы поблицевали несколько партий на высадку, вернее, Леня и я сменяли друг друга, а Виктор выигрывал подряд, да еще издевался над нами. Потом я все-таки вытащил их погулять — не хотелось сидеть в комнате в такой чудесный тихий вечер, пахнущий близкой осенью.

Мне приходилось сдерживать Виктора, который совершенно не умел гулять, но все равно мы летели с изрядной скоростью, к великой радости Джимки, полагавшего, по собачьей наивности, что мы это делаем для его развлечения.

Возле коттеджа Жан-Жака мы остановились перевести дух и пропустить машину, которая выезжала из гаража. За рулем сидел сам Жан-Жак в элегантном темно-сером костюме. Он благожелательно кивнул нам, проезжая мимо, и на повороте подмигнул красным глазком стоп-сигнала. Впрочем, мое внимание привлек не Жан-Жак (он часто ездил по вечерам в город), а дядя Степа.

Я знал, что он присматривает за машиной Жан-Жака. Вот и сейчас дядя Степа запер гараж, степенно вытер руки платочком и, покосившись на нас, пошел своей дорогой.

Не хотелось упускать удобного случая. История с не дожатой кремальерой и следами возле ангара никак не шла у меня из головы. Я пошептался с ребятами, и мы в один миг догнали дядю Степу. Он не очень-то дружелюбно ответил на наши преувеличенно-радостные приветствия, но когда понял суть дела, сразу смягчился. А суть заключалась в том, что у Лени Шадрича сегодня день рождения (о чем сам Леня минуту назад не имел ни малейшего представления), и Леня решил отметить это дело и приглашает всех, кто пожелает, выпить за его здоровье. Тут я толкнул Шадрича локтем в бок, и он, смущенно заулыбавшись, подтвердил свое приглашение.

Дядя Степа для порядка слегка поотнекивался, ссылаясь на неотложные дела, а потом сказал:

— Ну что ж, надо уважить человека.

Мы прямиком направились в то самое кафе у пруда и принялись «уваживать человека». Леня Шадрич захмелел после первого же глотка и ужасно развеселился. Он читал вслух листок с «замеченными опечатками», вклеенный в книгу, громко хихикал и придерживал прыгающие очки. Виктор был настроен скорее мрачно. Молчал, брезгливо пил коньяк. Зато мы с дядей Степой разглагольствовали в свое удовольствие. Он был отличным собутыльником, дядя Степа. Очень убедительно он объяснил мне, что нигде ему не было так интересно работать, как в нашем институты, потому что он, дядя Степа, ничто так сильно не уважает, как науку. Это была чистая правда.

— Раз так любишь науку, старина, — сказал я, — ты должен им помочь. Наука в опасности.

— Ну? — изумился он. — Кто же ей угрожает?

— Я уже говорил тебе. Кто-то по ночам крутится возле ангара. — Я подлил ему коньяку.

— Хватит. — Дядя Степа отодвинул рюмку; — Спасибо за угощение, хлопцы. Пора мне.

— Почему ты не хочешь сказать? Знаешь ведь.

— Не знаю я ничего. — Он встал. — Отвяжись, Калач.