Иван Лаптев - Власть без славы

• Название: Власть без славы
• Автор: Иван Лаптев
• Издательство: ОЛМА-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-224-03229-6

Автор книги — главный редактор газеты «Известия» в эпохальные перестроечные времена, председатель Совета Союза Верховного совета СССР во время жесточайшего противоборства Горбачева и Ельцина — всегда находился в гуще политических событий. С кем только не сводила его судьба! Нет нужды перечислять имена — лучше адресуем читателя к этой любопытнейшей книге, написанной острым и высокопрофессиональным пером.

---

С полномочиями все было нормально. Депутаты избирались от КПСС, а не от республиканских партий, КПСС имела официальную регистрацию в Минюсте СССР, выборы проходили в соответствии с законом и были признаны действительными. Так что действия российского руководства не влекут за собой каких-либо последствий для «красной сотни», как, скажем, ликвидация ВЦСПС не затрагивает полномочий депутатов от профсоюзов. Еще более четко в законе прописан статус президента СССР. Будет съезд, не будет съезда, срок его полномочий истекает лишь 15 марта 1995 года.

Ознакомившись со справками, Горбачев вернул их нам, попросил принести кофе. Разговор пошел о каких-то второстепенных вещах. Кабинет ярко освещался солнцем, казался даже уютным, телефоны молчали.

В этот момент черт дернул меня за язык. Я спросил у президента, как он оценивает кампанию, которая развернулась в средствах массовой информации.

— Какую кампанию? О чем ты? — встрепенулся Горбачев.

— Ну, я думаю, кампанию, как тащить и затащить вас в очередную ловушку, — ответил я.

Президент потребовал объяснений.

Тогда еще не был опубликован ни один «мемуар», не делились своими версиями с читателями ни следователи, ни подследственные, не выступали со своими умозаключениями аналитики. Никто еще не обвинил Горбачева в том, что он сам себя арестовал в Форосе, что он лишь ждал, когда заговорщики придавят реформаторов и позовут его обратно в Кремль. И мне эти мысли также не приходили в голову, хотя один из вопросов возник у меня уже 21 августа, когда я узнал, что почти весь ГКЧП полетел к Горбачеву. Зачем полетел? Почему полетел? Ответить не могу до сих пор…

Объясняясь, я сказал президенту, что кампания в пользу заговорщиков очень опасна для него лично. После того как к ним привлекли такое большое общественное внимание, закрытым судом их судить невозможно. А открытым могут начать судить совсем не их. Залы судебных заседаний будут переполнены благожелательной к подсудимым публикой, и когда двое-трое «радетелей за народ» скажут, что да, президент все знал, был с ними в сговоре, то это произведет тем больший эффект, чем больше удастся разжалобить людей сегодня.

— Да брось ты! — нервно отреагировал Горбачев. — Я могу чем угодно поручиться — никто этому не поверит! Ты думаешь, кому-нибудь все еще не ясно, что я начинал это дело не для того, чтобы самому же его сворачивать. Я столько сил затратил на то, чтобы начать, развернуть процесс демократизации! И что, у кого-то мозги повернутся представить меня душителем этого процесса? Убежден: никто не поверит! Чепуха все это!

И повторил:

— Чепуха!

В ответ я только заметил, что он недооценивает пусть уже и порядком разрушенную, но все еще мощную машину партийной пропаганды и опыт бывших идеологов партии, о чем я могу судить, как ему известно, не по наслышке. Что партийные структуры на местах куда как более влиятельны, чем думают люди, сидящие в Кремле. Что антиперестроечные, антигорбачевские силы никуда не исчезли, и они припомнят ему все.

В этот момент Горбачев, очевидно, потерял над собой контроль. Измотанный путчем и тем, что развертывалось позже, президент приоткрылся и сказал то, что в других условиях осторожно обходил:

— А я что — этого не чувствую, не понимаю? Еще в 1985 году, начиная новый курс, я четко представлял: пока не отойдут от власти, не обессилют, не разрушатся партийные структуры, ничего не выйдет. Каждый последующий день убеждал меня в этом. Но я знал и другое, и мы с тобой об этом не раз говорили: оставь я партию, уйди с поста генсека, она в кратчайшее время могла бы стать самой страшной антиперестроечной силой, и в первую очередь призвать к ответу всех нас…

Мы действительно не раз говорили об этом. Во время одного из таких разговоров коснулись политической судьбы Берия и Маленкова. Вся власть, мыслимая и немыслимая, была после смерти Сталина в их руках. Возглавив исполнительные структуры, один — председатель правительства, другой — его первый заместитель, они отдали Хрущеву не самый важный, по сталинским временам, пост — Генерального секретаря ЦК КПСС. При Сталине он, возможно, и был не самым важным, сравнивать очень трудно — «отец народов» был над всеми постами. Но его наследники не учли, что весь аппарат государственных и общественных структур — это, по сути дела, партаппарат. Тот, кто контролирует аппарат, контролирует кадры, а кадры, как заявлял Сталин, «решают все». Н. С. Хрущев получил контроль над этим всеобъемлющим аппаратом, и мы знаем, что произошло потом: партия «скрутила» и КГБ, и правительство. Мне казалось, что Горбачев очень чутко реагировал на все колебания в системе «партия — государство». Будь на посту генсека другой человек, КПСС даже в первой половине 1991 года еще могла бы заблокировать, казалось, так далеко продвинутую политику новых рубежей.

Президент продолжал:

— Разве ты не видел, какая война шла на каждом Пленуме ЦК? А на двадцать восьмом съезде? Ты это тоже видел. Надо было терпеть, надо было держаться, даже когда на меня чуть ли не с кулаками шли. Но я добивался одного — чтобы номенклатура поняла: либо партия изменится, либо сойдет со сцены. Для многих секретарей оказалось легче сойти со сцены, чем допустить хоть какие-то перемены. Поэтому я сегодня еще больше убежден: мы правильно сделали, начав с политических реформ! Вся история нашего советского общества отмечена тем, что у нас политика давит любую экономику, а уж о демократии и говорить нечего. Разве мы этого не знаем? Сколько раз пытались начать реформы, а результат? Все разбивалось о партийные политические структуры. Они должны были либо измениться, либо уйти. Либо раздавить всю перестройку. Сегодня их заставили уйти. Неужели ты думаешь, что я не предполагал такой вариант? Да главное в перестройке было — передать власть от партии к легитимному парламенту! И только круглый идиот поверит, что я вдруг стал препятствовать этому, что я разваливал партию для того, чтобы все вернуть назад…

К сожалению, вошел дежурный секретарь и что-то сказал Горбачеву. Я и сейчас, как в замедленной съемке, вижу его переходящим к рабочему столу, поднимающим телефонную трубку. Мы хотели выйти, он махнул рукой: сидите. Возвращаясь на прежнее место, коротко бросил: «Назарбаев».

Думаю, что нестандартная реакция Михаила Сергеевича на мои рассуждения о «ловушке» вызвана была совсем не ими, не рассуждениями. Очевидно, у Горбачева уже была какая-то информация о том, что задержанные по делу ГКЧП начинают «подбрасывать» заявления о его причастности к августовским событиям: он якобы все знал, все мог изменить или отменить, сам путч был его спектаклем и тому подобное. И безусловно, он понимал грозную силу таких заявлений, которые, кроме всего прочего, придавали Ельцину дополнительную мощь в его борьбе с Центром. Парадокс состоит в том, что и в наши дни информации на эту тему не прибавилось и яснее она не стала.

Вот как описал первый визит путчистов в Форос начальник личной охраны президента СССР В. Медведев:

«…Мне позвонил дежурный по объекту:

— Владимир Тимофеевич! Пограничникам поступила команда: через резервные ворота дачи никого не выпускать!

— От кого поступила команда?

— Не знаю.

Я стал выяснять, и в этот момент в кабинет ко мне вошли оба моих начальника — Плеханов и Генералов… Мы поздоровались, и я сразу же спросил:

— Кто отдал команду перекрыть выход?

— Я, — Плеханов улыбался. — Не волнуйся, все в порядке.

Когда на объект приезжает начальник управления, все бразды правления переходят к нему, он имеет право отдавать любые распоряжения любому посту.

— К Михаилу Сергеевичу прилетела группа, пойди доложи.

— А кто приехал? По какому вопросу? Как доложить?

…Он назвал прибывших — Шенин, Бакланов, Болдин, Варенников. Перечень имен исключал всякие подозрения, больше того — успокаивал… Все свои. Самые, самые свои.

Плеханов остался у меня в кабинете, в гостевом доме, остальные находились в комнате отдыха. Я направился к Михаилу Сергеевичу…

— Прибыла группа. — Я назвал по именам. — Просят принять.

Он удивился:

— А зачем они прибыли?

— Не знаю.

Горбачев надолго замолчал…

А я отправился к себе в кабинет.

В кабинете у меня по-прежнему сидел Плеханов. Я сказал, что приказание выполнил, доложил, но Михаил Сергеевич не сказал ни «да», ни «нет».

Плеханов сам повел группу к Горбачеву.

…Вскоре вернулся.

— Что случилось-то? — снова попытался я выяснить.

— Да дела какие-то у них.

…Я снял домофонную трубку. У Горбачева должен загореться огонек, если он на месте — поднимет трубку… Но Плеханов объявил:

— Не трогай. Телефон не работает.

Тут я понял: хрущевский вариант. Вся связь отключена.

Мы вышли на улицу, остановились возле нашего подъезда. На выходе из гостевого дома появились визитеры. Плеханов громко, через дорогу, спросил: