Семен Резник - Мечников

• Название: Мечников
• Автор: Семен Резник
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Эта книга о великом русском ученом-дарвинисте второй половины XIX — начала XX века. И. И. Мечников вместе с А. О. Ковалевским основал сравнительную эмбриологию Его фагоцитарная теория иммунитета стала основой учения о борьбе организма с инфекционными болезнями. Мечников внес важный вклад в изучение холеры, брюшного и возвратного тифа, туберкулеза и других заболеваний. И. И. Мечников заложил основы геронтологии — науки о продлении жизни.

---

А в Обществе одесских врачей, где Мечников делает свои сообщения, на него по-прежнему и с непонятной, все возрастающей злобой нападает К. К. Искерский. Фактам он не внемлет, а идеи «доктора зоологии» неизменно называет софизмами и парадоксами.

Мечников нервничает; ему опять мерещится заговор. Одни хотят отстранить бактериологию от санитарного дела, другие обвиняют станцию в распространении чумы, третьи — в заражении людей бешенством… С тех пор как Маровский ушел с поста врачебного инспектора и его место занял доктор Корш, на станции отбоя нет от комиссий, выискивающих всевозможные «упущения»… А тут еще этот Искерский…

Однажды Илья Ильич не сдержался и наговорил ему таких резкостей, что Строганов отказался опубликовать протокол заседания.

Нет, как ни дорого Илье Ильичу его детище, а станцию придется оставить. Ему нужна тихая гавань, где можно, отрешившись от всяческих забот, отдаться главному делу жизни — защите и разработке фагоцитарной теории…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Одесская бактериологическая станция Продолжение

1

В сентябре 1887 года Мечников поехал в Вену на IV Международный конгресс по гигиене и демографии, где собрались крупнейшие бактериологи Европы. Правда, два главных столпа бактериологии не приехали. Пастер сказался больным, а Кох заявил, что никакой пользы от таких съездов не видит. Это, впрочем, не помешало ему прислать своего главного ассистента Фридриха Леффлера, прославившегося открытием дифтерийной палочки.

Мечников выступил с докладом о работах Одесской станции. Теория фагоцитоза в официальных заседаниях не обсуждалась — только мюнхенский ученый Эммерих вскользь покритиковал ее. Но в кулуарах о фагоцитах говорили много. Леффлер сказал Мечникову, что Кох хочет видеть его препараты, относящиеся к исследованиям возвратного тифа, и просит прислать их.

Зачем присылать? — живо отозвался Мечников. Он сам приедет в Берлин и продемонстрирует Коху все, что того интересует!

Слышавшие разговор ученые отозвали его в сторону и посоветовали ни в коем случае этого не делать.

— Вы не знаете Коха, — объяснили ему. — Он «не увидит» того, что вы ему покажете, и объявит ваши выводы опровергнутыми.

Мечников, однако, направился в Берлин.

2

«Явившись в Гигиенический институт, в котором профессорствовал Кох, — вспоминал он позднее, — я застал там его ассистентов и учеников. Осведомившись у Коха, они сказали, что свидание назначено на следующее утро.

Тем временем я выложил свои препараты и стал показывать их его молодым сотрудникам. Все в один голос заявили, что то, что они только что увидели под микроскопом, безусловно подтверждает мои выводы».

Мечников приободрился.

На следующее утро ассистент повел его к Коху.

Первая встреча с главой немецких бактериологов так сильно запомнилась Илье Ильичу, что впоследствии он очень ярко описал ее в своих воспоминаниях.

Человек средних лет сидел за микроскопом и на вошедших не поднял глаз.

Кашлянув, ассистент осторожно сказал, что Мечников принос препараты.

— Какие такие препараты? — сердито ответил Кох, отрываясь наконец от микроскопа, но даже не взглянув на гостя. — Я вам велел приготовить все, что нужно, к моей сегодняшней лекции, а вижу, что далеко не все налицо.

Ассистент стал лепетать оправдания и опять указал на Мечникова. Продолжая сердиться, Кох наконец повернул свое усеянное веснушками лицо к Илье Ильичу и, не подавая руки, сказал:

— Я сейчас очень занят и не могу уделить вашим препаратам много времени.

Наскоро собрали несколько микроскопов. Заглянув в каждый из них, Кох недовольно спросил:

— Отчего же вы покрасили ваши препараты в лиловый цвет? Было бы гораздо лучше их окрасить в голубой.

Мечников объяснил.

Кох выпрямился и сказал, что препараты ничего не доказывают. Его сотрудники, накануне говорившие обратное, поспешили к нему присоединиться.

Мечников был взбешен, но сумел сдержаться.

— Нескольких минут, очевидно, недостаточно, — нашелся он, — чтобы увидеть все тонкости. Прошу вас назначить мне новое свидание, более продолжительное.

…В следующий раз Кох все-таки увидел то, что требовалось, но сказал, что он не специалист по микроскопической анатомии и ему все равно, где находятся микробы — внутри или вне клеток.

Таков был Кох.

Старейший советский бактериолог Борис Ильич Клейн рассказывал о своих занятиях в институте Коха в 1902 году. Борис Ильич работал в лаборатории Колле — милого, добродушного человека, хорошо относившегося к молодому русскому коллеге. Однажды взволнованный Колле сказал, что сейчас придет Кох, и побежал его встречать.

Их появление было не лишено комизма.

Кох шел неторопливо, держался прямо, холодно смотрел сквозь очки ничего не выражавшими, бесцветными глазами. А Колле крутился вокруг него, забегал то справа, то слева и с подобострастием что-то нашептывал.

Едва взглянув на русского незнакомца, не поздоровавшись и не осведомившись о нем, Кох в сопровождении вертящегося Колле вышел.

Когда Колле вернулся, то было видно, что с плеч его свалилась огромная тяжесть. Он как-то распрямился, в движениях его не стало унизительной суетливости. Но он оставался преисполненным благоговения.

— Кто это был? — спросил он русского коллегу.

— Профессор Кох, — недоумевая, ответил Борис Ильич.

— Эксцеленце Кох! — поправил Колле со значением.

И все же Кох прежде всего ученый, а потом уже эксцеленце. Через девятнадцать лет после первой встречи с Мечниковым он нашел в себе мужество публично заявить, что тогда, в 1887-м, Мечников был полностью прав, демонстрируя ему препараты…

3

Своим пребыванием за границей Илья Ильич решил воспользоваться для того, чтобы ознакомиться с работой ведущих лабораторий, а заодно приискать себе пристанище.

В Вене во время конгресса профессор Гюппе приглашал его обосноваться в Висбадене — маленьком университетском городке. Что ж! Ни о чем другом он не мечтал.

Но в Висбадене Мечников быстро убедился, что городок этот не для него. Лаборатории враждовали между собой, а внутри каждой царил свой эксцеленце.

В Мюнхене, куда он поехал объясниться с Эммерихом, была такая же картина.

Германия ему явно не подходила.

Совсем иное он увидел в Париже.

4

Пастер оказался дряхлым, полупарализованным старичком, совершенно седым. Он был болезненно бледен, выглядел крайне утомленным, и Мечников подумал, что жить ему осталось несколько месяцев. Но едва Пастер заговорил, как серые глаза его заблестели и он весь преобразился.

«В то время как мои молодые сотрудники отнеслись очень скептически к вашей теории, — вспоминал Мечников слова Пастера, — я сразу стал на вашу сторону, так как я давно был поражен зрелищем борьбы между различными микроскопическими существами, которых мне случалось наблюдать. Я думаю, что вы попали на верную дорогу».

Волоча одну ногу, Пастер повел гостя в отделение, где принимали больных. «Он останавливался на малейших подробностях, — вспоминал Мечников, — отчаивался при малейшей неудаче, утешал детей, плакавших от боли, причиняемой впрыскиваниями, совал им в руку медные деньги и конфеты. Легко было видеть, что Пастер всем существом своим предан делу и что страстность его натуры не уменьшилась с годами».

«Страстность натуры», «всем существом предан делу», «отчаивался при малейшей неудаче», «утешал детей, совал в руку конфеты и деньги»… О ком говорит Мечников? О Пастере? Да, конечно. Но разве и не о себе тоже?.. Разве не увидел он в полупарализованном старике свою страсть, свой темперамент и азарт и разве не это родство натур, родство характеров объясняет в какой-то мере то исключительное положение, какое в скором времени Мечников займет в Институте Пастера?

И не поэтому ли ему вдруг стало так необыкновенно просто с этим уже причисленным к сонму бессмертных — не только формально, ибо Пастер входил в число сорока «бессмертных» членов Французской академии, но по сути своей деятельности, по завоеванному жизнью своей праву на бессмертие — человеком!.. И так просто оказалось обратиться к Пастеру с просьбой (о чем и не помышлял, отправляясь к нему), чтобы в новом своем институте, строительство которого подходило к концу, он выделил ему одну или две комнаты, как «независимому» исследователю.

Пастер пригласил Мечникова на обед. Уверенный, что речь идет об обычном семейном обеде, Илья Ильич облачился в черный сюртук. Подымаясь по лестнице, он, однако, увидел разодетых дам и кавалеров во фраках. Мечников захотел тотчас вернуться в гостиницу, дабы надеть фрак, благо запасся им для Венского конгресса. Но Пастер уже увидел его, никуда не отпустил и, чтобы гость чувствовал себя свободно, сам переоделся в сюртук. Он усадил Мечникова рядом с собой, был к нему очень внимателен и предупредителен.