Семен Резник - Мечников

• Название: Мечников
• Автор: Семен Резник
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Эта книга о великом русском ученом-дарвинисте второй половины XIX — начала XX века. И. И. Мечников вместе с А. О. Ковалевским основал сравнительную эмбриологию Его фагоцитарная теория иммунитета стала основой учения о борьбе организма с инфекционными болезнями. Мечников внес важный вклад в изучение холеры, брюшного и возвратного тифа, туберкулеза и других заболеваний. И. И. Мечников заложил основы геронтологии — науки о продлении жизни.

---

В Монтре Илья Ильич увидел, что Людмиле отнюдь не стало лучше. Он решил везти ее на Мадейру — принадлежавший Португалии остров, климат которого считался целительным для чахоточных. Тут ему показалось, что, оставив Ценковскому бланки со своей подписью, он поступил опрометчиво. Вести из Одессы приходили с большим запозданием. Как там идут дела? Может быть, бумага от его имени уже подана!.. А если отставку примут? Куда он денется? Чем будет оплачивать лечение Людмилы на дорогих заграничных курортах?

Он бросился на телеграф и послал ректору депешу: не давать хода прошению, если таковое получено.

То была минутная слабость. Ценковский не думал распоряжаться его судьбой и, узнав о телеграмме, сильно обиделся.

Самого Ценковского из-за «оскорбительного тона» заставили взять прошение обратно, но потребовали извинений и окончательно провалили Вериго. Ценковский подал другое, «приличное» прошение.

Кроме него и Н. Н. Соколова, никто в отставку не вышел. Даже пострадавший, Вериго, о котором Ценковский писал, что он «ни под каким предлогом не останется в университете», остался. Тому, правда, способствовали особые и неожиданные обстоятельства.

Профессор славянских законодательств Богишич был крупным ученым, членом академии в Загребе. Он, однако, плохо знал русский язык, лекции читал по запискам, написанным русскими словами, но латинскими буквами. Студенты его косноязычных лекций не любили, часто пропускали их; Богишич злился, лютовал на экзаменах, а однажды стал выгонять с лекции студента только за то, что тот сидел развалившись.

На следующую лекцию студенты не явились, а когда разъяренный профессор выскочил из пустой аудитории, освистали его. Проректор пытался их утихомирить, но студенты потребовали, чтобы Богишич публично принес извинения. Занятия временно прекратились. Об «истории» узнали в Петербурге. Граф Дмитрий Толстой слал грозные циркуляры, требуя прекратить беспорядки, виновных исключить из университета и выслать из Одессы. Спешно собравшийся университетский суд, рассмотрев дело, исключил трех главных зачинщиков — в их числе Андрея Желябова, будущего народовольца, организатора покушений на Александра II. Этим, однако, приговор не исчерпывался. В состав суда, как писал Сеченов Илье Ильичу за границу, входили «все противники теперешнего начальства, то есть ректора и проректора, желающие занять их места». Не удивительно поэтому, что причину «беспорядков» суд усмотрел не в грубости Богишича, а в «нераспорядительности начальства». Сеченов с этим не согласился, благодаря чему оказался «заодно» со сторонниками ректора, имевшими в совете большинство. Недолго думая, он вновь выдвинул кандидатуру Вериго, и тот был избран…

2

Мадейра поразила супругов своей непохожестью на курорты Южной Европы. В главном городе острова Фуншеле, разбросанном среди зелени на большом пространстве, не было скученности, не слышалось резких выкриков уличных продавцов, заунывных мелодий шарманок, тревожного колокольного звона…

Но здоровье Людмилы Васильевны не поправлялось. «Внешняя сторона жизни, — пишет в связи с этим Ольга Николаевна, — была в полном контрасте с душевным состоянием. Чудная, ни с чем не сравнимая красота природы, благоухание цветов, симпатичная среда (они подружились с поселившимся в мезонине их дачи немцем Мартенсом. — С. Р.), удобство для жизни — такова была рама, в которой разыгрывалась трагедия одной гибнущей молодой жизни и другой — напрасно выбивающейся из сил, чтобы спасти ее!..»

Остров наводняли чахоточные, стремившиеся сюда со всех концов Европы.

Но спасения не было…

И вдобавок ко всему у скалистых берегов Мадейры почти не оказалось живности. Меж тем за командировку предстояло отчитаться, и не только перед университетом, но и перед Московским обществом испытателей природы, в котором Мечников взял субсидию… Конечно, все эти отчеты были пустой формальностью, но нам уже известна склонность Ильи Ильича непомерно преувеличивать стоящие перед ним затруднения.

Желая продлить пребывание жены на Мадейре, он съездил на главный из Канарских островов, Тенериф, чтобы описать свое путешествие и хоть сколько-нибудь заработать. С видимым удовольствием повествует Мечников о сахарной голове господствующего над островом потухшего вулкана; о нравах и обычаях местных жителей; об экзотических растениях и больше всего о гигантском драконовом дереве, росшем здесь почти шесть тысяч лет, впервые описанном Гумбольдтом и несколько лет назад поверженном бурей. Теперь оно лежало словно «неуклюжий остов какого-нибудь допотопного животного». Через много лет Илья Ильич вспомнит этого гиганта — свидетеля чуть ли не всей письменной истории человечества. Мечников попытается обосновать мысль, что смерть вовсе не является неизбежным следствием жизни, результатом ее саморазвития. По крайней мере, среди растений есть такие виды, будет доказывать Мечников, которые существовали бы вечно, если бы их не подтачивали вредители, не валили ураганы или удары молнии. Правда, на мир животных, а следовательно, человека, это правило не распространишь: человек за особенности своей организации расплачивается неизбежностью смерти. Но ведь и люди в подавляющем большинстве не дотягивают до естественного конца, к которому вело бы физиологическое развитие организма; они умирают насильственно, ибо к насильственной смерти ведет не только меткий выстрел или удар кинжала; губящие человека болезни — те же убийцы.

Но все эти рассуждения понадобятся ему лишь тогда, когда он на склоне лет станет подыскивать аргументы для обоснования своей оптимистической философии.

Пока же воззрения Ильи Ильича на человеческое бытие, усугубляемые медленным умиранием Людмилы, полностью беспросветны. С ними можно познакомиться по напечатанной в начале 1871 года его статье о воспитании — первой из того цикла работ, которые он впоследствии объединит в книгу под обязывающим названием «Сорок лет искания рационального мировоззрения».

Ольга Николаевна утверждает, что статья родилась из его собственного опыта «воспитания» девочек Бекетовых. Сам Мечников вспоминал, что как-то, наблюдая за новорожденными щенками, он поразился тому, насколько быстро они, подражая матери, выучиваются ориентироваться в обстановке, обходиться без посторонней помощи. Тогда-то и мелькнула мысль: как велика разница в продолжительности воспитательного периода у животных и человека!

Он стал изучать всевозможные материалы, чтобы как-то уяснить себе замеченный парадокс.

«Все прекрасно, выходя из рук творца вещей, — читал Мечников у Жан-Жака Руссо, — все вырождается в руках человека. Он принуждает почву одной страны питать произведения другой, одно дерево производить плоды другого. Он смешивает и спутывает климаты, элементы, времена года; он уродует свою собаку, лошадь, раба; он все сокрушает и извращает; он любит безобразие, уродов; он ничего не хочет оставить в таком виде, как сделала природа, ни даже человека; ему нужно выдрессировать его, как лошадь, переделать его по-своему, как плодовое дерево».

Ребенок, по мнению Руссо, рождается совершенным, потому что природа (или творец) не делает ошибок; если из ребенка вырастает дурной или несчастный человек, то это происходит от неправильного, то есть «искусственного», воспитания. Надо оставить ребенка в покое, не мешать ему, и тогда в нем разовьются только хорошие наклонности; дурные же не разовьются просто потому, что их не может быть в природе человека…

Современный Мечникову английский философ Герберт Спенсер, развивая теорию «естественного воспитания», приводил примеры «естественного наказания», при помощи которого ребенок должен научиться ориентироваться в окружающем мире. Если ребенок дотронется до раскаленной решетки камина или всунет палец в пламя свечи, рассуждал Спенсер, то ожог и связанное с ним чувство боли заставят его в будущем избегать подобных экспериментов.

Но разве ребенок умеет правильно обобщать свой опыт? — спрашивал Мечников. Разве он умеет улавливать истинную причинно-следственную связь явлений? Однажды обжегшись, он будет бояться подходить и к холодному камину; как же он научится использовать камин для своих нужд?..

А каким «естественным» путем заболевший ребенок узнает, что от горького лекарства зависит его выздоровление?.. А как он отличит приятные на вкус, но ядовитые ягоды от съедобных? Ведь в организме нет никаких естественных регуляторов, которые бы позволили отличать полезное от вредного. Человек вопреки Руссо и Спенсеру вовсе не совершенен по своей природе. Мечников с удовольствием находит свидетельство этому у самого Руссо, но не в трактате о воспитании, а в его «Исповеди». «По-видимому, несмотря на самое добропорядочное воспитание, я имел наклонность к испорченности», — признавался Руссо.