Геннадий Ананьев - Риск. Молодинская битва

• Название: Риск. Молодинская битва
• Автор: Геннадий Ананьев
• Жанр: Историческая проза

Новый исторический роман современного писателя Г. Ананьева посвящен событиям, происходившим на Руси в середине XVI века.

Центральное занимает описание знаменитой Молодинской битвы, когда в 1572 г. русская армия под руководством князя Михаила Воротынского разгромила вдвое превосходившее крымско-турецкое войско.

---

Увы, решение княгини супруг не одобрил. Когда она, нежно прижавшись к нему, сказала, что через несколько, дней прискачет сын их и вся семья будет вместе, князь Иван усомнился:

— Ладно ли это будет? Прискачет, а царь и его из Москвы не выпустит. Негоже такое. Пусть удел блюдет. А свидеться, Бог даст, свидимся. Жизнь еще долгая впереди.

Тут же послали второго гонца к сыну, чтобы тот повременил с выездом.

Нелюбо это княгине, но она в конце концов согласилась с мужем, и они, посоветовавшись, решили, что княгиня месяца через два поедет в удельный град с младшим княжичем и побудет там какое-то время, поживет с сыном, лаская и голубя его.

Потихоньку-помаленьку жизнь входила в привычное русло. Царь, казалось, более не гневался на Ивана Воротынского, и тот был весьма этим доволен, но не отступал от своего же решения впредь в разговорах с царем только играть в откровенность, взвешивая каждое слово, прежде чем произнести его. Теперь он станет более заботиться о личной выгоде, нежели выгоде державы. Гори оно все синим пламенем, лишь бы вновь не попасть в оковы.

На исходе лета (третий год завершался с того дня, как царь снял с князя опалу) Василий Иванович стал собираться на осеннюю охоту на любимое свое место в Озерецкое близ Великих Лук, намереваясь там провести месяца два. В число бояр и князей, каких наметил взять с собой царь, вошел и князь Иван Воротынский. Ни радости тот не проявил, ни печали. Раз царь зовет, не станешь же отказываться, хотя куда милей была бы для него охота на Волчьем острове. Дома. У себя. Где волен поступать не по царскому желанию, а по своему. Там ты сам себе хозяин.

И вот, словно в угоду его настроению, случилось непредвиденное: не поберегся после бани князь Иван Михайлович, испил слишком холодного кваса да еще на зябком ветерке постоял долгонько, вот и остудился, заметался в жару, — какая тут охота? Все бы ничего, хворь отступит, здоровье воротится, но непокой душевный имел место при одной мысли, как бы государь не посчитал, будто лукавит слуга его, не желая ехать на охоту, и непокой этот усилился, когда Василий Иванович прислал своего лекаря в княжеский терем. Вроде бы заботы ради, на самом же деле, и это лекарь не скрывал, прознать, не притворяется ли князь.

До гнева обидно Ивану Михайловичу, понявшему, что царь так и не проникся к нему полным доверием. Он твердо решил не ехать с царем на охоту, если даже станет ему лучше в день выезда.

«Без меня обойдется! Коль оборвалась нитка, как ни старайся, без узелка не соединить…»

Не подумал всерьез о последствиях такого шага. А они проявились совсем скоро: царь занемог на охоте, да так сильно, что его едва успели довезти живым до Москвы, где он вскорости скончался, успев лишь продиктовать духовную. Князя Воротынского, своего ближнего слугу, царь в духовной обошел вниманием — не ввел даже в состав совета Верховного, которому надлежало вместе с царицей Еленой опекать царя-младенца и решать державные дела. Обида захлестнула князя Воротынского сверх меры, и он решил, не извещая царицу Елену, уехать в свою вотчину.

«Авось не хватятся. Забыли обо мне! Кому я нужен?!»

И к самому ко времени, как говорится, прискакал из Воротынска гонец с тревожной вестью: воевода Никифор извещал, что от лазутчиков приходят вести, будто Крым готовит целый тумен для набега, одно крыло которого пойдет на Литву, другое на верхнеокские земли; Литва же, в свою очередь, намеревается «погулять» до самой до Оки, зовя ради этого в помощники атамана Дашковича. Чем не предлог оправдать свое самовольное отлучение: ради, мол, своей вотчины, ради безопасности украин российских?

Но почему же было не рассказать о столь тревожной обстановке царице Елене, не получить ее дозволения спешить в свою вотчину, так нет — гордыня не позволила.

Затмила она здравый смысл, который мог бы удержать князя-воеводу от очередного опрометчивого поступка, ибо в тот же день, когда княжеский поезд покинул Москву, царице Елене об этом было доложено. И кем? Самим князем Овчиной-Телепневым-Оболенским,[138] о котором злые языки поговаривали, будто был он любовником Елены Глинской еще до венчания ее с царем Василием Ивановичем и будто бы царь-младенец — его сын. Пойди проверь, досужий ли это вымысел, либо сущая правда, верно лишь то, что царица Елена приблизила к себе, не скрывая этого, князя Овчину-Телепнева до осудительного неприличия. Но тот не просто доложил царице о том, что князь Воротынский покинул Москву, а он настойчиво посоветовал:

— Вели, моя царица, догнать и оковать беглеца. Не отменил в своей духовной покойный Василий Иванович запрет выезжать из Москвы Ивану Воротынскому. Случайно ли? Вполне может переметнуться в Литву, великий урон нанеся украинам твоим, владычица. Его примеру могут последовать князья Одоевские и Белёвские.

Царица Елена не согласилась:

— А если не намерился изменять, тогда как? Поступим иначе. Ты, Иван Федорович, извести серпуховского воеводу, пусть установит догляд за князем Воротынским. Да и за его сыновьями тоже.

— Опрометчиво поступаешь, моя царица.

— Пусть так. Но — погодим. И поглядим. Пошли и ты своих верных людей в речную рать. Особенно в Коломну. К главному воеводе Ивану Вельскому.[139] Ни одного его неверного шага тоже не упусти. Вельский с Воротынским может сговориться.

Знай обо всем этом князь Иван Воротынский, тут же поспешил бы обратно в Москву, но он спокойно ехал в свой удел, обдумывая те меры, какие необходимы для защиты удела и рубежей Земли Русской, но главное, горя нетерпением встретиться с сыном, загодя радуясь той встрече. Он пытался даже представить себе своего старшего сына, в его воображении он представлялся крепкотелым, с пригожим лицом, как у княгини, и умным добрым взглядом — все, что прежде рассказывала княгиня об их первенце, он кратно преувеличивал в своих мыслях.

Он не ошибся в своих ожиданиях. Княжич и впрямь предстал перед отцом не птенчиком, едва оперившимся, но — мужем. Сразу бросилось в глаза князю-отцу гибкое и сильное тело не изнеженного баловня, а ратника. Взгляд острый, хотя и была смягчена эта острота слезами радости, застлавшими глаза юноши.

Поначалу княжич, словно совсем взрослый воевода, поклонился поясно отцу, но на малое время хватило у него сил играть эту роль, не совладав с собой, кинулся в отцовские объятья и прижался к его все еще могучей груди.

— Счастье-то какое Бог дал, — умиленно повторял князь-отец, прижимая к себе сына и похлопывая по тугой спине. — Счастье-то какое!

Но нежность эта не могла быть долгой. Они — мужчины. Они — воеводы. Отец мягко отстранил сына, сказав:

— Ну, будет!

Князь шагнул к Никифору Двужилу, который стоял в ожидании, когда на него обратит внимание государь его, поклонился низко, затем взволнованно заговорил:

— Я всегда верил в твою преданность моему дому, но то, что ты сделал для меня, я даже не могу оценить! — И он снова низко поклонился своему стремянному.

Настало время и Никифору степенить князя:

— Будет, воевода. Иль мы дети, в куклы играющие. Я поступал по чести. А каков твой сын в сече, сам поглядишь, тогда и скажешь свое окончательное слово.

— Знаю и без того — худу не научил. Но ты прав, не стоит уподобляться слезливым бабенкам. — Голос его окреп, зазвучал властно: — Готовь дружину к встрече со мной. Славно она потрудилась без меня, хочу знатно ее наградить: каждому — по новой кольчуге и по золотому рублю. А тебе, Никифор, и Сидору Шике — милость особая. Вдвое земли вам добавлю с селами и велю новые терема срубить. Каждому по чину. И вот еще что: младшего моего бери в обучение. Княгиня по слабости своей не пустила его к тебе, а теперь наверстывать нужно упущенное.

— Постараюсь, князь. Завтра же начну.

Начать-то он начал, смог по-настоящему приобщить к ратному делу и князя Михаила, хотя сейчас события повернули в такое направление, о каком обычно говорят: «Не дай, Господи!»

Началось с того, что на одной из сторож, стоявших на засечной линии между Козельском и Воротынском, казаки-порубежники перехватили литовского вельможу, которого сопровождала внушительная охрана. До стычки дело не дошло лишь потому, что благородный гость сдержал своих телохранителей, а казакам сообщил:

— Мы с миром к князю Воротынскому посланы Сигизмундом.

Поверить казаки поверили, но свою охрану учредили, хотя и негодовал вельможа. С великим шумом, таким образом, прибыл к князю Воротынскому польско-литовский посланец, хотя надлежало, по цели его визита, тайно появиться в княжеском дворце.

Шум литовцами был задуман с умыслом: князь вынужден будет учитывать, что их встреча получила огласку и скорее согласится на предложение, понимая, что в противном случае он все равно окажется под подозрением, а при желании его противников в Кремле может быть обвинен в измене и даже казнен. Выбор у князя, таким образом, сужен до минимума.