Георгий Суфтин - След голубого песца

• Название: След голубого песца
• Автор: Георгий Суфтин
• Издательство: Северо-Западное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Это не только повесть о полной превратностей жизни ненца Ясовея, это и книга о судьбах ненецкого народа, обреченного царизмом на вымирание и обретшего счастье свободы и равноправия в дружной семье советских народов.

Автор в течение ряда лет жил среди ненцев много ездил по тундрам Заполярья, бывал на Югорском Шаре и на острове Вайгаче, что дало ему возможность с большой достоверностью изобразить быт и нравы этого народа.

«След голубого песца» выходит третьим изданием. Впервые книга вышла в Архангельском книжном издательстве в 1957 году под названием «Сын Хосея».

Печатается по изданию: Георгий Суфтин. След голубого песца. Архангельское книжное издательство, 1963. С изменениями.

---

— Вот что, друг, ты мужчина, а не подол паницы, так и будь мужчиной. Разве можно так раскисать! На, причешись...

Ясовей безотчетно взял протянутую гребенку, провел по волосам. Потекла вода. Он тряхнул головой, словно сбрасывая с себя хмарь. Снял мокрый пиджак, повесил на спинку стула.

— Как же мне теперь быть? — спросил он.

— Быть как быть, — ответил Шурыгин, расставляя на столе посуду. — Работать надо, загладить вину.

— Так и ты веришь, Николай Васильевич?

— Во что?

— В то, что я виновен...

— А ты что же думаешь — святой ты, безгрешный?

— Какой уж безгрешный, кулацкий зять... классовый враг...

— Глупости, Ясовей, — твердо сказал Шурыгин, — глупости ты оставь. Никто не поверит этой чепухе, все тебя знают...

— Все знают зятя кулака...

— Ну что ты твердишь, как попугай, одно и то же.

— Не я твержу, другие твердят...

— Есть русская пословица: на каждый роток не накинешь платок. Сходи-ка лучше, принеси самовар. Слышишь, Нюдя трубой бренчит, вскипел уже...

Ясовей пошел в кухню. Вернулся с пузатым самоваром, зло и весело фыркающим горячими брызгами. За чаем разговор пошел в более уравновешенных тонах. Ясовей, правда, сначала кипятился, но Шурыгин спокойно слушал его, не прерывая, дал высказаться до конца. А потом сказал:

— Ты прав, негодуя против необоснованных обвинений. Но вот я слушаю тебя и получается, что ты вроде бы чист, как осенний ледок. А ведь это не так, Ясовей...

Ясовей набычился.

— Не выставляй рога. Ты не олень, а я не волк, — засмеялся Шурыгин. — Сумей выслушать горькую правду. Я думаю, что ты считаешь меня своим другом. Так? Ну, вот. Так я тебе скажу, как друг, желающий только добра: тебя критиковали не зря. Ты честный человек, ты коммунист, в этом нет сомнения. Ты — сын кочевника — получил образование, стал учителем. Это тоже твоё достоинство. Ты любишь свой народ и не жалеешь сил для него. Что ж, это так и должно быть. Но в тебе, Ясовей, стало появляться зазнайство, ты стал чувствовать себя на особом положении, выше других. И вот ты отобрал у Юрбея бумажки с родовыми клеймами. А ведь если бы ты посоветовался с ячейкой и Советом, наверно бы, нашелся другой выход. Так или не так? Думаю, что так. Ты поехал в распутицу за вакциной. За это тебя все хвалят. Что ж, за хорошее дело и похвалить полагается. Но понимаешь, похвалы-то эти тебе не впрок пошли, получилось, будто ни у кого из оленеводов не хватило духу поехать в распутицу за вакциной. А ты поехал. Чем не герой! И тебе нравится такая поза. Ишь, мол, какой я храбрый да сознательный. Скромности не хватает. Ясовей, как другу говорю, не обижайся. И наконец, с этим раскулачиванием. Кто тебе дал такое право — самолично производить раскулачивание? Разве так это делается! Ты допустил самоуправство и за самоуправство надо отвечать. Уж не думаешь ли ты, что тебе всё можно? Не слишком ли много ты возомнил о себе? Смотри, не ходи по косогору — сапоги стопчешь. Не ходи по косогору — косолапым будешь. Ну, будешь косолапым?

Шурыгин шутливо взъерошил ему мокрые волосы.

— Эх ты, олень, потерявший рога!

Ясовей высвободился, отошел к окну.

3

Встревоженные глаза Нюди не давали Ясовею покоя. Она ничего не спрашивала, только смотрела с затаенным страхом и вздыхала. И это было горше всего. Он не находил места, чтобы укрыться от взгляда, бередящего душу. Чувствовал его на своей спине, сидя над ученическими тетрадями. Не избавлялся и тогда, когда ходил из угла в угол, меряя комнату крупными шагами. Даже в классе казалось ему, что и сквозь стену проходят лучи этих печальных глаз.

«Как быть? Как быть? Как быть?» — неотступно, будто стук часов, бился этот вопрос в мозгу. «Всё из-за неё, все из-за неё», — появлялся ответ. Ясовею становилось не по себе, и он уходил к морю. На черной скале стоял, обдаваемый брызгами. Море всегда успокаивало его, но сегодня успокоение не приходило. Глухие удары волн о скалу отдавались в ушах. Море и облака соединились в одну мутную хлябь, и не было ей ни конца, ни края. И ледяной ветер свистел и метался вокруг, будто хотел подхватить и унести в кромешную тьму бушующей морской стихии. Потеряв счет времени, продрогший, Ясовей уходил со скалы. И ему навстречу, пробивая пелену тумана, мигали огоньки жилья.

— Доктор, можно?

Галина Васильевна стояла на стремянке, доставала книгу с полки. Она обернулась на голос.

— Заходите, Ясовей. Да что это с вами, на вас лица нет.

Он взял стул, тяжело на него опустился.

— Лица, это бы полбеды... Ни ума, ни сердца не стало, вот горе, — усмехнулся Ясовей.

— Чего-то вы мудреное толкуете. Дайте-ка пульс...

Он высвободил руку.

— Чепуха. Здоров, как бык...

Галина Васильевна растерянно смотрела на него, не зная, что делать.

— Вот что, доктор. Давайте-ка без рецепта, — сказал он вдруг таким голосом, что у неё замерло сердце. — Выслушайте меня не трубкой... Сердцем, если можете...

Если бы он знал, что происходило сейчас в груди этой девушки! А он не знал и ничего не замечал, углубленный в своё горе. Глядя в чернеющий квадрат окна, он продолжал:

— Галя, я пришел к вам, как к другу... Помните, в городе вы дали руку и сказали, что будем дружить... Ну вот, скажите мне, как быть... Прямо и откровенно...

Она стояла, кутаясь в полушалок и прижимала руки к сердцу, будто хотела удержать его в груди. Она готова была сейчас, сию минуту кинуться к Ясовею, сказать всё, всё запрятанное, затаенное, о чём старалась не думать, забыть, вычеркнуть из сердца. А произнесла невпопад:

— Я сегодня выдала Нюде бюллетень... Отпуск.

Он сначала не понял. Поняв, опустил голову.

— Да... мне говорят: ты зять кулака... Меня превратили в подкулачника... Так что же делать? Или бросить жену...

Усилием воли Галина Васильевна овладела собой.

— Опомнитесь, Ясовей. Как вы можете говорить такое!

Он не поднимал головы.

— Как вы можете такое говорить, особенно сейчас... У вас будет ребенок, понимаете, что это значит...

Она выкрутила фитиль в лампе, хотя пламя и так было ярким.

— Идите домой. Успокойтесь. Подкулачник...

Она засмеялась. Ясовей в недоумении поднял глаза.

— Ну, что смотрите, какой же вы подкулачник. Ведь все вас знают. Смешно, Ясовей...

— Вам смешно? — Ясовей взъерошился.

— Да, смешно... Как вы можете всерьез принимать то, что не стоит выеденного яйца!..

— Нет, для меня это не выеденное яйцо...

Круто поднявшись, он зашагал к двери.

— До свиданья...

— Ясовей, я вас обидела?

Она кинулась за ним, остановилась у двери. Минуту стояла, потом медленно подошла к столу. Села на стул, облокотилась. Узкие плечи высоко поднялись под полушалком.

4

Услышав о неприятностях Ясовея, приехал в школу Вынукан, будто для того, чтобы навестить своих детей. Побывал в общежитии, поворчал на сорванцов, которые носятся, как олени в осеннюю пору, удержу нет. Зашел в кухню, узнал, чем кормят ребятишек, заглянул в класс, там было уже пусто. Постоял у карты, поудивлялся, как это всё-таки могут люди всю землю знать и на бумаге нарисовать. Вспомнил, как увидел карту впервые. Разыскал то место, где Ясовей показывал тогда тундру! Вот она! Обрадовался, что сам смог найти. И школа вот обозначена. Это уж Ясовей нарисовал. «Моего-то чума не нарисовал всё-таки!» Вынукан усмехнулся, вынул карандаш, помусолил, изобразил на карте маленький чум. Подписал каракулями: Вынукана. Довольный вышел. Постучался к Ясовею.

— Можно ли, учитель? Ты ведь всё книги читаешь, бумаги пишешь, мешать-то тебе нельзя...

— Заходи, Вынукан, — обрадовался Ясовей, подхватил гостя под руку, усадил его к столу. Старый ненец проницательным взглядом окинул хозяина, отметил: позеленел парень, морщинки завелись, трудно, видать. Разговор завел обычный, об охоте, об оленях, о житейских мелочах.

— Ну, ребята-то как учатся? Книгу читать научил, бумагу писать бойко наторели. На счетах, поди, Саулову за ними не угнаться, щелкают, как ездовой олень копытами, беда быстро. Чему ещё-то учить будешь? Может, уж и хватит. По чумам распускать пора.

— Не спеши, Вынукан, дольше будем учить, больше знать будут...

— Да я не спешу. Учи. Я думал уж всему научились...

— Всего никогда нельзя узнать.

— Вот так-так! Выходит, хошь учись, хошь нет...

Ясовей хотел возразить, Вынукан замахал руками.

— Глупость, глупость сказал, сам знаю, тоже ученым стал, от тебя навострился...

Ясовей спросил, как идут дела в товариществе.

— Идут помаленьку-то. К зимовочным местам стада направились. Олени в этом году хорошие. Зима, надо быть, добро пройдет. Если не волки только.

— Волки не страшны.

— На-ко! Ты что, в стадах не бывал? Поди, укарауль...

— Прокараулишь, можно перепятнать и своего оленя.

По хмурому лицу Ясовея скользнула чуть заметная усмешка. Вынукан даже привскочил на стуле.

— А ты как знаешь?

— Все известно, Вынукан. Ничего не утаишь...

— Вот оказья. Видно, Лаптандер сказал. Перепятнал одного-то, — сознался старик. — Не мог укараулить, что сделаешь... Ты знаешь, так не брякай широко, не срами старика...