Николай Крадин - Политическая антропология

• Название: Политическая антропология
• Автор: Николай Крадин
• Издательство: Логос
• Жанр: Политика
• Год: 2004
• ISBN: 5-94010-281-6

Систематически излагается история политантропологических учений, анализируются основные современные школы и течения в этой области. Рассматриваются социобиологические и культурные основы власти, формы социальной стратификации и мобильности. Исследуются структура власти и эволюция лидерства в различных типах обществ. Большое внимание уделяется феномену государства, причинам его возникновения, путям политогенеза, типам и формам государственности. От 1-го издания (Ладомир, 2001) отличается углубленным анализом современных процессов модернизации политических институтов в посттрадиционных обществах, в том числе в странах СНГ. Усилены методические аспекты. Для студентов высших учебных заведений, обучающихся по специальностям Политология и Социальная антропология. Может использоваться в учебном процессе по широкому кругу специальностей и направлений при углубленной подготовке магистров в области политических наук. Представляет интерес для ученых и специалистов в области политологии, культурологии, социологии, антропологии и других социально-гуманитарных дисциплин.

---

С подобным положением дел столкнулись, в частности, представители советской власти на территориях Средней Азии и Кавказа. Коммунисты, как правило, не учитывали традиционные устои жизни местных жителей, расценивая их как пережитки так называемого патриархально-феодального общественного уклада. По этой причине население часто отказывалось поддерживать власть большевиков. Вследствие конфликтной ситуации во главе местных органов власти ставились лица, лояльные режиму, однако не пользовавшиеся авторитетом у односельчан и традиционно имевшие наиболее низкий статус в своей группе. Нередко они использовали полученную власть в личных целях. Это приводило к еще более сложной ситуации, для разрешения которой власть использовала карательные механизмы в форме репрессий, раскулачивания и т. д. (Бабич 1999: 145-146).

С точки зрения рационального поведения, ориентированного прежде всего на результат, значительный административный эффект позволило бы дать привлечение к управлению местной молодежи, которая всегда и везде инициативна, наиболее активно стоит за преобразования. Однако в реальности результаты могли оказываться как раз противоположными. В условиях доминирования системы возрастных статусов (особенно в Африке) молодежь, даже если и получала современное образование, не приобретала необходимого влияния в общине и, следовательно, без применения дополнительного насилия не могла успешно выполнять административные функции. Бывшие вожди сохраняли высокий статус, а "назначенцы" из непривилегированных групп, и тем более из чужаков, как правило, не пользовались авторитетом (Бочаров 1992).

В целом, как показывают исследования антропологов, во многих постколониальных государствах административно-управленческая роль традиционной племенной аристократии остается очень значительной. Даже если традиционные статусы и ранги отменялись декретами сверху и устраивались выборы, то в органах власти оказывались либо те же самые представители племенной верхушки, либо их ставленники.

В Нигерии даже в середине XX столетия более трети чиновников принадлежали к семьям вождей (Сокова 1986: 163). Можно привести подобный пример и из отечественной истории. Антропологи описывали случаи, когда в процессе советизации горных районов Киргизии традиционная верхушка (манапы) не шла на конфликт с новой властью. Это давало возможность ее представителям занять те или иные должности в местной администрации. Данные лица пользовались авторитетом у односельчан и обеспечивали достаточно эффективное управление. Но под лозунгами новой коммунистической идеологии тщательно скрывалось прежнее содержание: сохранялись патрон-клиентные отношения между богатыми и бедными сельчанами; прикрываясь призывами к обобществлению средств производства, зажиточные категории населения использовали право редистрибуции общественных ресурсов на свои собственные нужды (Кушнер 1924: 107-109). Немалое количество подобных фактов приводится в сборнике "Этнические аспекты власти" (Бочаров 1995).

В Абхазии согласно традиции представители наиболее уважаемых местных родов и семей вплоть до настоящего времени избираются на руководящие должности в сельской администрации (Крылов 1997). Нечто подобное можно наблюдать, например, и в Горном Алтае, где несколько лет назад на выборах ряда местных органов самоуправления пришли главы родовых структур – зайсаны. Количество подобных примеров нетрудно увеличить.

Статус политического деятеля, по обычаю, во многом опосредован его положением в системе традиционной иерархии данного сообщества. Во многих бывших традиционных обществах складывается своеобразная "двойная" политическая культура, в которой параллельно с официальными органами управления присутствуют традиционные формы власти. Прослеживается определенная взаимозависимость между положением индивида в партийно-государственном аппарате и его статусом в мужском союзе или в тайном обществе. При этом продвижение вверх по иерархии в одной системе, как правило, сопровождается повышением статуса в другой; лидеры традиционной системы иерархии, прямо не представленные в официальной политической власти, нередко оказывают сильное влияние на принятие важнейших политических решений. Более того, поскольку параллельные структуры часто обладают более сильным влиянием на своих сторонников, чем государство, они оказывают прямое воздействие на характер, формы и темп демократической эволюции. Поэтому перспективы стабильной демократизации зависят от того, смогут ли правительства посттрадиционных стран договориться с этими влиятельными социальными силами о приемлемом для обеих сторон механизме раздела сфер влияния и распределении материальных ресурсов (Бочаров 1992: 218-219; Owusu 1997: 147-148).

Искажение изначальных целей модернизации демонстрируют и результаты прямого внедрения в традиционные общества западных либерально-демократических институтов. Многопартийная система, парламентаризм, разделение различных ветвей власти и т. п. – все это нередко вызывает обратные результаты, весьма нежелательные с точки зрения задач демократизации. Поскольку колониальные в недавнем прошлом общества сохраняют свою традиционную социальную ткань, партийные организации часто формируются на родоплеменной или конфессиональной основе (Sandbrook 1996). Выборы в представительные органы власти в таких условиях основываются не на политических программах, а на их принадлежности к тем или иным традиционным структурам.

Для примера можно сослаться на процедуру выборов в парламент Папуа-Новой Гвинеи в 1964 г. Количество кандидатов в каждом избирательном округе, как правило, соответствовало числу племенных или родовых групп, проживавших на этой территории. Предвыборные кампании организовывались в виде традиционных празднеств с обильными раздачами пищи и даров (Бутинов 1995). В Таиланде голоса отдаются не той или иной партии, а так называемому "большому человеку", который пользуется поддержкой своих клиентов и иных лиц на основе неформальных связей. Да и сами партии созданы на основе личностных отношений вокруг того или иного авторитетного лидера (Хорос 1996: 94- 106). Нетрудно заметить, что аналогичным образом организованы едва ли не все (за исключением, пожалуй, КПРФ) политические партии современной России.

Нередко в электоральную борьбу вовлекаются большие массы людей, не имеющих элементарного демократического опыта. Она выливается в крупномасштабные межплеменные, межэтнические или межрелигиозные столкновения. Все это ведет к внутренней политической нестабильности, кризисам и политическим переворотам.

Национализм

В отличие от отечественной науки, где национализм понимается как шовинизм, в западной антропологии национализм принято разделять на гражданский (территориальный) и этнический (Геллнер 1991). Этнический национализм является следствием экономической и политической модернизации в мультиэтничных обществах. Индустриализация, а в современности и глобализация ведут к унификации всех сторон образа жизни и культуры, что предполагает рост этнической напряженности и национализма. Примером этого может служить любое азиатское государство СНГ, где партии и движения, возникшие в годы перестройки и после распада СССР, организованы по этническому признаку.

Резюмируя изучение постсоветского национализма, A.M. Хазанов приходит к выводу, что схема межнациональных отношений в постсоветском пространстве не изменилась. В целом, по его мнению:

1. Слом коммунизма в Советском Союзе и странах Восточной и Центральной Европы в большей степени был обусловлен влиянием внешней ситуации, нежели вследствие факторов внутреннего развития.

2. Перспективы демократизации в определенной мере опосредованы прежним политическим опытом общества и степенью его сопротивления тоталитаризму.

3. Как на территории бывшего Советского Союза, так и во многих странах бывшего соцлагеря в Европе у власти остались в основном старые коммунистические элиты, вышедшие из прежнего режима. Место русской номенклатуры заняла национальная номенклатура.

4. Несмотря на то, что некоторые атрибуты и процедуры либеральной демократии оказались внедренными в посткоммунистическое общество, бюрократический аппарат, силовые структуры и иные институты прошлого по-прежнему имеют важный вес.

5. В странах бывшего СССР государство продолжает осуществлять произвольный контроль над экономикой.

6. В посткоммунистических обществах национализм заменил коммунизм в качестве господствующей и государственной идеологии.

7. В целом, суммирует Хазанов, социальное пространство для становления гражданского общества в большинстве посткоммунистических стран остается ограниченным (Khazanov 1995: 92-94).

Подводя итоги, Хазанов приходит к выводу, что схема межнациональных отношений в постсоветском пространстве не изменилась. Если для большинства представителей наций нерусской национальности из "братских" республик Советского Союза экономическое процветание и национальное возрождение прямо связывалось с политической независимостью, то вряд ли стоит удивляться тому, что национальное освобождение нерусских частей Советского Союза, по сути, превратилось "в этническое освобождение некоторых групп за счет других". В результате этнические же русские в новых независимых государствах превратились в национальное меньшинство со всеми "прелестями" подобного этносоциального статуса (Khazanov 1995: 56-57, 87-89).