Александр Лукин - Сотрудник ЧК

• Название: Сотрудник ЧК
• Автор: Александр Лукин
• Жанр: Боевик
• Год: 1963

«…Алексей Михалев пришел в революцию зеленым юнцом. Не было в его душе ни большой ненависти, ни большой любви, только слепая мальчишеская вера в правоту отцовского дела…»

Суровую школу революционной борьбы пришлось пройти Михалеву, прежде чем он стал настоящим большевиком и опытным чекистом, умеющим выследить врага, проникнуть в контрреволюционное подполье, сорвать вражеские замыслы…

В этой книге рассказывается о чекистах, об их нелегких судьбах и героической работе.

В основу повести положены действительные исторические события и эпизоды борьбы с подпольными силами контрреволюции в первые годы Советской власти. Под вымышленными именами в повестях выведены конкретные люди – некоторые из них были живы на момент выхода книги.

Однако книга не претендует на документальность: подлинные факты переплетаются в ней с художественным вымыслом, а образ центрального героя – Алексея Михалева – является собирательным образом молодого чекиста-дзержинца, одного из той славной когорты людей, которых называли "рыцарями революции".

Рисунки Ю.П.Реброва к изданию "О.Лукін, Д.Поляновський. Співробітник ЧК. – "Молодь", Київ, 1960."

---

Александр Александрович Лукин, Дмитрий Иоганович Поляновский Сотрудник ЧК

Библиотека военных приключений

А. Лукин, Д. Поляновский СОТРУДНИК ЧК ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ВОССТАНИЕ ФРОНТОВИКОВ

Весна в Херсоне наступает рано. Уже в начале марта подсыхает земля, а к концу месяца появляется первая зелень. В это время небо над городом становится выше и синей и солнце заметно припекает.

Но в памятную весну тысяча девятьсот восемнадцатого года март выдался на редкость серый и ненастный. Ветер с Днепра задувал пронзительно, трепал над домами дождевые облака, носил по улицам обрывки плакатов, зашарканные листки прокламаций, гнилую прошлогоднюю листву. Никто этого мусора не убирал, и он собирался под заборами, у рекламных тумб, в подворотнях, путался под ногами.

Шли грозные времена. Дороги Украины топтали тяжелые, щедро подкованные немецкие и австрийские сапоги, пахло бензиновым перегаром военных автомашин…

В Херсоне только и разговоров было, что о немцах. Их ждали со дня на день. Газеты выходили с тревожными заголовками: «Что слышно в Одессе?»

В Одессе были немцы. Были они и в Николаеве. Газеты сообщали о расстрелах на Пересыпи, о трупах, висящих на столбах, о заводах, возвращенных прежним владельцам. Все это у одних херсонцев вызывало радость, в других вселяло страх, а третьих – большинство – заставляло сжимать кулаки…

И вдруг, как громовой удар, разнеслась весть, что эсеро-меньшевистская городская дума отправила в Николаев делегацию просить австро-немецкое командование не медлить и прислать в Херсон войска для «наведения порядка».

Союз бывших фронтовиков – а их в Херсоне насчитывалось больше двух тысяч, – возглавляемый большевиками, объявил, что с этих пор не признает власти городской думы и не допустит, чтобы пролетарский Херсон стал немецким. Разоружив боевые дружины городской думы – обывателей, гимназистов и отряды милиции, – фронтовики начали укреплять на городской окраине остатки старинной крепости, которые херсонцы называли «валы». Сюда стали стекаться вооруженные рабочие отряды.

Город спешно готовился к обороне.

Днем девятнадцатого марта в Херсон явились немцы, сопровождаемые гайдамаками гетмана Скоропадского. На длинных грузовиках со щелистыми капотами, напоминавшими оскаленные звериные морды, окруженные толпой возбужденных, откровенно ликующих обывателей, они проследовали в городскую думу и тотчас же послали парламентеров на «валы», требуя, чтобы фронтовики сложили оружие….

ЛЕШКА МИХАЛЕВ

В окнах дома Союза фронтовиков только в верхнем этаже уцелели стекла. В нижнем окна были забиты досками; сквозь щели сочился желтый, дымящийся в ночном тумане свет. У входа маячили часовые.

В низких комнатах Союза вдоль стен тянулись дощатые нары, над жестяными буржуйками змеились черные дымоходные трубы. Здесь пахло незатейливым солдатским варевом, горели развешанные по стенам керосиновые лампы, в коридорах, в комнатах, на лестницах толпились фронтовики в серых, обожженных у походных костров шинелях и мятых папахах, давно утративших свою первоначальную форму.

На втором этаже в одной из комнат располагался Совет Союза фронтовиков. В широком квадратном зале возле этой комнаты было особенно многолюдно. Ожидая распоряжений, фронтовики толклись у двери, дымили цигарками, переговаривались. В воздухе стоял сдержанный гул голосов.

Рябой солдат с короткой кавалерийской винтовкой на ремне говорил, жуя козью ножку:

– …Я, к примеру, три года в окопах отбыл и скажу тебе так: немец к концу войны не мечтал по России ходить. Думал только, как шкуру уберечь. А тут – на тебе: пришел и за горло берет. Справедливо это? А? Справедливо?

– Справедливости захотел? – насмешливо сказал другой фронтовик, бородатый, в нахлобученной до глаз папахе. – У немца одна справедливость: отломить кусок пожирней. Люди из деревень приходят, говорят, начисто немец хлеб сгреб. Скотину угоняет до последней телушки. Справедливость! Ищи ветра!..

Быстроглазый низкорослый фронтовичок, сидевший на корточках возле стены, заговорил привставая:

– Мужики-то чешутся! Раньше нос воротили: нам што! Земля нынче, слава богу, есть. То, мол, Киевской Раде треба, щоб нимцы бильшевиков прикончилы, а наша хата с краю, хай воны хоть головы друг дружке поотгрызают… А зараз, як старые паны до их земли объявились, другое говорят…

– Факт! – вздохнул бородатый. – Продали Украину буржуи, им революция вон где сидит. Народа боятся. Видал, немец заявление прислал, чтобы оружие сдавать? Не то – расстрел.

Вокруг зашумели:

– Добрый, видать!

– Как же, сейчас и понесем. Утречком он всю нашу оружию получит, будет доволен!

– Это точно!.. Жалиться не пойдет!..

А быстроглазый фронтовичок погладил ладонью темное винтовочное ложе:

– Ни-и, брат, мне ще вона самому згодится! Ва-ажные у ей будут дела!..

Стоя возле двери за спинами фронтовиков, к этим разговорам прислушивался паренек лет шестнадцати-семнадцати в старой гимназической шинели, из которой он уже изрядно вырос. По-юношески долговязый и угловатый, он привставал на носки и смотрел в лицо каждому говорившему серыми удивленными глазами. Над пухлым мальчишеским ртом его и на щеках возле ушей темнел пушок. Светлые волосы, курчавясь, выбивались из-под форменной фуражки и жестким чубом налезали на лоб. Видно было, что каждое слово фронтовиков, людей бывалых, полно для паренька особого значения…

Из комнаты Совета вышел один из его членов, Силин, человек рослый и очень широкий в плечах. На круглой стриженой голове волосы стояли ежиком. Под распахнутой шинелью на поясе висел наган.

Ему тотчас же придвинули табурет. Силин влез на него.

Когда установилась тишина, он заговорил ровным негромким басом, взмахивая зажатым в кулаке листом бумаги:

– Согласно общего постановления, а также Совета Союза фронтовиков, с утра будем выбивать немцев с нашего пролетарского Херсона!

Фронтовики возбужденно зашумели, придвинулись ближе. Силин поднял руку:

– Тихо! Митинги отменяются! Все! Поговорили! Договорились до немца!..

Послышались голоса:

– Правильно!

– Кончать надо говорильню!

– Пора делать дело!..

– Так, – продолжал Силин, – связь с рабочим классом у нас есть. Наше дело начать, они поддержат. Объявляется особое положение. Ежели какая-нибудь недисциплина, будем рассматривать как измену революции и пролетарскому классу, и по закону военного времени – налево без разговору! Понятно?

– Чего не понять!

– Правильно!

– Теперь слушать команду. Ротам Иваненко и Маренина идти к городской думе сейчас же и занять позицию. Так… Рота Линькова – к вокзалу. Остальные пойдут оцеплять город по берегу. Командирам указания есть… Общая картина будет такая. Начнут Маренин и Иваненко у думы. До них чтобы ни единого выстрела! А как они начнут, тогда всем действовать по сложившейся боевой обстановке. Ясно?.. Которым отрядам есть задание, выполнять! Остальным разойтись по своим местам и ждать приказов, какие поступят. Всё!..

Раздались слова команды;

– Становись!..

– Отряд Павлова, ко мне!..

Силин соскочил с табурета, поискал глазами, крикнул:

– Лешка!

Паренек в гимназической шинели подскочил к нему:

– Я тут!

– Вот тебе записка, отнесешь Виговскому на Забалку, в районный штаб, знаешь?

– Еще бы!

– Принесешь ответ. Пробирайся осторожно, на немцев не нарвись.

Лешка побежал к выходу.

Лешка Михалев, долговязый паренек в гимназической шинели, стал связным Силина совсем недавно, всего несколько часов назад.

Сначала, когда от своего закадычного друга Пантелея Дымова (в просторечии – Пантюшки), отец которого командовал рабочей дружиной на табачной фабрике Лермана, Лешка узнал о готовящемся восстании, он вместе с приятелем попытался пристроиться в дружину Пантюшкиного отца. Но ребят сразу постигла неудача. Пантюшкин отец даже разговаривать с ними не стал и велел убираться с глаз долой, пока греха не вышло. Пришлось уйти ни с чем.

Впрочем, Пантюшка надежды не терял.

– Ты как хочешь, Леш, а я останусь, – сказал он. – Сейчас пойду к бате и при всех скажу: что же ты сына до революции не допускаешь! Пусть попробует не взять, я его на весь город ославлю! Ты, Леш, не обижайся, я пойду, дело, сам понимаешь, какое…

Лешка понимал. Дело было не шуточное: революция! Это слово – «революция» – с детства ходило рядом с Лешкой…

Матери Лешка не знал: она умерла от родов. Самой значительной фигурой в его жизни был отец, работавший мастером на верфях Вадона. В Лешкином представлении он был образцом человека сильного, сурового и справедливого. В начале германской войны отца взяли на фронт, а когда грянула революция, стало известно, что он состоит в партии большевиков и находится в Петрограде, чем-то там командует…