Игорь Ефимов - Седьмая жена

• Название: Седьмая жена
• Автор: Игорь Ефимов
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

«Седьмая жена» – пожалуй, самый увлекательный роман Ефимова. Это удивительный сплав жанров – философского и приключенческого. Темп, и событийная насыщенность боевика соединены с точным и мудро-ироничным пониманием психологии отношений Мужчины с Женщинами. Американцы и русские, миллионеры и люмпены, интеллигенты и террористы, и в центре герой – муж семи жен, гений страхового бизнеса Антон Себеж, отправляющийся в смертельно опасное путешествие за своей дочерью.

---

– А где же наша Мелада? – спросил Антон. – Просыпалась уже и вставала?

Бабка Пелагея отставила ухват и глянула на него сочувственно.

– Мелада, Антоша, уже спозаранку вставши и неизвестно куда уехамши.

– Как уехамши? Куда? Без сказанных слов прощанья?

– А вроде она вам письмецо оставляла. Аккуратно на столике положено, возле вашей кровати. Али не заметили? Не знаю, что в том письме, не по-нашему написано.

Антон ринулся в свою комнату. Исписанная страница была прислонена к стакану с букетом засохшего овса. Как он мог ее не заметить?

«Доброе утро. Простите. Должна была уехать. Хочу найти вашу Голду. Чтобы вы поговорили с ней и убедились. Не мы заманили ее, а она убежала от вас. Иначе мне не будет покоя. Вам нет нужды ехать со мной. Вы были бы только помехой. Со своим подбитым глазом и эстонским акцентом. Поживите два дня в деревне. Может быть, три. Ищите травы. Деревенские к вам отнеслись хорошо. Они понимают вас без переводчика. А вы – их. Не будет никаких неприятностей. Но умоляю – не углубляйтесь в лес. Тем более – один. Боритесь с этой новой страстью. В пасмурный день заблудиться ничего не стоит. По нему можно пройти десятки километров и никого не встретить. Никакие спасательные ракеты, или корабли, или вертолеты вас там не найдут. Если вам не дорога собственная жизнь, подумайте о моей карьере. Потерю такого ценного специалиста мне не простят.

Письмо на всякий случай сожгите. Ваша М.»

Он вернулся на кухню расстроенный. Машинально сунул листок в гудящее пламя. Бабка Пелагея вздохнула и задумчиво сказала:

– Вот они, автомобили да мотоциклы… Вскочила и умчалась. Не знали мы раньше такой напасти, жили себе рядышком и жили… Куда же это ее унесло?

– Не знаю точно. Писала, что по делам. Будет разъезжать через всю область на несколько дней.

– Одно тебе скажу, Антоша: спрашивала она меня, как проехать в деревню Волохонка, к Тихомировой Ирине Борисовне.

– Это означает что?

– А то это означает, что молодые девки к Борисовне только за одним ездят: либо нужно им приворожить чье-то сердце, либо свое отворожить. Нет лучшей ворожеи во всей нашей округе.

Отблески пещерного огня осветили лицо старухи. Она подняла руку и указала пальцем на икону.

– Господа просить разучились, а к колдунам все еще бегают. Не знаешь ты, Антоша, кто ей сердце на этот раз растревожил?

– Нет, не знаю. Даже не думаю так. Она всегда держит свои чувства под строгой командой. Почему? Почему нельзя быть шире открытым?

– Это кому как. Есть люди, у которых чувства слабые и добрые, как детки. Таких отчего не выпустить поиграть на приволье. Они ни себя не поранят, ни другим не повредят. А есть такие – что ни чувство, то буйный хулиган. Таких выпустишь без конвоя – они наделают делов. Все кругом спалят, разобьют, изничтожат. Вот, например, едет к нам на своем тракторе Витя Полусветов. Слыхал о нем?

– Да.

– Ты держись от него поначалу в сторонке. А то злые люди ему уже наболтали с три короба про вас с Меладой. Как бы он ягодку мою, цвятинку, не задел со зла своей гусеницей. Или тебя.

– Говорят, он был ее старинное пламя.

– Не верь. Сам-то он по ней сох – это правда. Как она приехала первый год на лето, студенткой на каникулы, так он голову и потерял. Но у нас это для парня считается большой позор. Задразнят, пословицами закидают. «Влюбился – как сажа в рожу влепился». «Влюбился – как мышь в короб ввалился». Цветы поднести, как в городе, или какие ни на есть колечки-браслетики – ни-ни. Влюбляться – девкина морока. «Для милого дружка и сережку из ушка», «Милый не злодей, а иссушил до костей» – и пословицы-то все про одних девок.

– У нас это называется мужественный шовинизм.

– Вот он и начал ухаживать за ней не по-городскому, а по-нашему. То насмешку на танцах кинет, заржет с приятелями. То подкараулит на тропинке, напугает в темноте. То на тракторе начнет ночью взад-вперед гонять. Она осерчала однажды, да и выскочила с двустволкой на крыльцо. И как стрельнет!

– Попала?!

– С правого ствола смела ему все грибы с капота. А как навела левый на кабину, он тут же задний ход. Спужался, отстал от нее. Но не забыл до сих пор, остался с уязвленным сердцем. Когда она приезжает, никому к ней подойти не даст.

– Я не буду прятать себя от него, как страус.

– И не надо. Мы ему слово за слово объясним, что нет промеж вас никого, что она – при служебном исполнении, а спишь ты на кровати в горнице, а она – на сеновале. А то, что ты ей руку на плечо по пьянке кладешь, это есть твоя заморская невоспитанность, а ей приходится терпеть от гостя. Один скажет, другой подтвердит – глядишь, и отведем беду…

Она вдруг обернулась к окну.

– Глянь-ка, вон Феоктист за тобой идет. Куда он, говоришь, обещал тебя свозить?

– На свое дальнее сенокошение. Говорит, у него много еще там трав нерезаных.

– Это хорошее дело, хорошее. Феоктист мужик надежный, правильный – родное сердце. Но ты, Антоша, все же не всему верь, что он говорить будет. Он от нового человека как хмельной делается. Сыпет все свои байки подряд и остановиться не может. Ты, коли устанешь, скажи, что все – не варит голова дальше по-русски. Он тогда утихнет. А то заговорит так, что забудешь, откуда ты приехал и каким путем домой возвращаться.

Стебли камыша скользят по борту лодки, клонятся к береговому песку. У каждого вместо цветка – пломбир на палочке, в замшевом шоколаде. Раскачиваются подводные леса, облетают воздушными пузырьками, прячут стаи красноглазых рыб, обвиваются вокруг валунов и коряг. По заросшему сентябрьскому склону – синие ягодки можжевельника, розовые – брусники, желтые – боярышника, и как редкий подарок, как лаково-ювелирная игрушка – черно-красная подвеска бересклета.

Седобородый мудрец Феоктист мерно вонзает шест в воду, переносит тяжесть тела, зависает, дает челноку ускользнуть под собою вперед и, в последний момент подтолкнув шестом корму, нацеливает нос точнехонько навстречу струе.

– Ты, Антоша, на этот лужок не заглядывайся, – говорит Феоктист. – Там травы еще полно, это точно, да не про нас та трава. Видишь, посреди березка торчит побуревшая, маковка узлом завязана? Это бригадирская мета – значит, луг совхозный, собственность всего народа, трогать нельзя. А мы поплывем на восьмую излучину, туда бригадир пока не добрался.

– Разве не поздно косить всенародный бригадирский лужок? Трава коричневая, я вижу, почти как березка.

– Поздно, Антоша, родное сердце, правильно видишь. Упустили время. Он и весной, ту березку втыкая, знал, что скосить не успеет, что косилка сюда через лес не проедет. А все же воткнул, чтобы нам не досталось.

– Но почему, почему?

– Потому что ему так назначено – Порядок охранять, нам жизнь портить.

– А вам назначено работать всю жизнь по тридевять часов и сено возить за тридесять излучин?

– Точно так, точно так…

– Я встречал ребенка в доме Шуткоплоховых. Девочку. Я говорил с ней про свежие фрукты. Я спросил, сколько раз она ела яблоко этим летом. Она сказала: однажды. Одно яблоко ей дала жена Колхидонова. Это все. А в колхозном саду яблоки капают на землю и гниют в ликованье червей. Почему?

– Потому что в колхозе не хватает рабочих рук убирать их.

– Почему не разрешать девочке пойти и набирать яблок для себя в свой ситцевый подол сколько может унести?

– Потому что это будет нарушение порядка всенародной собственности. Дело подсудное.

– А можете вы позвать меня на подхват всенародной собственности, как мы в Америке позываем мексиканцев?

– Это будет самый страшный непорядок – возврат сплотации, как при твоем деде, Ярославе Гаральдовиче.

– Но колхоз ведь заплатит мне?

– У них нечем платить.

– Тогда я готов работать без платы, за одну еду, как глупый доброволец мирного корпуса.

– Нельзя. Это будет нарушение порядка прибавочной стоимости и отрицание отрицания.

– Феоктист, от ваших порядков у меня кружится голова. Я сейчас же падаю за борт.

– Только не здесь. Тут у нас как раз глубина, недоброе место.

Словно в подтверждение его слов, поверхность воды разрывается с громким плеском, и появляется застекленная голова чудовища с торчащим рогом. Голова приближается в солнечных отблесках, приподнимается над бортом, чудовище разжимает зубы и выплевывает в лодку бьющуюся рыбину.

Из-под сдвинутой на лоб стеклянной маски появляется смеющееся лицо Толика Сухумина. Он машет рукой, возвращает в рот резиновый набалдашник дыхательной трубки, сдвигает маску обратно на глаза, отталкивается от лодки ногами в ластах и снова исчезает в речных подводных чащобах.

– Ах ты, батюшки-светы, какого язя ухватил! – восхищается Феоктист. – Талант у мальчонки, чистый талант! До армии он все больше руками или вилкой ловил. Рыба глупая, станет в траве или в коряге, думает – ее не видно. Он подкрадется сзади тихо, хвать! – и обед готов. А как в армии отдавило ему пальцы танковой башней, так он – поди ж ты! – зубами научился хватать. Что твоя щука! Эх, повезло Пелагее! Мне бы такого внучонка.