Джордж Бьюкенен - Мемуары дипломата

• Название: Мемуары дипломата
• Автор: Джордж Бьюкенен
• Жанр: Биографии и Мемуары

Аннотация издательства: В книге воссоздается картина предвоенной и военной царской России, Февральской и Октябрьской революций. Наиболее подробно автор освещает русско-австрийскую дипломатическую борьбу на Балканах, складывание двух враждебных лагерей в Европе накануне первой мировой войны, а также англо-русские отношения в связи с мировой войной. Хотя значительное место в книге занимает описание дипломатических приемов, балов, встреч при царском дворе, читатель прочтет ее с интересом: она, несомненно, расширит представления о происходившем в 1910-1918 гг. в Европе и в России.

---

Затем я обратил внимание его величества на попытки германцев не только посеять раздор между союзниками, но и внести отчуждение между ним и его народом. "Их агенты, - сказал я, - работают повсюду. Они Дергают за веревки и пользуются, как бессознательным орудием, теми, кто обычно дает советы вашему величеству о выборе ваших министров. Они косвенно оказывают влияние на императрицу через окружающих ее лиц, и в результате, вместо того, чтобы пользоваться подобающей ей любовью, ее величество окружена недоверием и обвиняется в том, что работает в интересах Германии". Император еще раз выпрямился и сказал: "Я сам выбираю своих министров и никому не разрешаю влиять на мой выбор". - "Как же в таком случае, - осмелился я спросить, ваше величество выбираете их? - "Наводя справки, - ответил его величество, о способности тех, кого я считаю наиболее подходящим для руководства делами различных министерств". - "Справки вашего величества, - снова начал я, боюсь, не всегда увенчиваются успехом. Так, например, в числе министров находится г. Протопопов, который - прошу простить ваше величество за мои слова - привел Россию на край гибели. Пока он будет занимать пост министра внутренних дел, до тех пор не может быть того сотрудничества между правительством и Думой, которое является существенным условием победы".

"Я избрал г. Протопопова, - прервал меня император, - из рядов Думы с целью быть с ней в согласии, и вот какова мне награда!" - "Но государь, сказал я, - Дума едва ли может питать доверие к человеку, который изменил своей партии ради официального поста, который имел беседу с германским агентом в Стокгольме и который подозревается в том, что работает в пользу примирения с Германией". - "Г. Протопопов, - заявил его величество, - не германофил, и циркулирующие слухи относительно его стокгольмской беседы грубо преувеличены". - "Я не знаком, - возразил я, - с тем, что происходило во время этой беседы. Но даже допуская, что выдвинутые против него обвинения на этот счет преувеличены, надо сказать, что он высказал заведомую неправду, заявив в печати, что он виделся с упомянутым германцем по специальному требованию русского посланника в Стокгольме". Император не пытался отрицать этого.

"Видит ли его величество, - спросил я затем, - опасности положения, и знает ли он, что на революционном языке заговорили не только в Петрограде, но и по всей России?" Император сказал, что ему отлично известно, что люди позволяют себе говорить таким образом, но что я впадаю в ошибку, придавая этому слишком серьезное значение. Я ответил на это, что за неделю до убийства Распутина я слышал о предстоящем покушении на его жизнь. Я счел эти слухи пустой сплетней, но тем не менее они оказались верными. Поэтому я и сейчас не могу оставаться глухим к доходящим до меня слухам об убийствах, замышляемых, как говорят, некоторыми экзальтированными личностями. А раз такие убийства начнутся, то нельзя уже сказать, где они кончатся. Несомненно, будут предприняты репрессивные меры, и Дума будет распущена. Если это случится, то я должен буду оставить всякие надежды на Россию.

"Ваше величество, - сказал я в заключение, - должны вспомнить, что народ и армия - одно целое, и что в случае революции можно рассчитывать лишь на небольшую часть армии для защиты династии. Я отлично знаю, что посол не имеет права говорить тем языком, которым я заговорил с вашим величеством, и я должен был собрать всю свою смелость, чтобы заговорить с вами так. Я могу сослаться в свое оправдание лишь на то обстоятельство, что меня побуждают сделать это исключительно мои чувства преданности к вашему величеству и к императрице. Если бы я увидел друга, идущего темной ночью в лесу по дороге, которая, как я знаю, кончается пропастью, то не было ли бы, государь, моим долгом предостеречь его от угрожающей ему опасности? И не такой же ли мой долг - предостеречь ваше величество от пропасти, которая находится перед вами? Вы находитесь, государь, на перекрестке двух путей, и вы должны теперь выбрать, по какому пути вы пойдете. Один приведет вас к победе и славному миру, другой - к революции и разрушению. Позвольте мне умолять ваше величество избрать первый путь. Сделайте это, государь, и вы обеспечите своей стране осуществление ее вековых стремлений, а себе самому - положение наиболее могущественного монарха в Европе. Но, кроме всего прочего, ваше величество, обеспечите безопасность тем, кто вам столь дорог, и освободитесь от всякого беспокойства за них".

Император был, видимо, тронут теплотой, вложенной мною в этот призыв, и, пожимая мне руку на прощанье, он сказал: "Благодарю вас, сэр Джордж".

Г. Барк, министр финансов, имевший аудиенцию непосредственно вслед за мною, спросил меня на следующий день, что я сказал императору, так как он никогда не видел его столь нервным и взволнованным. Его превосходительство вручил его величеству письмо с просьбой об отставке, но император возвратил его ему, сказав: "Теперь не время для министров покидать свои посты". Однако, каково бы ни было минутное впечатление, которое я мог произвести, оно не было достаточно сильно, чтобы парализовать противоположное влияние императрицы, неудовольствие которой я уже возбудил языком, которым я говорил на предыдущих аудиенциях. Это неудовольствие было столь сильно, что, согласно ходившим слухам, уже серьезно рассматривался вопрос о требовании моего отозвания. Что императрица не прощала тем, кто пытался отговорить императора от следования ее политике, было очевидно из случая с моим другом великим князем Николаем Михайловичем. Мы часто обменивались взглядами о внутреннем положении в надежде, что своим совместным влиянием мы сможем побудить императора изменить свою позицию. Его императорское высочество в начале января предостерегал императора как в письме, так и устно об опасностях его настоящего курса. Два дня спустя после своей аудиенции я получил от него следующее письмо на французском языке.

I (14). I. 1917.

Для вас одного.

Дорогой посол! Я получил повеление от его величества императора удалиться на два месяца в свое Грушевское имение (близ Херсона).

До свидания и всего хорошего.

Да здравствует Англия и да здравствует Россия!

Сердечно Вам преданный Николай М.

Его брат, великий князь Сергей Михайлович, которого я встретил вскоре затем за обедом, заметил, что если бы я был русским подданным, то был бы сослан в Сибирь. Не придавая этим словам серьезного значения, я все же с облегчением нашел, что на русском новогоднем приеме, происходившем несколько дней спустя после моей аудиенции, император проявил ко мне такое же дружеское расположение, как и всегда. В коротком разговоре, который я имел с ним, ни один из нас не вспомнил о моей недавней аудиенции. Я больше ничего не сказал о внутреннем положении, но, так как я слышал, что его величество подозревает молодого англичанина, школьного товарища князя Феликса Юсупова, в соучастии в убийстве Распутина, я воспользовался случаем заверить его, что подозрение это совершенно неосновательно. Его величество поблагодарил меня и сказал, что он очень рад слышать это.

Спустя около недели после того один мой русский друг, который был впоследствии членом Временного Правительства, известил меня через полковника Торнгилла, помощника нашего военного атташе, что перед Пасхой должна произойти революция, но что мне нечего беспокоиться, так как она продлится не больше двух недель. Я имею основания думать, что это сообщение имело фактические основания, и что тогда готовился военный переворот не с целью низложить императора, а с целью вынудить его даровать конституцию. Однако его деятелей, к несчастью, опередило народное восстание, вылившееся в мартовскую революцию. Я говорю: "к несчастью" потому, что как для России, так и для династии было бы лучше, если бы долго ожидавшаяся революция пришла не снизу, а сверху.

Опубликование императорского рескрипта 20 января, предписывавшего председателю совета министров посвятить особое внимание продовольственному вопросу и транспорту и работать в согласии в Думой и земствами, возбудило надежды, которым не суждено было осуществиться. Протопопов, на плечи которого упала мантия Распутина, был теперь более могущественен, чем когда-либо. Будучи не совсем нормален, он, как говорят, на своих аудиенциях у императрицы передавал ей предостережения и сообщения, полученные им в воображаемом разговоре с духом Распутина. Он совершенно овладел доверием ее величества и, убедив ее, что, благодаря предпринятым им мерам к реорганизации полиции, он может справиться со всяким положением, какое бы ни возникло, он получил полную возможность продолжать свою безумную политику.

29 января прибыли союзные делегаты, и вечером под председательством министра иностранных дел Покровского состоялось предварительное собрание конференции. Великобритания была представлена лордом Мильнером, лордом Ривелстуком, генералом сэром Генри Вильсоном и мною; Франция - г. Думергом, генералом Кастельно и Палеологом; Италия - синьором Шалойя, генералом Руджери и Карлотти, итальянским послом. 31 января делегаты были приняты императором, а 3 февраля все мы были приглашены на торжественный обед в царскосельском дворце. В качестве старшины дипломатического корпуса я имел честь сидеть по правую руку от императора, и его величество разговаривал со мною в течение большей части обеда. Единственные вопросы, на которые я обратил его внимание, были продовольственный кризис и численность русской армии. По первому вопросу я сказал ему, что, согласно моим сведениям, запасы продовольствия в некоторых губерниях настолько скудны, что, как ожидают, снабжение прекратится через две недели. Причиной такого сокращения запасов является, по-видимому, отсутствие координации в работе министерств земледелия и путей сообщения, а также отсутствие организованной системы распределения. Эта последняя функция, указывал я, могла бы быть с успехом вверена земствам. Император согласился с тем, что министр земледелия должен воспользоваться услугами земств, и прибавил, что если рабочие не будут получать хлеба, то, несомненно, начнутся забастовки.