Максим Кисловский - Адвокат шайтана. сборник новелл

• Название: Адвокат шайтана. сборник новелл
• Автор: Максим Кисловский
• Издательство: Линор
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-900889-11-5

События, описанные в этой книге, произошли в разное время, в разных местах, с непохожими друг на друга людьми. Но особая «тема» объединяет эти разные жизнеописания в один «роман» о странствиях больной души, которая начала свой путь с симуляции психического расстройства и прошла его до самой тяжелой формы психоза — некрофилии.

Этот путь полон детективных загадок и мистических тайн, а некоторые персонажи открывают читателю забытые истины.

Все сюжеты основаны на реальных случаях из судебно-психиатрической практики.

---

Возле привинченного к полу железного столика в белой сутане и шапочке Римского Папы сидел Михаил Касьянов. Напротив него на "шконке" сидела коротко стриженная девушка, на плечи которой была накинута серая тюремная фуфайка. Склонившись друг к другу, они неслышно о чём-то перешёптывались. Наблюдая за этой трогательной сценой, Вера Павловна вспомнила фрагменты известного на весь мир телерепортажа, посвящённого визиту Иоанна Павла II в тюрьму "Ребиббиа" к раскаявшемуся турецкому террористу Мехмету Али Агдже, отбывавшему там наказание за покушение на главного католика 13 мая 1981 года. Но в этой камере, как догадалась Вера Павловна, на месте настоящего террориста сидела Наталья Чернова — "яичная бомбистка" из НБП.

Недолго постояв на входе, Вера Павловна зашла внутрь камеры. Ни Касьянов, ни девушка не заметили этого.

— Здравствуйте, — кто-то негромко поприветствовал Веру Павловну из-за спины и тут же спросил её: — Вы к кому?

Оглянувшись, Вера Павловна увидела Эдуарда Лимонова, стоявшего в левом углу камеры возле проржавевшей этажерки. Живой русский классик, одетый в чёрный смокинг и белую сорочку с бабочкой, смотрел на Веру Павловну своим уникальным взглядом — сквозь линзы очков её оценивали увеличенные глаза маньяка-интеллектуала. На этажерке стояла маленькая электроплитка, на которой потрескивала жарящаяся на чугунной сковородке яичница.

— Это ко мне, — встав с места, сказал Касьянов и, мило улыбнувшись Вере Павловне, подошёл к ней. — Здравствуй, моя дорогая.

Вера Павловна, давно мечтавшая об этой встрече, хотела броситься с жаркими поцелуями на шею Касьянова, но посторонние люди и столь непривычное для Касьянова папское облачение остановили её чувственный порыв. Оставаясь на месте, она смотрела на своего возлюбленного, не зная, как поступить.

— Извини, Верочка, мне нужно переодеться, — развёл руками Касьянов. — Я сейчас. Вот только расстанусь со святостью.

Зайдя за грязную занавеску, за которой прятался туалет тюремной камеры, Касьянов начал переодеваться. Чтобы не смущать себя и его, Вера Павловна вышла обратно в коридор, или на "продол", как его называют зеки. В конце коридора, противоположно тому, откуда пришла сюда она, раздался лязг цепей, скрип и мужская ругань. С минуту она вглядывалась в даль "продола", пытаясь разглядеть очертания фигур людей и какого-то большого предмета, катившегося ей навстречу. Им оказалась железная клетка с человеческий рост, которую катили два конвоира. Когда клетка подъехала ближе к Вере Павловне и остановилась, она увидела внутри неё молодого парня с голым торсом и распростёртыми руками, которые были прикованы кандалами к прутьям клетки по разным её сторонам. Он был почти распят. Его конвоиры выглядели очень необычно — в судейских мантиях, а их лица скрывали чёрные спортивные шапочки с прорезями для глаз. Вооружены они были тоже не менее странно — у одного была коса, а у другого вилы. Они молча посмотрели на Веру Павловну и ушли, показав на своих спинах большие чёрно-жёлтые нашивки "ОМОН". Вера Павловна, заметив на себе взгляд заключённого, отвела глаза в сторону и хотела уйти, но он остановил её своим вопросом:

— Что, стыдно в глаза мне смотреть?

— Я вас не знаю, — ответила она. — Мне нечего вас стыдиться.

— Я тот, кого вы распяли.

— ?

— Неужели ты забыла двадцать второе августа девяносто первого года? — немного прищурив глаза, сказал парень. — Когда ты и ещё сотни тысяч ртов орали мне в лицо с экрана телевизора: "Россия, Ельцин, Свобода!". Вспомни массовую свистопляску на площади у Дома Советов, устроенную в честь победы над старыми пердунами из ГКЧП. Я тогда был за тысячи километров от Москвы. Но ваша оргия шумела под окном моего дома у подножия Алтайских гор. Я был в эпицентре катастрофы. Ты не помнишь мои слёзы ненависти? Вспомни, как я умолял: "Где моя доблестная Армия? Где мой грозный КГБ? Замесите эту толпу в кровавую кашу. Начните гражданскую войну! Спасите Империю!..".

Вера Павловна была в недоумении. Откуда этот парень мог знать, что она действительно была в тот день у здания Верховного Совета РСФСР? Усталые и счастливые, после трёх ночей бдения "на второй линии обороны Белого Дома", она и Андрей, как и тысячи других, радовались победе над "путчистами".

Склонив голову, парень устало и хрипло продолжал говорить, но уже не с Верой Павловной, а скорее сам с собой:

— Даже разгромленный при Ватерлоо и поверженный навсегда Наполеон был счастливее меня в ту минуту, когда в последнем отчаянном броске на врага погибала его "Старая Гвардия", выдохнув на прощание: "La garde meurt mais ne se rend pas!"[12]. Откуда же мне, провинциальному юноше, тогда было знать, что моя Родина уже предана коммунистами-перестройщиками, что советское офицерьё поголовно изменит священной присяге и охотно переоденется в позорную, полунатовскую форму, что чекисты тихой гурьбой перейдут на службу к ворам и мошенникам и устроятся при них сторожами. Я не мог — просто не мог! — допустить мысли, что страна станет жертвой мелких и мелочных зверьков-паразитов, что они смогут разорвать такого льва, как СССР. Оказалось, что сделать это было слишком просто. Достаточно было объявить о том, что в эгоизме, алчности, стяжательстве нет ничего постыдного, что это нормально. И зверьки-паразиты, до этого прятавшиеся среди людей, тут же откажутся от человеческой сущности, начнут сбиваться в стаи, чтобы хозяйничать повсеместно, поедая богатства страны, уничтожая понятия о добре и справедливости, порабощая народы, кромсая души границами уродливых государств…

Парень поднял голову и посмотрел на Веру Павловну. После короткой паузы он презрительно сплюнул на пол своей клетки и ухмыльнулся. С минуту они оба молчали.

В памяти пристыженной Веры Павловны замелькали эпизоды того массового зрелища: огромное полотнище трёхцветного российского флага было перекинуто вдоль парапета Дома Советов, как половик на перилах балкона; какой-то придурок с автоматом на коленях сидел на перилах этого балкона, свесив ноги и прижав своей задницей российский триколор, чтобы его не сдуло ветром истории. После нескольких громогласных выступлений ораторов победное торжество превратилось в клоунаду, в которой участвовали и новоявленные, наскоро выдуманные, государственные чины, и эстрадные скоморохи, и чумазый танкистик — "воин за свободную Россию". Потом к трибуне прорвался похожий на беса с отпиленными рогами священник-демократ и расстрига Глеб Якунин и понёс такую ахинею, что Геннадий Бурбулис — придворный философ и госсекретарь России — был вынужден призвать его вполголоса:

— Ты про Бога давай, про Бога…

За спиной Веры Павловны громко хлопнула дверь. Она оглянулась и увидела, что Касьянов с Лимоновым вышли из камеры. Переодетый в строгий синий костюм, Касьянов подошёл к ней и, обворожительно улыбнувшись, предложил ей взять его под руку. Взволнованная Вера Павловна продолжала стоять неподвижно, глядя то на Касьянова, то на Лимонова.

— Слава России! — вскинув вперёд и вверх сжатую в кулак руку, парень из клетки поприветствовал Лимонова.

— Ну как вам тут? — приглушённым голосом спросил его Лимонов.

— Тяжело, конечно, комрад Лимонов, — ответил парень. — Но лучше здесь, чем с фольклорными старушками, поющими на сборищах в честь седьмого ноября революционные песни. О русских националистах, зачатых в пробирках еврейских политических химиков, я вообще молчу. Так что будем считать это моим вкладом в подготовку нашей революции.

Михаил Михайлович, заметив некоторое замешательство Веры Павловны, сам взял её за руку и повёл по коридору. Удаляясь от клетки, она продолжала слышать разговор национал-большевистского вождя со своим последователем.

— Ничего-ничего, Максим, — подбодрил Лимонов парня в клетке. — Все великие люди сидели в тюрьме: Ленин, Гитлер, Сталин… Я тоже сидел.

— Когда начнём? — спросил своего вождя Максим.

— Посидите ещё чуть-чуть, — ответил вождь и, попрощавшись с заключённым, быстрым шагом начал догонять Касьянова с Верой Павловной.

— Ну как, Михал Михалыч? — спросил Лимонов, поравнявшись с Касьяновым. — Берёте нас в большую политику?

— Да-да, конечно, — на ходу ответил Касьянов. — Берём. Но вот только позвольте задать вам, Эдуард, интимный вопрос: зачем вам эта троцкистская бородка и усы? Без них вы были мужественнее.

— Что вы! — подкручивая усы, засмеялся Лимонов. — Ведь я так похож на Дона Кихота!

Михаил Михайлович и Вера Павловна дошли до конца коридора и повернули направо, оказавшись перед большими дубовыми дверями. Лимонов отстал за углом. Касьянов открыл двери и галантно пропустил Веру Павловну вперёд. К её удивлению, это были двери в просторный кабинет с письменным столом на точёных ножках и кожаной мебелью. Жестом указав ей сесть на диван, Касьянов сел в кресле напротив.