Дина Каминская - Записки адвоката

• Название: Записки адвоката
• Автор: Дина Каминская
• Издательство: Новое издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-98379-119-0

В качестве адвоката Дина Каминская участвовала почти во всех самых громких политических процессах 1960-1970-х годов: она защищала Владимира Буковского, Юрия Галанскова, Анатолия Марченко и многих других участников диссидентского движения. Описываемые в мемуарах Каминской примеры судебной практики – фальсификация доказательств, самооговор подсудимых, лжесвидетельство, давление государственного аппарата – хорошо знакомы и современному читателю; реализованные в ее поступках и словах представления о правосудии, человеческом достоинстве и гражданской ответственности сегодня столь же исчезающе редки, как и в позднесоветские годы.

---

Очень удачно использовал он ту часть речи прокурора Миронова, где тот говорил о стихийных демонстрациях.

– Прокурор приводил пример, когда люди, радуясь очередному запуску космонавтов и желая поделиться с другими своей радостью, выходят на улицу с самодельным лозунгом «Ура! Наши в космосе!». Ну а мы хотели поделиться своим горем: арестовали наших приятелей, и мы хотели поделиться своим беспокойством за их судьбу.

Делонэ считал свое участие в демонстрации ошибкой, но не потому, что признавал ее незаконной, а потому, что не считал демонстрацию наилучшим способом выражения своей точки зрения.

– Я вышел на площадь, не думая, что совершаю что-то противозаконное, да и сейчас полагаю, что мы ничего не нарушили, – так начал свое последнее слово Евгений Кушев.

– Главным для меня, – говорил он, – была дружба. И я вышел на площадь именно потому.

Кушев говорил и о том, что религия – это личное дело каждого человека. Что он не может понять, почему здесь, в судебном процессе, столько страстных и несправедливых слов было сказано о его пути к христианству.

Все, кто был в зале, – публика, участники процесса, судьи – слушали Вадима и Евгения внимательно, но все понимали, что главное – впереди, что «главным» будет последнее слово Буковского. Таким оно и оказалось. «Главным» по взрывной силе, по бесстрашности формулировок, по откровенному нежеланию считаться с ограничительными рамками дозволенного в суде. При всей своей нетрадиционности и неожиданности для советского суда это последнее слово было абсолютно традиционным для политических процессов дореволюционной России, когда обычно судебная трибуна использовалась для пропаганды политических убеждений. Предъявленное обвинение для Буковского было только предлогом, и мне временами казалось, что он о нем просто забывает. Забывает и о себе, и о том, что ждет его дальше, о тех последствиях, к которым может привести его последнее слово.

– Для чего внесена в советскую конституцию гарантия уличных шествий и демонстраций? Для чего внесена такая статья? Для октябрьских и первомайских демонстраций? Но для демонстраций, которые организует государство, не нужно было вносить такую статью – ведь и так ясно, что этих демонстраций и так никто не разгонит. Нам не нужна свобода «за», если нет свободы «против». Мы знаем, что демонстрация протеста – это мощное оружие в руках трудящихся, это их неотъемлемое право во всех демократических государствах. Где отрицается это право? Передо мной лежит газета «Правда» от 19 августа 1967 года. В Мадриде происходил суд над участниками первомайской демонстрации. Их судили по новому закону, который недавно был принят в Испании и предусматривает тюремное заключение для участников демонстрации от полутора до трех лет. Я констатирую трогательное единодушие между фашистским испанским и советским правительствами.

Свобода слова и печати есть в первую очередь свобода критики; хвалить правительство и так никто не запрещает. Если внесены в конституцию статьи о свободе слова и печати, то имейте терпение выслушивать критику. Как называются страны, в которых запрещено критиковать правительство и протестовать против его действий? Может быть, капиталистическими? Нет, мы знаем, что в буржуазных странах существуют коммунистические партии, которые ставят своей целью подрыв капиталистического строя.

Закончил Буковский так:

– Существуют понятия честности и гражданского мужества. Вы – судьи, в вас предполагаются эти качества. Если у вас действительно есть честность и гражданское мужество, вы вынесете единственно возможный в этом случае – оправдательный – приговор.

Я абсолютно не раскаиваюсь в том, что организовал эту демонстрацию. Я считаю, что она сделала свое дело, и, когда окажусь на свободе, я опять буду организовывать демонстрации…

…Я привела эти длинные цитаты не столько для того, чтобы подтвердить ими митинговый характер последнего слова Буковского, сколько для того, чтобы сказать моему читателю: в этот день, 1 сентября 1967 года, в Московском городском суде впервые со времени наступления сталинского террора в открытом судебном заседании звучали слова такой беспощадной критики в адрес советского строя. Впервые говорил человек, которого не мог остановить судья, которого не испугало заявление прокурора о том, что «…здесь совершается новое уголовное преступление».

Поздно вечером 1 сентября 1967 года был оглашен приговор: Делонэ и Кушев вышли на свободу. Они были признаны виновными и осуждены к условной мере наказания. Владимира, как организатора демонстрации и как человека, отказавшегося раскаяться, приговорили к трем годам лишения свободы – максимальному наказанию по статье 190-3 Уголовного кодекса РСФСР.

Этот приговор, вынесенный именем Российской Федерации, был продиктован суду высокими партийными инстанциями и, вплоть до меры наказания каждому из подсудимых, согласован с КГБ. Но подписала этот приговор, понимая всю его правовую несостоятельность, судья Шаповалова.

И если признать, что существует личная ответственность человека, что конформизм в условиях государственного подавления личности не является достаточным оправданием, – то ответственность за этот неправосудный приговор, за годы лишения свободы, на которые был обречен Владимир Буковский, несет именно она.

И опять свидание в Лефортовской тюрьме, обсуждение вопросов, которые неизбежно возникают после суда в преддверии кассации.

В Верховном суде Республики я выступала уже одна (мои коллеги были довольны приговором и не обжаловали его).

В моих объяснениях были высказаны те же мысли, что и в защитительной речи, только манера их изложения была иная, менее эмоциональная, почти как голая архитектурная конструкция. Помню, как закончила эти объяснения:

– Считаю, что Буковский осужден неправильно – он не совершил уголовного преступления, не нарушал советского закона. Ваше определение должно разрешить не только его судьбу. Оно явится и ответом на вопрос – существует ли в Советском Союзе та свобода демонстраций, которая декларирована нашей конституцией.

Никто из состава этого «высокого» суда не сделал мне замечание, прокурор не воспользовался правом реплики. Но ответ на поставленный мною вопрос был дан отрицательный – приговор Московского городского суда был оставлен в силе.

С того времени и до моего отъезда из Советского Союза мы с Владимиром виделись только однажды. Это было после его возвращения из лагеря и незадолго до нового ареста и нового суда.

Я уже была лишена допуска к политическим делам. Владимир пришел спросить меня, соглашусь ли я опять его защищать, если он добьется разрешения. Не откажусь ли я от этого согласия, даже если от меня этого потребуют.

Вспоминая этот разговор в своей книге, Владимир пишет, что, заручившись моим согласием, он был уверен, что я не откажусь от него «даже на смертном одре».

Мне трудно судить, как бы я себя повела «на смертном одре», но твердо могу сказать, что в более для меня привычной ситуации отказаться от его защиты меня бы никто не уговорил. И все-таки я его не защищала. Не помогли ни его феноменальное упорство, ни длительная голодовка, которую он держал.

Нина Ивановна Буковская, мать Владимира, обратилась к председателю Московской коллегии адвокатов с просьбой разрешить мне защищать Владимира. На этом заявлении Апраксин написал:

Ваша просьба не может быть удовлетворена. Адвокат Каминская не имеет допуска к подобным делам в соответствии со списком, утвержденным КГБ.

В результате в этот раз Буковского защищал адвокат Швейский, имеющий допуск «в соответствии со списком, утвержденным КГБ».

Больше с Владимиром в Советском Союзе нам повидаться не удалось. У него опять ни дня на свободе, опять годы лагеря и тюрьмы. Но я не забывала его. После каждого свидания с Владимиром его мать передавала мне от него приветы и даже поздравления с праздником. Значит, и он не забыл своего первого адвоката. Я безотказно оказывала Нине Ивановне Буковской всю ту юридическую помощь, которая была в моих силах. Знала от нее и о том, что с Советским Союзом ведутся долгие переговоры об обмене Владимира.

В 1976 году мы вместе с нашими друзьями уезжали на дачу в Перхушково в тридцати километрах от Москвы.

Это было днями полного отрыва от обычной московской жизни – ни газет, ни радио. Только прекрасный зимний лес, долгие лыжные прогулки, долгие вечерние разговоры за обедом, переходящим в ужин. В тот день наши друзья привезли с собой транзисторный приемник. Мы сидели все вместе за круглым столом в нашей маленькой столовой и слушали «Голос Америки». Пробиваясь сквозь какой-то треск и музыку, прозвучал голос диктора: «Самолет, на борту которого находится Владимир Буковский, прибыл в…»

И дальше сплошной треск разрядов. Уже потом, перебивая друг друга, повторяя каждое услышанное слово, поняли, что этот давно ожидаемый обмен состоялся, что Владимир свободен.