Николай Раевский - Дневник галлиполийца

• Название: Дневник галлиполийца
• Автор: Николай Раевский
• Издательство: Простор
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002

Из предисловия: «Я делал свои записи нередко под огнем, и в них была свежесть только что пережитых событий», — вспоминал уже в эмиграции Николай Алексеевич. […] Галлиполи стало своеобразной передышкой и для Николая Раевского, и для белого движения вообще. Появилась возможность осмыслить и попытаться понять пережитое. […] В записках Н.Раевского много точно подмеченных психологических наблюдений, и это придает им весомую убедительность.

---

Ввиду слухов о французской агитации в пользу отъезда, я переоделся солдатом и прошел в таком виде во французскую комендатуру. Офицеров там в этот момент не было. Может быть, это даже было к лучшему. Я разговорился с писарями и узнал, что у них, в комендатуре, нет никакой бумаги с изложением условий, на которых Бразильское правительство якобы согласно принять русских эмигрантов (пр. 15). Таким образом, знаменитые земли и быки, о которых столько говорилось в солдатских бараках, видимо, чистый миф{38}. Между прочим, это переодевание обернулось для меня крупной неприятностью: командир сказал мне, что он признает, в принципе, необходимость контрразведки и считает, что в моем поступке нет ничего несовместимого с честью офицера. Все же он ставит условие, чтобы я ушел из батареи, если хочу работать таким образом.

Я ответил прежде всего, что в контрразведке не состоял и не состою.

Весьма возможно, что мне все-таки пришлось бы уйти из батареи, если бы не тот факт, что мою самочинную «контрразведку»{39} я проделал с ведома и согласия всеми уважаемого полковника Я. Хотя наше объяснение носило весьма спокойный характер, но осадок все-таки остался на душе неприятный.

Был в гостях в ..... и застал там крайне угнетенное настроение. Командир этой части, вообще очень тактичный человек, отдал на сей раз классически-бестактное приказание раздать полученные от американцев пижамы одним офицерам. Тогда солдаты вернули мешочки с подарками, заявив, что раз подарки присланы офицерам, то пусть они их и получают. Некоторые из офицеров притворно возмущаются, говорят чуть ли не о большевизме в солдатской среде. Все отлично в то же время понимают, что это вздор, и в глубине души каждый чувствует себя гадко. Приходится повторить слова одного добровольца: «Армию совсем не стараются сохранить; наоборот, ее разрушают».

1 мая.

Вчера перед заутренней запоем читал «В стане белых» Раковского. Книга написана, безусловно, пристрастно (в пользу Донской армии), но очень сильно и интересно. Описание эвакуации Новороссийска производит прямо потрясающее впечатление.

4 мая.

Сегодня выступил на «У.Г.» с докладом: «Почему нам нельзя расходиться?» (1). Тема была намечена на совещании в штабе Корпуса (присутствовали: генерал Кутепов, генерал Штейсрон, полковник Сорокин, полковник Ряснянский, полковник Савченко, подпоручик Даватц и архимандрит Антоний). Ряснянский предложил поручить доклад мне. Никаких директив мне дано не было. Конспект доклада просмотрел и одобрил Ряснянский.

Нападки на меня велись в батарее страшные. Капитан К. (правда, полупьяный) заявил, что я выступаю из желания выслужиться перед генералом Витковским{40}. Меня взорвало, и я хотел было совсем отказаться от участия в «У.Г.», но выдержал характер и произнес свою речь. Немного затянул средину, но чувствовал, что говорил хорошо. Успех был большой. Меня прервали аплодисменты и, видимо, я «сломал лед». Товарищи по батарее стали ко мне несравненно внимательнее. Полковник Ряснянский сейчас же попросил меня еще что-нибудь прочесть. Следующий раз буду читать либо «Учащиеся и война», либо «Причины наших поражений».

6 мая.

День начался неприятностью. Получил приказание начальника школы присутствовать на всех занятиях «для освежения моих знаний». Пришлось поставить вопрос ребром. Я попросил освободить меня либо от посещения общих часов, либо от чтения лекций. Оказалось, что произошло недоразумение.

7 мая.

Встретил сегодня в городе полковника Ряснянского. Моя речь, кажется, произвела в лагере сильное впечатление, более сильное, чем я ожидал. Ряснянский доволен. Хочет, чтобы я вновь читал в один из ближайших дней. В то же время чувствуется, что начальство несколько смущено моим независимым тоном и побаивается, чтобы я не сказал лишнего. Предложенную мной тему «Причины наших поражений» Ряснянский находит несвоевременной.

9 мая.

Давно ничего не читал по-английски. Сегодня достал кой-какую американскую литературу (два журнала и громадную простыню «New York Times») и попробовал читать. Идет совсем хорошо. Одолел «Русские впечатления» какого-то мистера Брейльсфорда, получившего, видимо, весьма основательный куш от большевиков. Вчера получил заказное письмо от профессора В. из Белграда. Я писал ему на всякий случай, прося устроить при университете, если Армия перестанет существовать. Мест при университете нет, но профессор предлагает службу в одном большом имении в Сербии. Конечно, если бы Армия распалась, я бы с удовольствием туда поехал, но пока она существует, я не считаю себя вправе уходить.

Ночью был на богослужении в мечети. Турки очень любезны и русских не заставляют снимать обувь. На паперти мальчишки приглашают входить — «паджалста, паджалста». В мечети масса света, пахнет оливковым маслом. Мулла тянет какую-то непонятную заунывную мелодию, и стоящие рядами мужчины от времени до времени все как один падают ниц. Русских, скромно стоявших у входов, было очень много. Солдаты смотрели с большим интересом и, как ни странно, у них и в храме чужого Бога чувствовалось молитвенное настроение. Я прямо боялся, что кто-нибудь из наших перекрестится в тот момент, когда турки падали на колени.

15 мая.

Послал несколько дней тому назад письмо Ряснянскому. Предлагаю прочесть на тему «Учащиеся и война». Докладываю также о необходимости прочесть что-нибудь насчет невозможности эволюции большевизма. Многие из офицеров уже думают противное. «У.Г.» сегодня не состоялась. Полковника Ряснянского не мог застать до позднего вечера, в конце концов он оказался дома и накормил меня хорошим ужином. Переговорили о всех текущих делах. Положение в общем неважное. По-моему, надежды на удержание в Армии крестьян не остается почти никакой. Длительного морального напряжения они не выдержат. Приходится считаться с тем, что в частях в конце концов останется тот же элемент, что и в первом Корниловском походе, то есть по преимуществу офицеры и учащиеся. Думаю подать докладную записку о мерах, которые надо предпринять для удержания в Армии учащихся. Земский cоюз будет давать лекторам «У.Г.» небольшое вознаграждение.

16 мая.

Опоздал сегодня на свою лекцию в школе, так как не был предупрежден о том, что она перенесена на утро. Затем меня вызвал начальник школы. Я думал, что генерал Дынников намерен мне устроить некоторый разнос за уход в лагерь без его разрешения, но оказалось совершенно другое. Генерал предложил мне остаться переводчиком при школе. Я поблагодарил, но отказался. Сказал откровенно, что мне неудобно сейчас уходить из строевой части. Мои «политические враги» следят весьма внимательно за всем, что я делаю, и обязательно воспользовались бы всякой моей оплошностью, чтобы повсюду меня ругать.

26 мая.

За то время, что я не писал дневника, в Корпусе произошли крупные события. 21 мая французы совершенно неожиданно прислали пароход и предложили желающим отправиться в Болгарию, не сообщив даже об этом нашему командованию. Из частей началось бегство офицеров и солдат. У нас в батарее ушло трое вольноопределяющихся. Ясно было, что при дальнейшем прибытии пароходов Корпус развалился бы. Генерал Кутепов издал, по-моему, совершенно логичный и обдуманный приказ{41}, предлагая всем чинам Корпуса немедленно сделать выбор: либо перейти в беженцы, либо остаться в Армии, но с тем, что оставшиеся в случае попытки к бегству будут подвергаться смертной казни{42}. Пессимисты давно уже считали, что в случае издания такого приказа, разрешающего уйти всем желающим, останется не больше 5–10%. На самом деле после некоторых колебаний ушло не больше 20–25%{43}. В нашей батарее перевелось в беженцы из 70 офицеров шестеро — в том числе подпоручик П. Он последний из приехавших вместе со мной в 1918 году из Лубен добровольцев. Кадет В. и Демка Степанюк уехали «в Бразилию» (и попали в Аяччио), фейерверкер М. несколько дней тому назад — в Болгарию. Когда-то в Воронежской губернии я обещал «моим» добровольцам, что не уйду от них до конца. Я сдержал свое слово и теперь могу считать себя свободным.

На днях читал в Корниловском военном училище «Учащиеся и война» (III).

27 мая.

Сегодня по предложению Шевлякова и Савченко{44} должен снова читать «Учащиеся и война» (в сокращенном виде) на публичном заседании Высших курсов.

Савченко и Шевляков шутят, что, устраивая концерт-митинг, мы должны его как-нибудь повежливее назвать.

Вчера встретил в «Детском саду» гимназиста Галлиполийской гимназии с Георгиевским крестом на куртке. Ему лет 15, никак не больше. Расспросил, откуда он и в какой части. Оказался Белозерский стрелок, доброволец из Харькова. Рассказал мне, что из их гимназии в 4-х старших классах ушли на войну все, за исключением евреев.

Наш «митинг» произвел значительное впечатление. Мы заседали на открытой сцене на развалинах древнего акрополя. Народу было множество. Даватц говорил о генерале Врангеле с искренним волнением. Как всегда в таких случаях, долго кричали «ура». Вообще говоря, здесь, в городе, юнкера кричат «ура» аккуратно каждый день.